Люба

I

Представь, будет утро. День. Ночь. Но не суть,

Время года тоже мало чего решает,

Именно в этот час, а не когда-нибудь,

Голос во мне, отцепивши кнуты, заиграет.

Тебя замечаю сразу, там не висят картины,

Не рождаются ландыши, даже, не пишут ноты,

Только запах подошв, тленный дым, у стены кретины,

Ругань тысячи голосов, дождь, стреляющий в воду.

Это не то, откуда сбегают, и, тем более, если мне

Захочется скрыть недостатки, ход по часам перекручивать.

Завтра сменю маршрут, особенно, по стране,

И, собственно, стуком колёс твоё имя заучивать.

 

II

Мы ещё не знакомились. Кроме глаз, не видел мотора,

Дрожал, одинокий всадник, жрущий степные злаки,

Смотрел, как заходит солнце, и на ночь любая ссора

Решалась шахматным боем, выращенным из драки

Двух несхожих врагов. Ты зашла, наконец, и перила,

Прекратив играть в водопады, думали, что трагично

Не лежать под твоими ногами, право, что в них не сила,

За это любому виновному может достаться лично.

Я стоял, скорее, спиною, смотря, как рассчитывать поле

Зрения; у ангелов всё по-другому, не зря с небесного сруба

Было спускаться к людям. Меня кто-то в плечо толкнул что ли.

Обернулся задать вопрос, но было сказано: «Люба!»

 

III

Я то в данной толпе не молекула, дай бог, найдётся частица,

Которой в тот миг являлся, поверь, зудящие мухи,

Видели что-то вроде ребёнка, ползущего; им удивиться

Пришлось от своих размеров. Не то, чтобы я не в духе,

Но ты предпочла бы меня, как доброго, тем боле, без шага прямо,

Уменьшался ещё, раздумывал, как не чихнуть, и хуже;

Была в этот миг соблазнительна в стене оконная рама,

И будто специально, уборщица закрыла ручку потуже,

Соответственно – минус крылья, улететь бы мог до прихода,

Совершив путешествие к дереву, листья спустив под шубу,

Не просто так пришли заморозки. Итак, я хотел чего-то

Высказать возле столиков, но снова язык: «Люба!»

 

IV

Мы так долго не виделись, должно быть, целы выходные,

Представь – суббота и воскресенье, вечер пятницы. Насчитав

Больше этих часов, чем годов в половине жизни. Иные,

Допустим, поэты, уходят и раньше, застав

Только два долгих дня. Про меня, наверно, не думала. Я же

Дважды гибнул в воде, трижды в розыске, пять раз горел,

Не зная, как мыслить другое, я, писатель, с столетним стажем,

Не мог что-то думать не о тебе, никуда, как в окно, не смотрел,

Из которого виден город, возможно, твой дом, коль другие дома

Снести подчистую. Благо, что есть дни рабочие.

Ты скучаешь, когда разговариваю, и слова знакомые, незнакомые

Ищу в словаре, чтоб вызвать на миг интерес и прочее.

 

V

Не рискую звонить, телефон специально отключен, нетронут, и, собственно, пуст,

Настигают раздумья – должно, провинился, хоть был молчалив,

Или беден душой, раз касался до пальцев, совсем не до уст,

Явно слышен твой вздох, ты, должно быть, устала, глядишь, не простив.

Обидел, естественно, оценку не дал красоте и причёске,

Кистями хрустел, вызывал на дуэль нерождённых соперников,

Срывался плестись по пятам, поднимал нА скрип бедные доски,

Отводя подозренья, в итоге, скрывался, едва не на Берингов.

Ищу, что сказать в оправданье, стараюсь колени наземь,

Боюсь, что умру непрощённым, цветы пробуждаю на смелость.

Прячу заброшенный дом, всё равно в него больше не лазим,

Подхожу, и смотрю уже прямо. Ошибки вершить не хотелось.

 

VI

И сказал ведь! Пропел неумело, но сильно.

Удивилась, не знала, как быть, будто ум я теряю,

Говорю в пустоту бессмысленно и стихийно,

Не знаю, что будет после, но и шагу назад не знаю.

Всё больше теряешься, становишься скромной. Робость

Касается самых плеч, забывает чувство приличия.

