Страна говорящих котов
СТРАНА ГОВОРЯЩИХ КОТОВ
Идет направо – песнь заводит,
Налево – сказку говорит.
А.С. ПУШКИН.
«Руслан и Людмила»
Случилось мне на радиоканале
Уже и по названию нескромном
(Не «Новости», не «Голос» – а «Маяк»!)
По Среднему Уралу быть собкором.
Так вот,
мой постоянный шеф московский
Видать, короткой памятью страдая,
Мне говорил почти одно и то же,
Мурлыкая в редакторскую трубку:
– Ну, ты хороший, брат, материалец
Послал сегодня! Как колокола
Запущенного Храма-на-крови
Там у тебя звенят многоголосо!
Так бы сидел и слушал их, когда бы
Ни эта проклятущая работа –
Поинтересней новости искать.
А между прочим, я слыхал недавно,
Что где-то там у вас, у новых русских,
Есть кот, который говорить умеет:
«Масть», «Мясо», «Мало» и – «Мао-Дзе-Дун».
Вот хорошо бы с этаким котом
Ты репортаж задвинул. Вот бы мы
Носы утёрли нашим конкурентам!.. –
Признаться, долго этого кота
Искал я по местам уральским нашим.
Да вот беда! Не то чтобы коты,
Но и хозяева котов со мною
Не говорили. Пыжились. Смеялись.
И дутыми такими пузырями
На иномарках важно уезжали.
И лишь один из них сказал с презреньем:
– Да будь такой котяра в самом деле,
Он у меня сидел бы на цепочке.
На то я и Хваталов, милый мой... –
Тогда-то я и дал себе зарок –
Не верить в шарлатанские причуды
Искателей сверхмодных информаций
О всяких там летающих тарелках,
О предсказателях кончины света
И о котах, чудесно говорящих
На русском языке.
И я не верил
С тех пор трескучим этим новостям.
Я просто их не слушал, и свой телик
В минуты новостные выключал.
Но вот же нет! – бес и меня попутал.
Своим немногочисленным семейством
Мы дружно приобщились к сериалу
О судьбах благородных институток
(Подумать только! – были, говорят,
Когда-то и такие институтки).
Нельзя сказать, чтоб этот сериал
Отмечен был особенным талантом.
Но в море потерявшей стыд рекламы,
Но в океане кровожадных фильмов,
Где нет героев, лишь одни убийцы, –
Наш сериал был островком свободы
От захлестнувшей наглости безбожной.
А пятница была для нас как праздник,
Поскольку нас под вечер поджидали
Две серии, идущие подряд.
И хоть и их безжалостно терзали
Нахальные и частые рекламы,
Но всё же благородство институток
От грубой пошлости лечило нас.
И вдруг в одну из пятниц сообщают
С великой радостью с телеэкрана,
Что вместо серии второй – начнётся
«Прямой эфир с Зеленским Михаилом»,
И этот новоявленный эфир –
Как доказательство свободы слова –
Теперь смотреть мы будем каждый вечер.
Когда он вышел, Михаил Зеленский,
В прямой эфир – эфир перекосился,
Он из прямого сделался кривым,
И он никак не мог не измениться
От показной походки манекенской
Играющего пьеску человека,
Одетого в костюм из магазина
Для явной демонстрации одежды,
И с явной демонстрацией находки
Среди необычайных новостей.
О! посрамлён я был, спецкор уральский,
Ещё недавно в городах и весях
Искавший говорящего кота
И так его тогда и не нашедший.
В предельно искривившийся эфир
Как бы с Луны свалившийся ведущий
Вносил такие вести, от которых
И охали и ахали старушки,
И молодёжь к экранам прирастала,
И старики поспешно на носы
Очки привычной хваткой надевали.
И даже дети, игры позабросив
На старых и на новеньких своих
Компьютерах,
заслышав о Зеленском,
Ряды домашних зрителей пополнить
Спешили.
И Зеленский начинал
Очередной виток мещанских бредней
Раскручивать в кривом своём эфире.
Чем был мещанистей виток, тем лучше.
Чем был кровавее, тем интересней.
Чем фантастичнее, тем достоверней.
Чем бездуховнее, тем выше сортом.
И чем безбожнее, тем лучше всех.
