После 18-ти, прямо с утра...

1.

 

Иван Пожитонов проснулся сегодня совсем рано, лежал рядом с любимой девушкой на широком раздвинутом диване и был счастлив. Он смотрел на неё спящую с нежностью, а потом, пытаясь разбудить, тихонько поцеловал её у самых губ. В дремотном, сне девушка, не желая просыпаться, перевернулась на другой бок.

В утренних сумерках он, накинув на себя халат, подошёл к роялю, который стоял господином в его однокомнатной, но довольно просторной, квартире, — и заиграл.

Осторожные негромкие звуки «Лунного света» Дебюсси, вскрывая утреннюю тишину, пробирались к безмятежному сну Анны. Иван улыбался и поглядывал на неё, каждым звуком призывая подняться.

Она проснулась от всплывающей волшебной гармонии, оживающей под его пальцами, слушала и сонно смотрела на своего кумира. Вдруг, вдохновлённая музыкой, она вскочила, надела его просторную рубашку и начала кружиться по комнате в своём фантастическом танце: её тонкие руки и ноги, двигаясь параллельными линиями, то легко вспархивали, изображая то бабочку, то птицу; то, собираясь в некий бутон, изящно взрастала невиданными соцветиями кистей рук; не пренебрегала она изображением и не столь изысканной пчелы, смешно вытягивая губы — хоботок, а руками показывая её пышные формы в суетных поисках нектара; и, наконец, милой стрекозой, она «приземлилась» Ивану на колени, который подыгрывая ей, смотрел на неё вполоборота, Он поймал её одной рукой и прижал к своим губам.

— Вот я тебя и разбудил, соня- засоня, — сказал он вполголоса.

— Я не вы-ыспалась, — протянула Анна.

— Не выспалась. А я выспался? — усмехнулся он и ещё крепче обнял её.

— Ой, Ванечка, пусти-пусти-пусти! — запротестовала Анна, высвобождаясь из крепких объятий.

— Слушай, Ань, как ты танцуешь! Честно, без лажи! Где ты так научилась? — выдохнул Иван, положив руки снова на клавиши.

— Нигде, — слукавила Анна, которая в своё время училась в балетной школе

несколько лет. — Меня твоя музыка научила. Я обожаю Дебюсси. Постой-постой, — сама себя остановила Анна, что-то припоминая. — Вот: «Музыка — это такая штука, которая больше всего похожа на жизнь: так же красива и так же непонятна… её можно расписать по нотам, но разве это что-то объяснит?»

— Кто так хорошо сказал, ты? — спросил Иван.

— Ну, что ты. Я могла так почувствовать, но сказать… это — Александр Баланин. Замечательный писатель наших дней. Я с ним в интернете познакомилась.

— Александр Баланин, мг, никогда не слышал этого имени… и от тебя впервые. Но — интересно. А что у него ещё есть? — спросил он не очень искренне.

— Я тебе принесу почитать, хочешь? — ответила Анна, не заметив пробивающихся ростков ревности Ивана.

— Ну, конечно же, мне интересно, чем ты дышишь.

— Тебе понравится. Он — талант. — Она внимательно посмотрела на своего возлюбленного кумира, всё поняла, вздохнула и с чувством добавила: — И ты — талант! Ещё какой талант!

Иван серьёзно относился и к своим способностям пианиста, и к своим задаткам исполнителя, и к своему профессионализму, обучая студентов в консерватории. Но времена, считал он, теперь не те, чтобы кому-то понадобился талант в сфере «не приносящей солидного капитала». Анна же уверяла его ежедневно, как он ей нужен, он и его искусство. Он юлил, делая вид, что рад, что хоть ей понадобился такой. Но понимал — всё впустую.

Он хотел поговорить откровенно, много раз пытался, — всё заканчивалось тем, что Анна перебивала его, считая, что он снова впадает в депрессию:

«А не рано ли подводить итоги? Ну, что ты, всё будет хорошо!» — и так постоянно. А ему, чтобы открыть душу, требовалась особая атмосфера, атмосфера доверия и серьёзности. Анна, в силу своей молодости, всё превращала в шутку, поднимая, как она думала, ему настроение.

— Ох, постой-постой, да у тебя же день рождения скоро, а я, балда, чуть не забыла.

— Подумаешь, забыла, велика честь — какой-то Иван Пожитонов родился, — пробормотал он, вглядываясь в монитор.

— Ба-а, — воскликнул, — а эти, кажется, не забыли! Но… приехать не смогут.

— Кто, —

— Друзья мои детства. Разлетелись кто — куда.

— А кто они? — любопытствовала Анна.

— Один — Ринат Нафиков…

— Нафиков? — удивилась Анна.

— Да, фамилия такая. Не представляешь, в своё время, ещё в школе учились, Ленина цитировал! Был его фанатом! Не понимаю, что нас связывало? Наверное, он музыку очень любил. Впоследствии закончил пединститут и заделался учителем литературы. А сейчас, кажется, в какой-то рекламной фирме. А второй — Игорёк Захватов. Это — полная противоположность. С ним мы держали настоящую оборону…

— Какую оборону?

— Такую. Против родителей, Царства им Небесного. Он против своих, а я — против своих. Самостоятельность свою отстаивали, понимаешь. Всё мечтали, вот исполнится восемнадцать, и — только нас и видели. Как мечтали о свободе! Но когда наступил этот вожделенный час, страшно стало куда-то рвать. Оба, как полагается, поступили: я — в консерваторию, он на математический. Но родителям нервы помотали. А теперь их нет. И где я сам?

Анна, добрая, позитивная девушка, не любила, когда Иван впадал в уныние и

старалась скорей его отвлечь от горьких мыслей, не дать ему упасть духом.

— Ну-ка, хватит унывать, лучше скажи, что тебе подарить? Ну, чего у тебя нет, говори быстро!

— У меня всё есть… кроме одного, дорогая! Штампа в паспорте о том, что ты — моя жена, — сказал Иван очень серьёзно.

— Тих-тих-тих, это не честно, — зашипела Анна, — зачем смешивать? Не-ет.- покачала она указательным пальцем. — И потом, о чём ты просишь? Неужели ты, скверный интриган, не знаешь, чего я больше всего хочу? Но в год тигра, Ванечка, я хочу подарить тебе что-нибудь такое… р-р-р-р-… — шутливо зарычала она, скорчив смешную рожицу.

