обреченные

Родился так давно ребенок –

Прошло со дня того уж двадцать лет.

Казалось бы, повествованье:

Рождение, ученье, смерть.

Но безразлично мне рожденье

И ход его к тем двадцати,

Как безразличен мне полет

Листа с деревьев до окне.

А становленье человеком

Его шло в знатной столь среде,

Что о пороках человека

Он знал не боле, чем о сне.

Сплошные балы, развлеченья,

Где святости в помине нет,

Заполонили все взросленье.

Он не был ярок в той среде.

Его родные – добры люди,

Да только знаньем наделить

Господь их даже не старался,

Но вот молилися оне –

Как я не видел чтоб молилась

Любая знатная семья.

Лишь бедняки также стелились

Своих коленей не щадя

У их святого алтаря.

Но, к сожаленью, чужда вера

Их сын глупому была.

Чтож ты, как же Господня воля!

Не будешь ведать ты тепла!

Ты опозоришь нас пред всеми,

Предатель, что в тебе за бес?!

Ты был крещен и столь прелестно

Молитвы, в детсве с хором, пел!

 

Родители молились, дабы

Их сын уж наконец прозрел!

Так глупо мыслит он, друзья

Его лишь веру отравляют –

Все то вина жадных властей!

Они хотят их отвернуть от Бога,

Чтобы до рая не дошел

Уж точно кроме них никто!

Но все уж разгадали вашу тайну!

Молиться будем каждый день,

Дарами Бога ослепляя!

И не осталось ничего

Бы вам «властители прогресса»,

И революций глупых тех проводники.

 

О горе, все привыкли мысли также!

Ни у кого из старых не возник,

А если и возник, то отметали

И избегали дум таких,

Словно все мысли здравые

Вдруг в кобр превратились,

Люди боялись, да,

Вопрос о вере чистой,

Да о ее праведной чистоте.

Любой, кто думал, что клеве́та,

Тот тут же стал никем

Во светском «чистом» обществе́…

 

Хоть мнение мое, рассказчика

Отнюдь здесь веса не имеет,

Ведь тот народ не верит мне

С столь давних пор,

Что великаны в землях жили,

Хоть и не жили вовсе здесь оне.

Был обречен народ, случилось горе,

И все молились столь безудержно,

Что вдруг дворовый шут в одежде дряхлой

Для них в святого бога превратился

И жить им без своих обетов приказал.

Да только пустились они больше лишь в порок,

Границ дозволенного больше не осталось.

Никто уж больше не молился даже о своих грехах.

Все верили во святость бога рая –

Того в одеждах белых младого шута,

А он уж больше в городе безумном

Том не являлся никогда,

Хоть и страшна́ ему была людей тех верящих судьба.

Они – снежинки, падавшие в землю,

Что не успела охладеть,

Растаяли от слепоты своей,

Не видя ни единого решенья

Проблемы, неизвестной им

Уж до своих последних дней.

 

Народом, что во власти весь порока,

Тех у кого не было́ и в помине

Идей иль ценностей, кроме «Госпо́да Бога»,

Повелевать было,

Как растопить снежинку на руке.