Ты делаешь шаг назад, а я представляю пропасть,

Что, возможно, и есть между мной и тобою различие.

Берём паузу, чтобы одуматься. Толпа чуть-чуть расступилась,

Волнуюсь больше, чем сильно, как от классических песен,

Ничего не твердилось в ответ, но в глазах у тебя всё открылось:

«Я тебя ни в чём не виню, ты мне просто неинтересен».

 

VII

Выхожу на февральский мороз, не расстроен, скорее – подавлен,

Готов слушать грустную музыку, смотреть затухание дня.

Монолог мой был собран полностью, и так никому не отправлен,

Останется между историей, и тем, кем запомнят меня.

Кажется, нет больше снега, город разрушен, забыт,

Светофоры в полном порядке, но на деле – лишь зренье подводит,

Замок исчез, будто не было, не страшно уже, что он вскрыт,

И время, совсем не медленно, отдирая обои, уходит.

Читаю, что взято под руку, проблема в том, что страницы

Тают в руках, а кресло, на котором сижу – уменьшается,

Исчезают картины, мебель, исчезают с прохожих лица,

День стал похожим на сумерки, и вернуться назад не пытается.

 

VIII

Огонь был огнём – стал пеплом, вода даже капель не кинула,

Асфальт, с ностальгией по ямам, оставляет на месте дно,

Масса из мыслей рождалась, и вдаль от раздумий хлынула,

Испарились свинцовые тучи, и небо уже, заодно.

Утюг перестал быть горячим, перестал и вовсе быть вещью,

Окно – это именно пропасть в холодную явь, без стекла,

Смех стал чуть тише, и сгинул, а то, что мы звали речью,

Замкнулось под диафрагмой. Метель всё назад отмела,

Корабль слился с рекою, река сравнялась с землёю,

Земля размельчается с пылью, с пустыни, до белых льдин.

Так мы друг для друга исчезли, не то, что простились с тобою,

Но всё неизменно, как раньше. Всего лишь, сижу один.

 

IX

Если коротко про тебя, идеал – это самое малое,

Что можно вообще сказать; красоту описывал, кажется,

В абсолютно любом стихе, рифмой, немного усталою,

Что с вечной твоей безгрешностью никак, совершенно, не вяжется.

Это всё в моей голове. От меня слышишь только: «Привет»,

В крайнем случае: «Как дела?» А сегодня я стал бы решительным,

Пригласил бы на медленный танец, позвал в ресторан на обед,

Выражал бы не только именем существительным.

Не скучала бы не минуты, несла в руке розу, в другой

Держала руку мою, все б смотрели бы с завистью вслед нам,

Я читал бы стихи И.А.Бродского, ты бы слушала. Но постой...

Всё обрушилось в один миг, когда на лице моём бледном

 

X

Всё сказалось, что было вчера. Белый стол, отраженье луны.

Но поэт я поэтом, человеком же стал я иным.

Стихи, пусть к тебе обращённые, всё равно никому не нужны,

А касаясь всего остального, взяв два мира своих, мы сгорим.

Я пришёл в это утро не рано, был наряжен, как подобается,

Обсуждал непотребщину с другом, о политике спорил с преподом.

Понимал, что внутри столько сил и надежд собирается,

Но стал косяком обречённых рыб, накрытых заживо неводом.

Увлекался классической прозой, живя не по классике всё же,

Ходил, как в библиотеку, так и в тёмные двери клуба.

Сейчас слышен стук по лестнице. Все обернулись. Я тоже,

И как будто повеяло счастьем. Приступ нежности. Губы: «Люба!»

 

XI

Ничего, что я не причёсан, хуже то, что не я тебя встречу,

Не я рассмешу, не я же жизнь твою сделаю чудом.

А знаешь, ведь ты не знаешь меня, и сейчас замечу,

Что это ещё не всё, каким я в будущем буду.

А знаешь, ведь я не знаю, когда моих лет дыханье

Прервётся на пол предложенья, и совсем не скажу ничего.

Я знаю лишь время года, и что увижу тебя в этом зданье

Снова на той неделе, и, кроме черт твоего

Лица не узнаю, что важно. И, собственно, больший смысл

Останется уже после, будет нежно ли, даже грубо.

Приду неизменно таким же, забыв символичность чисел,

Всё встанет на задний план. И только услышишь: «Люба...»