— Что-нибудь полосатое? Что ещё можно подарить в год тигра, — снисходительно произнёс Иван.

— Нет, не сбивай! — рассердилась Тина, — что-нибудь такое… р-р-раскрепощённое… стихийное… решительное!

— Боже, мне уже страшно! — смеялся Иван. — Что ты имеешь в виду? Ты хочешь подарить мне ураган на нашу голову?! Я не знал, что у тебя знакомые в преисподней!

— Нет у меня знакомых в преисподней! Но даже твоей фантазии не хватит, догадаться, что я тебе подарю! — выпалила Анна,

Она ещё и сама не знала, что подарит, но сделала вид, что уже готовит ему сюрприз. Иван замолчал, чем снова вызвал беспокойство у Анны. Она допытывалась, о чём он задумался, пока не растормошила его.

— Аннушка, Аннушка, я вот думаю, как всё-таки распорядилось время — росли мы в одной стране, а жить приходится в совершенно другой. Скажешь, банальность? А ведь неизвестно, что лучше: тогда, или сейчас. Скорее всего — ни- ког- да..»

— Да, я тебя понимаю: в тридцать пять лет, поневоле задумаешься о жизни, — в её голосе звучал сарказм. — Но что так мрачно? Ваня? Мы ведь вместе.

— Да, любимая… но, знаешь, какие у меня были мечты… какие планы… и все это теперь кажется ненужным, невостребованным… даже смешным! И никогда не осуществится! Никогда!

— Опять это — «никогда», — возмущалась Анна, — вот беда, избавился от иллюзий! Что стоит обзавестись новыми? Уж это — ух! Хочешь, давай помечтаем? Давай помечтаем о том, как у нас всё будет.

— Предлагаешь Бога развеселить? — усмехнулся Иван.

— Я предлагаю… развеселить тебя, чтобы ты не раскисал.

— Ох, и трудная у тебя задача, — вздохнул он.

— Милый Ванечка, ты посмотри на меня, — Анна вскочила на диван и встала перед ним в полный рост, обворачиваясь в рубашку- пеньюар, подчеркивая всю прелесть её точёной фигурки. — Нет, ты посмотри, посмотри, видишь? Красиво? Правда, красиво? Но вся эта красота, вся её сила — и моя душа, — всё на то, чтобы…».

От избытка чувств, Иван подхватил её на руки и начал кружить.

— Аннушка, счастье моё! Ты права, сто раз права!

Зазвонил телефон.

Иван поднял трубку и узнал на том конце Александра Александровича, который поздравил его с наступающим днём рождения. Анна поинтересовалась, о чём они говорили, и Иван передал, что один его хороший знакомый, бизнесмен, Александр Александрович, придёт к нему на день рождение со своей новой пассией и ещё приведёт с собой некоего Важнина, подполковника, — якобы, интересный человек, и он просит на это разрешение.

Анна пришла немного в замешательства от потенциального присутствия малознакомых людей на вечеринке, но удостоверилась, будут ли «все наши». Иван подтвердил, что как обычно: Володя Заморский с женой, Юра с Таней. Ну, и… Александр Александрович «со свитой».

Анну внутренне возмутило это подобострастие человека, любимого человека, выдающегося человека, признанного и оценённого государством, перед, обычным, в сущности, торговым работником.

— Как ты его важно — Александр Александрович! Будто он старше тебя на пятьдесят лет.

— Не старше, — не замедлил парировать Иван, — почти ровесники, но мозги у человека поставлены так, как нужно.

Он смотрел на Анну, обдумывая, как ещё её можно убедить. Но получилось необдуманно и наивно.

— За то время, пока я топтался на месте, он успел столько, сколько мне за всю жизнь не сделать: окончил университет, аспирантуру, да это всё, по нынешним временам — пыль, затем переквалифицировался, освоил электронную технику, организовал фирму… вышел на международный уровень! И, сейчас, он может себе позволить всё!

В этой наивной браваде Анна почувствовала и ещё нечто такое, что заставило её немного засомневаться в своих чувствах. Зависть. Она сказала ему об этом. На что в ответ Иван занервничал и не сразу нашёлся.

— Завидую? Ты ошибаешься! Нет. То чувство, которое я испытываю по отношению к таким людям, как Александр Александрович, — он специально назло голосом выделил имя-отчество, — определяется иначе. Недосягаемость. Так будет точнее. То, чего он достиг, мне не по силам. А то, что мне по силам, а ему не в масть, то никому не нужно! Я спокойно смотрю на него и совершенно безболезненно для своего самолюбия называю его, — снова произнёс он подчёркивая каждый слог, — Александром Александровичем. Это ты, напротив, закомплексовала! Как все женщины, ревнуешь успех.

Такого ответа Анна не ожидала:

— Я ревную успех? Какое мне дело до его успехов? Я верю в тебя, и мне больно, что ты как будто потерялся, от тебя ушло чувство новизны, самой жизни, в конце концов. Ты отчаялся. Тебя задавили современные технологии. А надо как-то приспосабливаться, вживаться, Ваня!

— Вот видишь, — обрадовался Иван, — ты сама себе противоречишь. Ты говоришь, надо приспосабливаться! Слышишь ты себя? А я и говорю о том, что есть люди, которые сумели приспособиться к этому миру, и я им пою «Аллилуйя!» Сам же я застрял в прошлом, в банальщине, в антикварщине, — стукнул он с чувством по роялю. И тот ответил ему недовольным басом.

Анна начала собираться. От возмущения, она еле-еле находила слова и аргументы. Она пыталась внушить ему, что нельзя сдаваться, что говорит она совсем о другом.

Иван в свою очередь упрекал ее в наивности:

— Думаешь, это так просто? вот так просто взял, разобрал свою душу на запчасти, а потом усовершенствовал её и снова собрал, как ни в чём не бывало. И всё заработало?!

— Да! Именно так, Ваня, именно так! А другого пути нет, — не сдавалась Анна. И тут Иван грубо перебил её и сам не ожидал от себя такой пошлости.

— Что ты горОдишь?! — буквально закричал он и тут же осёкся, -…ой, прости…»

Анна задохнулась от этих слов, от обиды и непонимания. Она смотрела на него, как будто ей сообщили неприятную новость.