И вот, развесив уши лопухами,
Придатки к телевизорам – не люди,
Не зрители – а жареных известий
И мракобесных домыслов рабы,
Почмокивая жадными губами,
От наслажденья руки потирая,
Глазами восхищенными блестя, –
Как рыбы на блескучую приманку,
Бросаются на пахнущие дурно,
Зато легко дурманящие вести!
И вот они с отрадою великой
Внимают сногсшибательную тайну,
Как славный белокурый наш певец,
Любимец праздной публики московской,
В гражданском браке жил с одной прелестной
Телеведущей детской передачи
И как он по-граждански с ней развёлся.
И вот они внимают жадно, алчно,
Как в городе районном, – и не где-то,
А по соседству с матушкой Москвой, –
Избил жестоким боем журналистку
Российский наш гуманный полицейский,
Который ради нового названья
Недавно аттестацию прошёл.
И вот они, разинув рты, внимают,
Как песенный поэт, весьма известный,
Певице знатной, что живёт в Нью-Йорке,
Любимую, прославленную песню
С эстрады петь строжайше запретил.
Они внимают, затаив дыханье,
Как, получив почти что миллион,
Мать суррогатная, родив чужого
Ребёнка, дивной страстью воспылала
У доноров младенца отобрать...
Я передачи эти не смотрел,
Но содержанье их известным было
Уж только потому, что сериал,
Который смотрим мы и по сегодня,
Нахальная реклама рвёт на части
И зазывает нас взглянуть на чудо,
Опять отрытое Зеленским Мишей
На свалке непригодностей духовных.
Зеленского я сразу выключал,
Как сериал кончался.
Но всё чаще
Во мне завистливо рождалась мысль,
Что этот разбитной телеведущий
Мне, маловеру, в долгую науку
Отыщет говорящего кота. –
Ну а до этих пор (я так решил)
Смотреть его не буду, хоть убейте,
Хоть десять миллионов мне давайте
С самим Максимом Галкиным в придачу.
Но сатана и здесь меня поймал.
Вот слышу как-то, что в «Прямом эфире»
(Конечно, понимайте, что в «Кривом»)
Пойдёт рассказ (о, Боже!) о крионах –
Нарочно замороженных телах,
С той целью, чтоб когда-то разморозить
И всем на удивленье оживить.
Вот в студию уверенно выходит,
Пардон, криохранилища хозяйка (!),
В котором, по словам её, хранятся
Крионы заключивших с ней контракты –
Ценою по шестьсот с полтиной тысяч.
Не от цены, а от того, что люди
Могли пойти на дьявольскую штуку –
Своё позволить заморозить тело,
Которое с душой едва простилось;
Дать это тело превратить в ледышку
В надежде, что когда-то шарлатаны
(А можно ль крионистов звать иначе?)
Тебя, минуя Бога, воскресят; –
От этого меня повергло в ужас.
Вот шарлатанке задают вопрос:
– А можете ли вы назвать кого-то,
Кто с вами заключил контракт и кто
Сейчас в лаборатории хранится? –
Ни признака смущенья на лице.
– Конечно, назову, – спокойно, ровно,
Как будто речь ведётся не о людях,
А только о подопытных животных,
Владелица крионов отвечает. –
Одной из первых мать моя со мной
Контракт о воскресенье подписала.
– Как! Ваша мать? –
воскликнул кто-то из
Присутствующих в студии. – И вы
Её крион спокойно лицезрите?!
– Ну да, конечно, – говорит она. –
Но только от неё пришлось мне взять
Лишь голову. Поскольку изболело,
Утратило здоровую основу
Всё остальное, и его отнять
Пришлось мне от того,
что сохранилось...
О женщина безумная! – И ты
Так говоришь о матери родимой?!
Да только бы за это за одно,
Став хоть на день российским президентом,
Я б запретил «Кривые зеркала»,
Которые микробно расплодились
В огромном нашем царстве-государстве.
Я лично бы поехал в криосклад
И разобрался, что за гусь позволил
И за какие доллары-деньжищи
Осуществить ужасную идею.
А если бы всё это оказалось
Безумно-фантастическим обманом,
Задумался – и крепко бы! – о том,
Зачем стране нахрапистые СМИ,
Которые за правду выдают
Неправду, а безумство – за науку?
