Я на руках носила нежность
Я на руках носила нежность.
Я в пряди кутала цветы.
И мне казалось, что безгрешность
Совсем не в шорохе любви.
А где-то среди старых улиц.
А где-то там, где нет тебя.
Где продырявленные пулей
Живут растреленные зря.
Там без греха. Грехи Все смыты.
И только порох на губах.
И только стонами обвиты
Стеклянных душ, забытый прах.
И слез там нет. Давно затоплен
Проросший из земли камыш.
Он в гроб ложится между сосен,
Как черепицы мокрых крыш.
И в клетках мертвые синицы.
И за окном движенье туч.
И разве можно там влюбиться?
И разве можно, выжечь грусть?
Посередине между небом,
Еще до рая не достать.
Ах, разве можно, век измерить
Живьем приученный сжигаТь?
Я в пряди кутала цветы.
И мне казалось, что безгрешность
Совсем не в шорохе любви.
А где-то среди старых улиц.
А где-то там, где нет тебя.
Где продырявленные пулей
Живут растреленные зря.
Там без греха. Грехи Все смыты.
И только порох на губах.
И только стонами обвиты
Стеклянных душ, забытый прах.
И слез там нет. Давно затоплен
Проросший из земли камыш.
Он в гроб ложится между сосен,
Как черепицы мокрых крыш.
И в клетках мертвые синицы.
И за окном движенье туч.
И разве можно там влюбиться?
И разве можно, выжечь грусть?
Посередине между небом,
Еще до рая не достать.
Ах, разве можно, век измерить
Живьем приученный сжигаТь?