Иван запричитал.

— Прости, прости, милая. Аннушка, прости. Я — мизантроп. И Фома неверующий. Прости ты меня! Я никому тебя не отдам. Я всё сделаю, чтобы ты была счастлива. Всё сделаю, как ты хочешь! Я попробую…

Анна, глядя на него, неожиданно рассмеялась:

— Вань, сразу видно, что ты любишь старые советских фильмы. Говоришь, как один из героев Николая Рыбникова, — и протянула, — Но бываешь, оказывается, таким грубым…

Ивану показалось, что она ему не верит, считает неискренним и театральным. Он в душевном бессилии опустил голову и не знал, что сказать. Он понимал, что Анна права, и во многом. Но при этом чувствовал, что есть что-то такое, что сильнее его, и банально трусил.

— Я должен признаться, Аннушка…

— Не бойся, Иванушка — дурачок, — перебила его девушка, — не оставлю я тебя, исполню все твои желания, — сказительным голосом пропела она. Иван смотрел на неё, недоумевая, и выдохнул: «Тебе всё шутки!»

Вдруг позвонили в дверь.

«Кого это с утра?» — Иван направился к входной двери. Анна второпях принялась прибирать диван, разбросанные всюду вещи и унесла, оставленную с вечера, посуду на кухню.

Иван открыл дверь. В проёме стоял его двоюродный брат Вадим. Это был «сюрприз» для Ивана. Но он сдержался.

Вадим, молодой человек 25 лет, брюнет с синими глазами, одет просто, как и все в Подмосковье в начале 90-х, но с претензией на близость к столицы. И гонором обладал таким же, с претензией.

— Ба, какие люди! Это ж, каким ветром тебя занесло ко мне? — Иван сделал преувеличенно торжественное лицо и расставил руки для приветствия. — Тьфу ты, да не делай такой рожи, я всё забываю про свой день рождения. Ну, проходи, давно ты у меня не был.

Они вошли в комнату, где на диване сидела девушка в красивом лёгком светлом костюмчике, в руках у неё — журнал, который она рассматривала, или делала только вид.

— Это моя девушка, Анна — привычно проговорил Иван, знакомя их.

— А это мой брат, двоюродный, Вадим.

Анна протянула руку, глядя на незнакомца, что называется, краем глаза.

— Анна, очень приятно.

— Я Вадим Першин, брат своего брата, — усмехнулся он. — Вот приехал к нему на недельку, заодно отметим днюху. Всё ж таки 35 лет. Такая дата, не каждый день случается, — довольно самоуверенно произнёс Вадим, чувствуя себя спокойно и непринуждённо. Анна сразу всё поняла и, нисколько не смущаясь, парировала:

— Вы знаете, даже 23 с половиной тоже случается только один раз в жизни.

— Ну, да, ну, да, — быстро ретировался Вадим, не рискуя попасть на острый язычок Анны.

Она многозначительно посмотрела на него, но тот увёл взгляд.

Есть такие люди, с их приходом меняется даже состав воздуха в атмосфере, и тут важно с каким знаком: в плюс или в минус. С появлением Вадима в квартире Ивана, похоже, всё пошло в минус. И Анна, будучи человеком внимательным и чутким, заметила, что Иван резко изменился: он стал подыгрывать Вадиму, хотел как будто ему угодить, суетился много и почти не глядел никому в глаза.

— Ну, что, брат, рассказывай, рассказывай, не молчи. Вот, садись сюда, — частил Иван, подправляя кресло, а сам присел на диван рядом с Анной. — Что новенького? Как там старенькие?

— Новенького особо ничего, — стал он расхаживаться в своём повествовании, при этом его манера говорить выдавала в нём малообразованного провинциала. — А от тётки твоей большой привет и… это, — он встал и принёс холщовую тяжёлую сумку, — мамача собрала для тебя всего понемногу. Она ж, ты знаешь, помешана на своей даче и засолках.

Мать Вадима, простая, добрая и хлебосольная, тётя Тоня, любила всех своих племянников и никогда о них не забывала. А в этот раз, когда её сынок, нахрапом, да ещё на именины, отправлялся в Москву, тут уж, сам Бог велел сделать передачку.

Иван был внутренне был тронут вниманием своей тётушки, но внешне показал — уж слишком — свой восторг.

— Спасибо тебе большое. Эх, тётка моя, тётка! Знаешь, Аннушка, какая у меня тётка? Тётя Тоня. Это такой человек… такой… впрочем, я вас как-нибудь познакомлю. И с дядей Колей тоже. Я потом тебе о них расскажу. — И тут, подняв, наконец, глаза, он замечает, что Вадим не его слушает, а изучающее смотрит на Анну. И сразу нашёлся, предложив любимой, приготовить чайку, поскольку гость с дороги, да и они ещё не завтракали.

— Конечно, конечно, — Анна была благодарна ему за эту, казалось бы, естественную, но в данной обстановке, просто спасительную идею.

Чего они оба как будто боялись? Отчего тряслись? Разобраться, так одна глупость. Может быть, они боялись самих себя? Боялись какой-нибудь новости о себе, которая могла выпрыгнуть из небытия неудачным словом, необдуманным поступком, жалким непроизвольным видом? И как им потом жить? Идентифицировать себя как? «Что, вообще, люди скажут?!»

Анна была более свободный человек. Воспитывала её бабушка, бывшая балерина, да ещё с дворянскими корнями, да ещё много чего знала и помнила из про-о-ошлых времён. Да, Анна знала себе цену. Но иногда могла невольно подпасть под чьё-то влияние, если не успевала вовремя осознать ситуацию.

Она возилась на кухне, а Иван продолжал обихаживать своего гостя:

— А ты, Вадим, естественно, — у меня? Да? Ничего. Квартирка однокомнатная, но вместительная. Ну… что? Давай, рассказывай… молчун какой, не разговоришь его, — сказал он больше себе, чем ему.

Вадим всегда был себе на уме, с детства Иван его помнил именно таким.

И было никому непонятно, молчит он от того, что нечего сказать, либо что-то таит, боясь проговориться.

— Да ну, что рассказывать. Работаю. Окончил заочно техникум. Надо что-то думать дальше.