Я бы задумался – какая польза
Стратегам и начальникам эфирным
Разыскивать не болевые темы,
В которых задохнулась нынче Русь,
А говорящих (и подчас поющих)
Котов с далёкой пушкинской поры?..
Но это лирика. – А передача
Тем временем всё шла да шла.
И кто-то
Вставал и к микрофону подходил,
И говорил:
– И я бы согласился
Воскреснуть эдак лет через пятьсот
И посмотреть, какой Россия станет. –
На что тишайший батюшка заметил
(За передачу он сказал не больше
Десятка слов):
– Пусть так. Воскреснет тело.
А кто же душу сможет воскресить? –
Но не зелёный в шантаже Зеленский
Уж нового на сцену выводил
Героя не героя, а всезнайку
И всеумейку.
Тот пообещал
Искусственный создать лет через сорок
Похлеще человеческого разум,
Который воскресившимся креонам
Не сможет и присниться. Вот ведь как!
Тогда, похоже, киборгам, придущим
На смену бедной братии людской,
И никакой души не нужно будет!
Такой довольно мерзкий разговор
В «Кривом эфире» шёл на всю Россию.
А я сидел, и злился, и ругался.
И вдруг меня догадка осенила,
Что все «кривые» эти «зеркала»,
И все срамные рубрики газет,
И все отделы смрадные журналов –
Ведут не журналисты, не спецкоры,
А шибко разжиревшие коты.
Их под забором где-нибудь находят,
Отмоют, подстригут, накормят вволю,
Научат говорить их то, что надо,
В костюмчики рекламные оденут
И выпустят дурить людей в эфир.
А тех, кто их нашёл, подкормят тоже,
Так что выходит – и они коты.
А тех, кто этих кормит, окормляют
Совсем уж недоступные котяры.
Такая котовасия в России,
Такая котизация, увы!
И как же было бы нам всем полезно
Собрать котов в какой-нибудь кошачник
Да отослать навечно в Лукоморье.
Пусть по дубам да по цепям злачёным
Там ходят то налево, то направо,
И то поют, то сказки говорят.
Идет направо – песнь заводит,
Налево – сказку говорит.
А.С. ПУШКИН.
«Руслан и Людмила»
Случилось мне на радиоканале
Уже и по названию нескромном
(Не «Новости», не «Голос» – а «Маяк»!)
По Среднему Уралу быть собкором.
Так вот,
мой постоянный шеф московский
Видать, короткой памятью страдая,
Мне говорил почти одно и то же,
Мурлыкая в редакторскую трубку:
– Ну, ты хороший, брат, материалец
Послал сегодня! Как колокола
Запущенного Храма-на-крови
Там у тебя звенят многоголосо!
Так бы сидел и слушал их, когда бы
Ни эта проклятущая работа –
Поинтересней новости искать.
А между прочим, я слыхал недавно,
Что где-то там у вас, у новых русских,
Есть кот, который говорить умеет:
«Масть», «Мясо», «Мало» и – «Мао-Дзе-Дун».
Вот хорошо бы с этаким котом
Ты репортаж задвинул. Вот бы мы
Носы утёрли нашим конкурентам!.. –
Признаться, долго этого кота
Искал я по местам уральским нашим.
Да вот беда! Не то чтобы коты,
Но и хозяева котов со мною
Не говорили. Пыжились. Смеялись.
И дутыми такими пузырями
На иномарках важно уезжали.
И лишь один из них сказал с презреньем:
– Да будь такой котяра в самом деле,
Он у меня сидел бы на цепочке.
На то я и Хваталов, милый мой... –
Тогда-то я и дал себе зарок –
Не верить в шарлатанские причуды
Искателей сверхмодных информаций
О всяких там летающих тарелках,
О предсказателях кончины света
И о котах, чудесно говорящих
На русском языке.
И я не верил
С тех пор трескучим этим новостям.
Я просто их не слушал, и свой телик
В минуты новостные выключал.
Но вот же нет! – бес и меня попутал.
Своим немногочисленным семейством
Мы дружно приобщились к сериалу
О судьбах благородных институток
(Подумать только! – были, говорят,
Когда-то и такие институтки).
