Мэри.

Ты же настолько бледная, Мэри,

Что глаза твои охристые

Кажутся темно-карими,

А волосы слегка русые

Ярко-каштановыми.

Что же ты с собой делала, Мэри?

Я пришел, ты сидела в самом углу,

Несла какой-то бред в пустоту,

А вокруг одни шприцы да таблетки,

И как бы я ни старался – не помогу.

Я возил тебя по больницам, Мэри,

Показывал лучшим врачам,

Я запирал на три оборота двери

И караулил их сам.

А потом я закрылся с тобой, Мэри,

Если ты, конечно, еще не забыла.

Но ты прятала закладки даже в квартире,

И пока не кончилось, ты колола.

А когда кончилось – нюхала, иначе не выносила.

Ты совсем перестала чувствовать, Мэри.

Спрашивала мое имя, а потом слала матом,

Говорила, чтоб я не стоял на пороге,

Что внизу тебя ждут фанаты.

А внизу стояли ровно такие же, как и ты,

Только со стажем не больше года

И пока с белыми порошками всего-то.

Раз в день ты добиралась до полки, Мэри,

На ней всегда валялась мятая, рваная, но книжонка.

Ты с трудом, заикаясь, читала стихи оттуда,

Оправдываясь, плача, крича, напоминала ребенка.

И ты утверждала, Мэри,

Что это твои стихи. Что это твои страницы,

Слова, абзацы, названия, отступы, строки –

Они все вышли из-под твоей руки.

И ты была чертовски права, Мэри.

Они до точки, до последнего слова твои.

Но каждый второй о том, кто давно себя загубил,

И сейчас, пусть он не рядом ни душой, ни телом,

Он губит тебя, Мэри. Он тебя подсадил.

Тебя хватало на пару стихов,

А дальше ты то ли плакала, то ли просто орала,

Билась головой, рвала волосы, тряпки на части

И вспоминала его, как объекта своего обожания,

Как создателя ежедневного счастья.

Так вот, чтобы ты понимала, Мэри,

Я его никогда не знал.

Ни его имени, возраста, номера и фамилии.

Но моя ненависть к нему лишь росла,

Ибо я понимал, тебе осталось месяца два.

И эти два месяца прошли, Мэри,

Я либо рассчитал, что вряд ли, либо правильно угадал.

Но прощаться с великими поэтом –

Марьям Эйр –

Никто не пришел, никто даже не написал.

Ты знаешь, милая моя Мэри,

Ты обладатель Пушкинской премии,

Печати в крупных издательствах,

А там тысячи тиражей,

Твои строчки публикуют и сегодня

В журналах, каналах, пабликах вместо новостей,

Только автора не указывают, мол, не помнят.

О том, как ты повисла под потолком,

Написали в сообществе захудалом. Всего в одном.

И ничья душа, кроме моей, не растаяла,

Хотя там даже записку твою оставили:

«Я

как

Цветаева.»