— Что, в Москву хочешь? То есть, в Москве хочешь обосноваться?

— Ни-и. Сюда ты меня не затянешь. Я в своём Егорьевске. Иногда меня тянет по столицам, но долго здесь находиться не могу. И потом — что такое налаженные связи, хорошие знакомые, друзья, родственники, в конце концов. Для меня это — всё! А здесь я пока ещё обрасту… Москва рядом — и ладно.

— Ох, финтишь ты что-то, хитрец ещё тот! — сказал игриво Иван, пытаясь разредить обстановку.

— Скажешь тоже, я открыт и прозрачен, просто сущий младенец. — фальшиво произнёс Вадим.

— Ну, ладно-ладно, чего там… жениться хочешь, так и скажи. Небось, и девочка уже на примете? — заговорил Иван на его языке.

— Вань, не усложняй, всё проще… — Вадим начал раздражаться. Он не любил, когда слишком глубоко пытаются заглянуть к нему в душу.

— Ну и чёрт с тобой, не говори, — тут уж Иван от раздражения «свалился» в ту простоту, что хуже воровства.

— А вот и чай, — сказала Анна, входя в комнату с подносом, который поставила на журнальный столик у дивана и пригласила гостя: «Угощайся».

— Ну, что же ты, Вадим, садись поближе, не стесняйся. Вот тут у нас к чаю лимон, бутерброды с колбасой, с маслом, угощайся, не стесняйся.

— Я и не стесняюсь, — кинул Вадим, глядя на девушку. — Ты не беспокойся, я всё вижу, проголодался так, что смету сейчас всё. А Вы, Анна, чем занимаетесь? Вот смотрю на Вас, и ума не приложу, чем такая девушка может заниматься?

— Она у меня дизайнер. Представляешь, квартиру оформит так, что думаешь, откуда столько фантазии у человека? У неё заказчики. Она и у меня приложила руку. Вот этот уголок — поворачивается он в неудобной позе, — с фото и книгами её рук дело. Нравится?

Анна пила чай и смотрела то на Ивана, то на Вадима.

— Вань, ты дашь человеку хоть слово сказать, или твоя Анна глухонемая? — произнёс Вадим, смеясь.

— Ну, в том, что я не глухонемая, вы уже успели удостовериться.

— А давайте перейдём на «ты»? Кажется мы — ровесники, к тому же ещё так молоды, — перебил он Анну.

— Если хочешь, можем и на «ты», хотя это не принципиально. — Она встала и посмотрела на часы, — Да, мне уже пора, Вань, я пойду.

— Тебе удачи, — кивнула она Вадиму.

— Конечно, Аннушка, — Иван посмотрел ей в след с завистью.

Анна ушла.

— Мы любим друг друга. Вот, хотим пожениться… только время никак не найдём, такой пустячок, — как-то равнодушно и беспомощно, с усмешкой произнёс Иван.

— «Время — деньги. Куй железо, не отходя от кассы» — вдруг выпалил Вадим.

— К чему это ты сказал? — встрепенулся Иван, даже щёки порозовели.

— Да так, кино вспомнил.

— Кино, говоришь…

Они замолчали, как замолкают, когда уже всё сказано, или сказано не то.

Иван вдруг подхватился, стал убирать со стола, уносить на кухню. Вадим в это время стал прохаживаться по комнате, разглядывая обстановку, подошёл к дизайнерскому уголку Анны.

Там, на красивых полках, украшенных статуэтками на музыкальную тему, стояли «Почётные грамоты», лежали наградные знаки с удостоверением: «Заслуженный деятель искусств» и «Заслуженный артист РСФСР», «Заслуженный работник культуры РСФСР» и т.д.; книги с дарственными записями известных людей искусства, фотографии, много фотографий.

Иван с юмором относился к этому надгробию его прежних заслуг, так и называл, но Аннушке очень хотелось всё это разместить достойно и наглядно, чтобы он, во всей неразберихе и суете, не забывал, кто он; и потом — действительно, красиво.

Вадим не без интереса, надо признать, разглядывал достижения Ивана. Однако, всё это ему казалось уже «заплесневелым» и «протухшим», достойным одного — мусорного мешка.

— Да-а, нарочно не придумаешь… — произнёс он.

Когда брат вошёл в комнату, Вадим, видя неудовольствие брата, решил снизить накал, предложив выпить за встречу, и вообще.

— Только немного, — согласился Иван. Нарезал снова бутерброды, из витрины достал рюмки. Вадим вытащил откуда-то, захваченную с собой, бутылку коньяка.

Они выпили, чёкаясь, за встречу и будущий сабантуй.

— Да, насчёт подарка… заранее не поздравляю, потерпи до срока, — наиграно громко произнёс Вадим.

— Потерплю, потерплю…

То, что Вадим пошёл ему навстречу, ободрило Ивана и, как человек эмоциональный и нетерпеливый, он, в свою очередь, предложил ему разговор, чтобы уж, — как бутылку, — до дна. Чувствовал, что скорей всего бесполезно, и всё же не утерпел.

— Ну, что, Вадим, поговорим? Видишь, брату твоему тридцатник с хвостиком уже. Всё ближе, как говорится, к роковой черте. А что сделано, брат? А ничего. Здорово переехала нас таратайка перестройки, прям по костям.

Вадим молча кивал, не перебивая.

— Вот скажи, брат, ты моложе меня, — его немного повело от рюмки, — на 10 лет моложе, удалось тебе?

— Что ты имеешь в виду? — искренне не понял Вадим.

— Да, что я имею в виду? Эх! Ладно! Давай выпьем, молодой! — Иван налил ему ещё одну рюмку, потом хотел себе — и передумал. — Давай, пей, за твоё здоровье! Ура-а! Эх, погуляем так, чтобы стены дрожали! Вадя! Погуляем?! Погуляем. А теперь пора. Мне на работу. К сожалению. А ты осваивайся, располагайся. Хочешь, приготовь себе что-нибудь, заодно и мне.

Иван, напутствуя брата, собирался на работу в консерваторию. Надевал свежую рубашку, костюм, довольно поношенный, с лоснящимися рукавами, туфли, побывавшие ни единожды в ремонте. И, махнув брату на прощание, ушёл.

Вадим остался в одиночестве.

