Телепатия

1. Она

С тобой тепло — пока солнце, словно оправдываясь за мимолётность, не сползает за горизонт, оставляя после себя сиреневый пепел сумерек.

Тепло, которого хватило бы на вечность, если б вечность не кончалась к ужину.

Ты стал исчезать с последним лучом. Я же, ворочаясь в одиночестве, в отчаянии шептала: «Где же страсть, что должна была липнуть к телу, как августовский воздух?»

 

А ты, оказывается, грел другую. Я же считала трещины на потолке. Они напоминали карту, где мы заблудились.

 

Мёрзнуть — занятие для святых или дураков. Я же, увы, ни то, ни другое. И потому — решила. Не из мести, нет. Из страха, что однажды, дрожа под этим одеялом, я перестану верить даже в солнце…

 

2. Он

Ты — дневник, собранный из обрывков. Вчерашний смех, сегодняшнее капучино. Ты — вздох между рёбер. А ночь — это она. Не просто женщина. Скорее, дырка в реальности.

 

Днём я читаю тебе свои стихи. Ночью — становлюсь дикарём с древними инстинктами. Только с ней, с той, которая не сравнивает вечернее небо с «сиреневым пеплом». Ей хватает пепла от сигареты. Слава богу. А то пришлось бы врать, что метафоры — это когда коньяк пьешь, а говоришь про лунную дорожку над озером.

 

Ты — зеркало, в котором я ловлю себя на мысли: «Неужели я так выгляжу?». Она — чёрный бездонный колодец, в котором не видно отражения.

 

Завтра совру про спортзал или командировку, ты кивнёшь, притворяясь, что веришь, а я… я буду молча считать капли дождя на стекле, вспоминая, как её ногти впивались в кожу, будто пытались выцарапать обратный адрес.

 

3. Он

Та, что взрывала скуку фейерверком, теперь машет юбкой для другого. Успокаиваю себя — он не лучше, просто его кошелёк — прорванная плотина. Она глотает его банкноты, как когда-то жевала мои стихи — с хрустом, но без восторга.

 

Да, а стихи-то больше и не рождаются! Может, потому что их, кроме тебя, никто не сможет оценить по-настоящему?

 

P.S. Слышал, завела жеребца. Пашет?

 

P.P.S. Если вдруг захочешь вернуться, я не против. Нет, буду очень рад. Нет, не так — прошу, возвращайся!

 

P.P.P.S. Умоляю!

 

4. Она

Вчерашний студент ворвался, как сквозняк. Его возраст — щель, в которую я заглядываю, как в замочную скважину двадцатилетней себя.

 

Неловко? Возможно. Но разве не в этом соль — дрожь от диссонанса, когда его руки, ещё пахнущие учебниками, касаются кожи, знающей уже всё о морщинах и трещинах?

 

Он — эксперимент. Сначала — жест, брошенный в пустоту, как камень в колодец, чтобы услышать эхо собственной значимости. Потом — сладкое опьянение от власти над временем, которое, кажется, на миг замерло, обманутое разошедшейся самкой. Но я-то знаю: это лишь почти случайная пауза. Он восхищается моей «загадочностью», даже не догадываясь, что загадка тут проста — я уже не та, что способна верить в вечность, но ещё не та, что согласна на одиночество.

 

Мой жеребец спит у ног. Проснётся, спросит глазами: «Кто ты?» Я промолчу. Слова — либо ложь, либо эпитафия.

 

Не жди. Если вернусь — лишь за осколками зеркал. Хотя... кому они нужны…

 

P.S. Стихи завяли? Странно. Казалось, боль — лучшие чернила. Или не так сильно саднит?

 

5. Она

Мы снова вместе. Уже три недели. Постель потеплела. Надолго ли? Ты вдохновенно пишешь стихи о любви к моим отражениям. Строчки — как попытки поймать мыло в душе.

 

По утрам на террасе пьём ароматный кофе. Ты толкуешь о вечности, тыча пальцем в небо. А я глажу кота и думаю: вечность — это когда суп остыл, а ты смотришь, как соседка выгуливает болонку.

 

Ты поглядываешь на неё (соседку). Поэт ищет новенькую музу. Она хохочет, дёргая поводок. Собачка нюхает нашу калитку — чует крошки прошлого.

 

А ты пытаешься убедить меня, что нам тоже надо бы завести псинку.

— Сучку? — уточняю я.

 

Иногда мне кажется, мы — как те самые часы из твоих стихов: стрелки идут врозь, но циферблат один. Или нет. Может, циферблат треснул, и каждая половина живёт в своём времени. Ты — опять в будущем, где соседка станет музой. Я — в прошлом, где молодой жеребец всё ещё скачет по полю моего бесстыдства.

 

А посредине — сквер, где болонка метит кусты…

 

 

6. Он

Соседка свежа и невинна, как бельё первокурсницы, забытое в мужском общежитии.

Ну не можем же мы встречаться у неё…