Нельзя сказать, чтоб этот сериал
Отмечен был особенным талантом.
Но в море потерявшей стыд рекламы,
Но в океане кровожадных фильмов,
Где нет героев, лишь одни убийцы, –
Наш сериал был островком свободы
От захлестнувшей наглости безбожной.
А пятница была для нас как праздник,
Поскольку нас под вечер поджидали
Две серии, идущие подряд.
И хоть и их безжалостно терзали
Нахальные и частые рекламы,
Но всё же благородство институток
От грубой пошлости лечило нас.
И вдруг в одну из пятниц сообщают
С великой радостью с телеэкрана,
Что вместо серии второй – начнётся
«Прямой эфир с Зеленским Михаилом»,
И этот новоявленный эфир –
Как доказательство свободы слова –
Теперь смотреть мы будем каждый вечер.
Когда он вышел, Михаил Зеленский,
В прямой эфир – эфир перекосился,
Он из прямого сделался кривым,
И он никак не мог не измениться
От показной походки манекенской
Играющего пьеску человека,
Одетого в костюм из магазина
Для явной демонстрации одежды,
И с явной демонстрацией находки
Среди необычайных новостей.
О! посрамлён я был, спецкор уральский,
Ещё недавно в городах и весях
Искавший говорящего кота
И так его тогда и не нашедший.
В предельно искривившийся эфир
Как бы с Луны свалившийся ведущий
Вносил такие вести, от которых
И охали и ахали старушки,
И молодёжь к экранам прирастала,
И старики поспешно на носы
Очки привычной хваткой надевали.
И даже дети, игры позабросив
На старых и на новеньких своих
Компьютерах,
заслышав о Зеленском,
Ряды домашних зрителей пополнить
Спешили.
И Зеленский начинал
Очередной виток мещанских бредней
Раскручивать в кривом своём эфире.
Чем был мещанистей виток, тем лучше.
Чем был кровавее, тем интересней.
Чем фантастичнее, тем достоверней.
Чем бездуховнее, тем выше сортом.
И чем безбожнее, тем лучше всех.
И вот, развесив уши лопухами,
Придатки к телевизорам – не люди,
Не зрители – а жареных известий
И мракобесных домыслов рабы,
Почмокивая жадными губами,
От наслажденья руки потирая,
Глазами восхищенными блестя, –
Как рыбы на блескучую приманку,
Бросаются на пахнущие дурно,
Зато легко дурманящие вести!
И вот они с отрадою великой
Внимают сногсшибательную тайну,
Как славный белокурый наш певец,
Любимец праздной публики московской,
В гражданском браке жил с одной прелестной
Телеведущей детской передачи
И как он по-граждански с ней развёлся.
И вот они внимают жадно, алчно,
Как в городе районном, – и не где-то,
А по соседству с матушкой Москвой, –
Избил жестоким боем журналистку
Российский наш гуманный полицейский,
Который ради нового названья
Недавно аттестацию прошёл.
И вот они, разинув рты, внимают,
Как песенный поэт, весьма известный,
Певице знатной, что живёт в Нью-Йорке,
Любимую, прославленную песню
С эстрады петь строжайше запретил.
Они внимают, затаив дыханье,
Как, получив почти что миллион,
Мать суррогатная, родив чужого
Ребёнка, дивной страстью воспылала
У доноров младенца отобрать...
Я передачи эти не смотрел,
Но содержанье их известным было
Уж только потому, что сериал,
Который смотрим мы и по сегодня,
Нахальная реклама рвёт на части
И зазывает нас взглянуть на чудо,
Опять отрытое Зеленским Мишей
На свалке непригодностей духовных.
Зеленского я сразу выключал,
Как сериал кончался.
Но всё чаще
Во мне завистливо рождалась мысль,
Что этот разбитной телеведущий
Мне, маловеру, в долгую науку
Отыщет говорящего кота. –
Ну а до этих пор (я так решил)
Смотреть его не буду, хоть убейте,
Хоть десять миллионов мне давайте
С самим Максимом Галкиным в придачу.
Но сатана и здесь меня поймал.