«Да, выпил — и на работу. Что ж у него за работа такая?» — подумал Вадим, вываливаясь из глубокого и низкого кресла, чему препятствовали его длинные ноги. Всё разглядывая окружающую обстановку, подошёл к роялю, открыл крышку и одним пальцем нажал на клавиши. Рояль взвизгнул. Вновь остановился у дизайнерского уголка.

«А эта Анна, та ещё штучка. Упрямая. Но на внешность — сшибает с ног. И что она нашла в этом… моём брате? Как она вообще его терпит? Диффузное существо. Был когда-то мальчиком-паинькой, всё в пример мне его ставили: „Ваня такой, Ваня сякой, а ты? что из тебя вырастит?“ А вот и посмотрим теперь. Теперь, когда время одуванчиков прошло. Наступило время чертополоха — жёсткого и беспощадного к тем, кто его задевает. Анна тоже из породы одуванчиков, хотя для женщины это не так страшно, главное, чтобы рядом с ней был… — он подошёл к зеркалу, — а что мне этот Иван? Он против меня… мг… может, и не такой уж я чертополох, но дворовое воспитание нынче почище университета. Жизнь, она и есть жизнь, а не выдумка какая-нибудь, наподобие этой, — его разбирает, сдерживаемый прежде, смех, — дизайнерской клумбы. А ведь она его любит. Вон, как на фотке к нему прилипла. Или думает, что любит? Скорее, думает, что любит. Но ведь можно и переубедить человека. Открыть ему, так сказать, глаза на происходящее».

Собирает посуду со стола и, унося её на кухню, всё как будто ворчит.

— Ну, и парочка собралась, бардак развели, одно слово — одуванчики.

Пфу! — и нет их.

2

Прошла неделя. Иван готовился отмечать свой день рождения. Его квартира на третьем этаже, хоть и просторная, но гостей ожидается много, и нужно было подумать, как всех разместить. Вадим нехотя помогал Ивану. В комнате не хватало большого стола, был лишь журнальный, он служил, как вспомогательный; из кухни они вдвоём принесли гарнитурный обеденный вместе с резными стульчиками от этого же гарнитура. Поставили поближе к дивану — для гостей. Выглядело прилично. А в общем, как всегда. Иван слыл гостеприимным хозяином, но ему и по статусу положено было быть коммуникабельным. Квартиру эту он успел получить ещё в советское время, а вся мебель досталась от родителей, ушедших почти один за другим. У него была счастливая семья, и он взрастал гармоничной личностью. Все они, слепо и наивно, питали много надежд на будущее. Будущее же повернулось к ним, как престарелая креативная дама с хорошей молодёжной фигуркой — лучше бы не оглядывалась.

— Ну, вот так, основное поставили, — Иван трогает бутылочку, — в остальном — женщины подправят. Сейчас Аннушка должна подойти. Раздался звонок в дверь. — А вот и она, — обрадовался и побежал открывать именинник.

— Анечка, здравствуй, как я соскучился!

— Привет… я тоже… поздравляю, милый…

Они вошли в комнату, где скучный неразговорчивый Вадим вдруг преобразился в радостного, открытого для всех, доброжелательного друга.

— Наконец-то, женская рука! — Произнёс он в улыбке, — Привет, Анна, как добралась?

— Привет-привет. Хорошо добралась. А Вы как тут, справились со своей непосильной задачей? О-о, вот это сюда не надо, — берёт одно из блюд, — это сюда поставим, а этот деликатес — сюда. А это унеси, потом съедите.- сунула она тарелку с чесночными баклажанами в руки Вадиму, и он послушно, в игривой форме, выполнил задание. Иван был рад хоть на секунду остаться наедине с Анной.

— Господи, когда закончится эта осада? — бросается он к девушке с объятиями.

— Тише, услышит, неудобно, — шикает Анна.

Вадим не заставил себя долго ждать, вошёл в комнату со словами: «Анечка, а что ты запропала, не приходишь?

— Работы много сейчас, заказы, поездки дальние — устаю, — сказала Анна между прочим.

— Ой, смотри, Иван, чтоб не украли такую красавицу! —

— Украдут, другую найдём.

— Что-о-о? Что я такое слышу? Ах ты… — Анна в шутку грозит Ивану посудным полотенцем, Иван делает вид, что испугался, и влюблённые смеются, не обращая внимания на Вадима.

— Ну, ладно, голубки, не пылите у стола, вроде как, гостей ждём, — остановил их, словно котят, длинноногий Вадим, но в голосе его чётко различалась детская обида.

— Ах, да, ещё же гости, я совсем забыл, — решил пококетничать Иван, дав понять, что с Анной он забывает обо всём.

— Нет, вы посмотрите на него, на этого именинника, он же в край обнаглел! — продолжала смеяться Анна.

— А мы всё терпим, — неожиданно перехватывает инициативу непрошенный гость.

Тогда Иван, зная прекрасно свои козыри, садится за рояль, играет и весело и громко напевает: «Сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер мая…»

Снова ожидаемо звонят в дверь.

— Тише, кажется, звонок… — Вадим был рад сказать последнее слово в этом незримом поединке.

— Заморский! Мариночка! Молодцы! Как всегда без опоздания. Проходите.

Иван был искренне рад своим старшим друзьям.

Чета Заморских прожили вместе уже более 30 лет. У них одна дочь Вероника. Счастливы ли они вдвоем, неизвестно, может быть, даже им самим. Но они умели разделить и радость друг с другом, и горе. С Иваном они знакомы так же через родителей. Это была одна компания хороших и верных друзей. Так что, можно сказать, они достались Ивану по наследству. Но и Заморские, Владимир и Марина, чувствовали некую ответственность за судьбу сына их друзей. Владимир был прост в обращении, и не слишком придавал значение своему внешнему виду, хотя абсолютный чистюля. Марина любила хорошо одеться, даже где-то с шиком. В этом они не слишком подходили друг к другу, что являлось темой очередной стычки, красной нитью проходящей через всю их жизнь, чему, кстати говоря, была постоянным свидетелем их дочь.

— А вот и первые ласточки. Знакомьтесь, Заморские Владимир и Марина, мои друзья, а это мой двоюродный брат Вадим… ну, Анечку вы знаете.

— Здравствуйте, очень приятно познакомиться, — протянула руку Вадиму Марина.

— Здорово, паря, — не очень вежливо, корча из себя просточка, кинул Вадиму Владимир.

Анна же «подхватила» Марину, свою хорошую приятельницу, и они удалились, чтобы закончить с приготовлениями.

— А у вас тут уже веселье вовсю? Слышно аж на площадке, — сказал Владимир, лишь бы что-нибудь сказать. При посторонних, а Вадима он считал посторонним, он чувствовал себя неуютно.

— Это я тут слегка вышел из берегов, — произнёс Иван, — Вы проходите, садитесь к столу. А хотите, в ожидании остальных, посмотрите что-нибудь. Вон, Аннушкин дизайнерский уголок Вы его ещё, кажется, не видели. — добавил он, помогая Марине освободить сумку с принесёнными яствами.

Владимир, заинтересовавшись, поспешил к уголку и стал рассматривать его во всех подробностях.

— Да, Анна талантлива. Как это у неё всё получается? Так гармонично.

— Вы находите? — произнёс неожиданно Вадим.

— А ты что, не находишь? — «ничтоже сумняшеся», возмутился Владимир.

— Не хочу никого обижать, но мне кажется, это всё так устарело: все эти фото, дипломы, цветочки, — правдиво ответил Вадим.

— Ну, ты и хитрый лис! — от возмущения Иван аж выпрямился, — Мне- то ничего не сказал, промолчал, а тут…

— Ну, вот. Говорю. Я не скрываю своё мнение никогда и ни в чём.

— Видал, он не скрывает. Ну, так и что ж, узнали мы твоё мнение, и что? Всё вокруг тебя так и закружилось, так что ли? Для этого? Чтобы — центр внимания, да? Да нет уж, нам твоего мнения не надо! И не вздумай Анне сказать… своё мнение! — выпалил Владимир, не дав и рта открыть наглецу.

Снова позвонили в дверь, на этот раз как-то спасительно для всех.

— Это, наверное, Александр Александрович… пойду, открою, — вспыхнул Иван.

На пороге оказались друзья родителей Ивана, с которыми он не так был дружен, из почтительности, и не так часто общался. Но сегодня день особенный.

Чеча Юрий Витальевич и его жена, Татьяна Вешнина, по воле жены, жили под разными фамилиями. Он — историк, декан факультета, она — поэтесса, не столько признана, сколько известна в узких артистических кругах. Юрий Витальевич был хорошим педагогом и администратором, всегда блюл этикет — и в этот раз, добротный, металлического цвета костюм, сиреневая рубашка и серый галстук в тон, ему очень шли. А жена его, находясь уже в солидном возрасте, всё ещё пребывала как будто на полметра от земли — витала и была счастлива во всех отношениях. Одеваться она любила так же, как будто собиралась в полёт: всегда на ней — либо пончо, либо палантин, либо на размер больше костюм с широкими плечами и брюками с широченными брючинами, либо юбка в пол. Сегодня она выбрала чёрно- красный пончо на блузку с освежающим белым воротничком и тёмные брюки.

Как бы ни различны были Юрий Витальевич и Татьяна, любой бы отметил: они — пара. Люди про их союз не могли бы сказать ничего дурного.

— Проходите, гости дорогие — громко и чуть подобострастно произнёс Иван.

— Погоди, именинник, вот мы тебя сначала за уши оттягаем! — Начал по-отечески Юрий Витальевич. — Гляди, какой тебе подарок — вытаскивает из кармана сотовый телефон, — упаковка в пакете. Держи и пользуйся, будь, как говорят мои студенты, в струе. Хотя сам я эти дела не признаю: сотовые, компьютеры… ещё, поговаривают, электронные книги появятся… ну, это вообще ни в какие ворота не лезет! Осталось преподавателей-роботов придумать и всё — тушите свет.

— Ту-ту-ту-ту, сел на своего любимого конька! — вмешалась Татьяна и привычно перенесла центр внимания на себя, — Ванечка, поздравляю тебя, здоровья и — давай, дерзай в духе времени!

— Спасибо вам огромное, я неожидал, такой подарок…

— Это всё Татьяна, она у меня продвинутая, а я тебе хотел подарить спиннинг, помнишь, как мы с отцом твоим на неделю как завалимся на рыбалку, ищи нас свищи.

— Спасибо, Татьяна, давно хотел такой, — Иван не знал, как уж благодарить их. —

А вот, знакомьтесь, это мой двоюродный брат Вадим. Вадим, а это наш замечательный историк, декан факультета, любитель старины — Юрий Валентинович Чеча. И его супруга — Татьяна, поэтесса.

— Весьма… — с небрежным поклоном отреагировал Юрий Витальевич.

— Татьяна, очень приятно, — произнесла его жена с неистребимым в ней кокетством.

— Я, понимаешь, не люблю стихи, но Ваши послушаю, — голос Вадима звучал фальшиво, как в одну сторону, так и в другую.

— Обязательно. В нашей компании — это традиция, — ответила Татьяна очень естественно. В любой ситуации она была как рыба в воде, настолько опытна и уверенна в себе. Увидев, подошедших к ним Марину и Анну, она радостно воскликнула: «Мариночка, Анечка! — и пропела, взмахнув театрально рукой, — «Куда, куда, куда вы удалились!»

Подруги были рады встречи по такому весёлому поводу.

— Иван, где же твой незабвенный Александр Александрович? Сколько его ждать? — спросила недоумевающая Анна

— Да уже должен быть…

И тут же раздался звонок.

— А вот и он, — обрадовался Иван.

Да, на этот раз был он, Александр Александрович Ищенко. И с ним девушка Светлана.

Они вошли — высокие и стройные, как из другой галактики. Спустились сюда, к грешным землянам, чтобы, что? Вопрос.

— Александр Александрович, ну наконец-то, мы вас заждались, — слишком радостно, как будто на нервной почве, произнёс именинник.

— Прости, задержался. Знакомься, Светлана.

— Здрасьте, я Светлана, секретарша моего любимого боса. А это Ваш нам… т.е. наш Вам подарок, — она протянула Ивану телефон последней модели.

Ивана был смущён и удивлён, и не знал, как реагировать.

— Александр Александрович, да Вы что, такие подарки!