Вот слышу как-то, что в «Прямом эфире»
(Конечно, понимайте, что в «Кривом»)
Пойдёт рассказ (о, Боже!) о крионах –
Нарочно замороженных телах,
С той целью, чтоб когда-то разморозить
И всем на удивленье оживить.
Вот в студию уверенно выходит,
Пардон, криохранилища хозяйка (!),
В котором, по словам её, хранятся
Крионы заключивших с ней контракты –
Ценою по шестьсот с полтиной тысяч.
Не от цены, а от того, что люди
Могли пойти на дьявольскую штуку –
Своё позволить заморозить тело,
Которое с душой едва простилось;
Дать это тело превратить в ледышку
В надежде, что когда-то шарлатаны
(А можно ль крионистов звать иначе?)
Тебя, минуя Бога, воскресят; –
От этого меня повергло в ужас.
Вот шарлатанке задают вопрос:
– А можете ли вы назвать кого-то,
Кто с вами заключил контракт и кто
Сейчас в лаборатории хранится? –
Ни признака смущенья на лице.
– Конечно, назову, – спокойно, ровно,
Как будто речь ведётся не о людях,
А только о подопытных животных,
Владелица крионов отвечает. –
Одной из первых мать моя со мной
Контракт о воскресенье подписала.
– Как! Ваша мать? –
воскликнул кто-то из
Присутствующих в студии. – И вы
Её крион спокойно лицезрите?!
– Ну да, конечно, – говорит она. –
Но только от неё пришлось мне взять
Лишь голову. Поскольку изболело,
Утратило здоровую основу
Всё остальное, и его отнять
Пришлось мне от того,
что сохранилось...
О женщина безумная! – И ты
Так говоришь о матери родимой?!
Да только бы за это за одно,
Став хоть на день российским президентом,
Я б запретил «Кривые зеркала»,
Которые микробно расплодились
В огромном нашем царстве-государстве.
Я лично бы поехал в криосклад
И разобрался, что за гусь позволил
И за какие доллары-деньжищи
Осуществить ужасную идею.
А если бы всё это оказалось
Безумно-фантастическим обманом,
Задумался – и крепко бы! – о том,
Зачем стране нахрапистые СМИ,
Которые за правду выдают
Неправду, а безумство – за науку?
Я бы задумался – какая польза
Стратегам и начальникам эфирным
Разыскивать не болевые темы,
В которых задохнулась нынче Русь,
А говорящих (и подчас поющих)
Котов с далёкой пушкинской поры?..
Но это лирика. – А передача
Тем временем всё шла да шла.
И кто-то
Вставал и к микрофону подходил,
И говорил:
– И я бы согласился
Воскреснуть эдак лет через пятьсот
И посмотреть, какой Россия станет. –
На что тишайший батюшка заметил
(За передачу он сказал не больше
Десятка слов):
– Пусть так. Воскреснет тело.
А кто же душу сможет воскресить? –
Но не зелёный в шантаже Зеленский
Уж нового на сцену выводил
Героя не героя, а всезнайку
И всеумейку.
Тот пообещал
Искусственный создать лет через сорок
Похлеще человеческого разум,
Который воскресившимся креонам
Не сможет и присниться. Вот ведь как!
Тогда, похоже, киборгам, придущим
На смену бедной братии людской,
И никакой души не нужно будет!
Такой довольно мерзкий разговор
В «Кривом эфире» шёл на всю Россию.
А я сидел, и злился, и ругался.
И вдруг меня догадка осенила,
Что все «кривые» эти «зеркала»,
И все срамные рубрики газет,
И все отделы смрадные журналов –
Ведут не журналисты, не спецкоры,
А шибко разжиревшие коты.
Их под забором где-нибудь находят,
Отмоют, подстригут, накормят вволю,
Научат говорить их то, что надо,
В костюмчики рекламные оденут
И выпустят дурить людей в эфир.
А тех, кто их нашёл, подкормят тоже,
Так что выходит – и они коты.
А тех, кто этих кормит, окормляют
Совсем уж недоступные котяры.
Такая котовасия в России,
Такая котизация, увы!
И как же было бы нам всем полезно
Собрать котов в какой-нибудь кошачник
Да отослать навечно в Лукоморье.
Пусть по дубам да по цепям злачёным
Там ходят то налево, то направо,
И то поют, то сказки говорят.