— Бери, бери, одна из последних моделей. В России такой не найдёшь.

— Спасибо большущее… — и повернувшись ко всем уже собравшимся, — Друзья, знакомьтесь, Александр Александрович Ищенко, замечательный человек, человек, который сделал свою судьбу, и девушка Светлана. Прошу. Ну, что, садимся за стол…

— Да, Александр, Александрович, а подполковник что, не приехал?

— Подгулял наш подполковник. Собеседник отличный, но… не надёжный.

— Значит, все — за стол. Друзья! Все — за стол! Анечка, приглашай. Усаживаемся!

Все стали рассаживаться за праздничный стол. Вадим предложил Марине сесть рядом с ним на диван. Она согласилась просто, без предубеждений. А Владимир, присаживаясь рядом с женой, был напряжён.

— Александр Александрович, прошу рядом с именинником. — обхаживал Иван своего дорого гостя.

— Танечка, идём сюда, вот тут нам будет удобно, — скромно, даже демонстративно скромно, тихим голом предложил Юрий Витальевич, — и они сели напротив именинника.

В комнату вошла Светлана:

— Мг, пока я мыла ручки, все уже сидят! Где моё местечко, — садится рядом со своим начальником, — где же ещё, рядом с моим цыплёнком… правда, он похож на цыплёнка, — обратилась она к присутствующим с риторическим вопросом. Публика была ошарашена, и Александр Александрович смутился, но виду старался не подавать. И произнёс как можно более вальяжно: «Светлана, будь проще! Ты же не на…»

Он улыбался своей неотразимой улыбкой, даря её всем и каждому.

Однако, Светлана была не управляема. Свобода, свалившаяся на голову простому советскому человеку, пронзив и его голову, и его сердце, дойдя до печёнок, так и пёрла из неё.

— А почему это я должна быть проще? Я такая, какая есть, хотите — смотрите, хотите… А что такое, Ива-ан! — Перебила она самоё себя. — Почему мы до сих пор не выпили за Ваш день рождения?

— Да… я… — Иван совсем растерялся.

Спасти положение взялся, как всегда, Юрий Витальевич, человек, привыкший отвечать за всё и за всех, не даром занимал столь высокое положение в обществе. Но было одно но: пафос всех этих значений остался уже в прошлом. Это «но» сидело у декана факультета в глубоком подсознании, которое он закрыл на три замка и никому не позволял туда проникать. Внешне он неизменно высоко нёс, как знамя в бою, то, что за всю жизнь добыл своим умом и привычкой к труду. Кстати сказать, и жена его, Татьяна, под стать ему, не мирилась не только с нынешним сложившимся положением в стране, но и со своим возрастом; и у неё было своё знамя.

Юрий Витальевич начал вполголоса, расковано, глядя куда-то в потолок, как человек, который не привык, чтобы его перебивали. И, правда, все стихли мгновенно.

— Ну, что, друзья, я, как самый старший, начну. Ваня, я помню тебя ещё совсем маленьким, помню твоих родителей, Царства им Небесного. Ты рос на моих глазах талантливым мальчиком. И я горжусь тобой, мой дорогой! Несмотря ни на что: ни на это время, чёрт с ним, ни на вечные склоки завистников, ни на отсутствие, будем говорить уж начистоту, — отсутствие каких-либо перспектив для искусства, для науки вообще…

И тут вдруг, неожиданно для оратора, откуда-то снизу, слышится голос Александра Александровича, Юрий Витальевич сразу как-то обмяк, насторожился, стал даже ростом меньше, и посмотрел на оппонента.

— Ну, это Вы, извините, загнули… про науку. Наука науке рознь. Смотря, какая… наука. В области электроники, например, так это настоящее золотое дно! Какие там открываются перспективы!

— Ну, да, да, да, сдаюсь! Тут я Вам не спорщик, — попытался он сделать хорошую мину при плохой игре, и, как ни в чём не бывало, снова выпрямившись, продолжал. — Так вот. Тридцать пять лет — это, конечно… не юбилей…. но уже ближе… к 40! И это какой-то уже итог? А в то же время и начало нового… Анечка, я на тебя намекаю. Вся надежда на Аню, да, да, да, — говорил он, покачивая головой, с лёгкой улыбкой

— Юраша, ты как всегда многословен, — предчувствуя неладное, забеспокоилась его жена.

— Да, простите, друзья. Словом, я поднимаю этот бокал за нашего дорогого Ивана… и за новый виток его… молодой жизни! Ура! — поднимал он бокал по мере того, как многозначительно повышал голос на последних фразах. И все, откликаясь, но как-то не вместе, вяло, прокричали: Ура-а!

Александр Александрович и вовсе не пытался кричать, — чему-то улыбнувшись, он залпом выпил бокал шампанского.

Общение шло тяжело, но аппетит и всякие вкусности, приготовленные Анной и переданные матерью Вадима, взяли своё: хозяева и гости ели и пили, провозглашая дежурные тосты, — и скоро уже все были навеселе. Требовали музыки и танцев.

Иван включил магнитофон. Грянуло: «Падают, падают, падают листья…» Именинник подхватил Анну в танец. Глядя на хозяев, и Вадим пригласил Марину. Декан и предприниматель остались за столом. Там же оставался почти уже совсем пьяный Владимир. Татьяна и Светлана тоже не прочь были бы потанцевать, но они увлеклись — и чём-то мило щебетали.

Владимир, сидя с бокалом вина, долго глядел на свою жену «в объятьях» Вадима, и вдруг возмутился:

— Вишь, какой! Уголок ему Анькин не понравился, а! Видали вы такого! А теперь к Маринке прицепился. Танцуют они.

— Владимир, Вам уже хватит, — вмешался Юрий Витальевич.

— Юрий Витальевич, я Вас уважаю. А вот его — он тычет пальцем в Вадима, — его нет. Хоть он и брат нашему Ваньке. Да какой он брат?!

Музыка прервалась финальными аккордами, и Иван приглушил звучание, когда началась новая песня.

— Дорогие гости! — торжественно начала Анна, попросившая любимого помочь ей. — А ведь я ещё не поздравила своего Ивана, т.е. я его поздравила! Но не вручила подарок!

И вот он наступил, момент торжественного вручения.

Все, — как будто все, — выразили одобрение протяжным и высоким, в музыкальном отношении: — У-у-у!

— Иван, ты помнишь, что я тебе говорила?! — произнесла Анна громко, перебив всеобщий гул.

— Конечно, дорогая, — радостно ответил именинник.

— Ну, так жди! — заявила Анна, — он у меня там, в машине остался, — добавила она и поспешила к выходу.

— Ну- у, это Аня нас заинтриговала, — объединяющее оглядывая всех, произнёс Юрий Витальевич.

Тут и каждый захотел высказать своё особое мнение.

— Ой, как интересно! А она сама дизайнер, да? Ой… — наигранно протараторила Светлана, прижимаясь к Александру Александровичу. — Представляю, что там! — ответил тот. — А я даже представления не имею, — по-детски пискнула Татьяна.

А Иван гипнотизировал дверь и улыбался в предчувствии.

И вдруг Вадим заявляет.

— А я знаю!..

Все зашикали на него, чтобы он не нарушил интригу. Владимир даже пригрозил ему, когда в нём протрезвел в нём бывший вэдэвэшник: «Нэ, скажи, скажи, что там!»

— Лягушонка в коробченке, — посмеиваясь, выпалил Вадим.

Не успел Владимир назвать его дураком и снова сесть за стол, как дверь приотворилась. Показалась сначала спина Анны, затем все увидели, как она тащит за собой большие, еле поместившиеся в дверь ослепительной красоты белоснежные крылья. — Вот мой подарок, — Анна с любовью смотрела на Ивана и ждала его реакции. — Анна, это ты сама такое сотворила?! — не знал, как точно выразить свои чувства именинник. Он был поражён её фантазией и даже храбростью перед тем, что могут просто не понять.

А среди публики, действительно, не у всех это вызвало восторг: кто и выразил своё единодушие, а кто-то недоумевал, у кого-то это вызвало циничный смешок.

— Иван, я хочу подарить тебе эти крылья, — решилась объясниться храбрая Анна.- Можешь повесить их на стену. Можешь выбросить их вон, с балкона. Но они всё равно останутся и в твоём сердце, и в твоей памяти, как символ моей любви и веры в тебя, в то, что ты снова обретёшь это прекрасное чувство полёта!

Она подошла к Ивану и помогла ему одеть эти крылья.

— Анька, молодец! Умница, Анечка! Браво! Браво! Надо выпить за это! Шампанского! По русскому обычаю! — демонстративно, глядя на непрошенных гостей, громыхал Юрий Витальевич.

— Дорогая моя Анна, я тебе безумно благодарен за эти крылья, которые ты даришь мне, ТВОИ крылья, — Иван стоял в буквальном смысле окрылённым и восхищённым своей девушкой, — за эти слова, сказанные при всех, это дорогого стоит… я просто не нахожу слов…

— Горько! — вскричал Владимир. И все подхватили: горько!.. горько!.

Иван, предаваясь воле гостей, нежно поцеловал Анну. Не то, чтобы он не хотел ее целовать при всех, просто чувствовал во всём какую-то фальшь, а именно сейчас ему хотелось искренности и уединения.

— Иван сыграй нам что-нибудь бодрящее, — предложил Юрий Витальевич.

— Сыграй нам вальс, — подхватила его жена Татьяна.

— Нет-нет-нет, лучше знаете что? — вмешалась Светлана и принялась напевать то, что Ивану следовало узнать и воспроизвести. Но вместо пения у неё вышло нечто невразумительное, похожее на мычание жующей коровёнки. Её начальник, очень чуткий к тому, чтобы не выглядеть глупо, по-отечески взял хмельную Светлану за плечи, и ловко повернул ситуацию.

— Ваня, это она пыталась напеть тебе Гершвина… — сказал он снисходительно, — Принимаешь заказы? Давай, мою любимую.

Иван, не снимая крыльев, стал играть «Колыбельную» из оперы «Порги и бесс». Александр же Александрович извинительно поцеловал руку Светлане и подошёл к Анне с приглашением на танец. Ивана это как-то и не задело, он был, наоборот, польщён вниманием такого человека. А вот Светлана была уязвлена, и, не зная, как поступить, прихватив фужер с шампанским, покачнулась в направлении к дивану. И уже оттуда, с дивана, глупо улыбаясь, проглатывая гласные, вставила свой риторический вопрос: «Правда, классная музыка? Хоть и не та…»

Но музыка звучала недолго. Под стать ей, к роялю подобралась хитренькая и пластичная поэтесса Татьяна, и эдак невзначай, слегка прервала её, начав вполголоса:

— Под такую чудесную мелодию мне ничего не остаётся, как только прибавить свой поэтический слог. Она сделала паузу, после которой замолчал по традиции и рояль, добубнив музыкальную мысль до логического конца.

Татьяна читала так, как подобает поэтессе, измученной тяжелой и беспросветной жизнью:

— О, люди! Я плачу. Не трогайте слёз

Моих! По щекам извиваясь,

Ручьями текут они в пропасти грёз

И вдребезги там разбиваясь,

Забрызгали кровью своей, растеклись,

По скальным уступам опасным

И жалобным криком (!) беды разнеслись,

Его подхватила летучая высь,

Так жутко… так больно… и властно!

Поэтесса, застыв с поднятой рукой, ну, как обычно, стояла так секунд тридцать, наслаждаясь овациями. А гости вокруг дежурно кричали: «Браво! Татьяна! Браво! Татьяна ты — класс!» Светлане даже захотелось процитировать. Как ни странно, ей это удалось.

— «Так жутко… так больно… и властно…» — произнесла она проникновенно, — эти строчки особенно легли мне на сердце.

Александр Александрович был, конечно же, в своём репертуаре, сарказм не сходил с его языка.

— А мне особенно понравилось вот это… «ПАСКАЛЬ-ным уступам…». Что-то в этом научное такое, классическое… — с наигранной задумчивостью отрецензировал он.

Марина тоже решила обратить на себя внимание и сказала совершенно искренне; и тоже процитировала, но не Татьяну.

— А мне очень понравилось: слёзы, слёзы… «О, слёзы людские!»

Вадим, склоняясь над Мариной, прошептал ей на ушко: «Вам не душно здесь? Может, выйдем на площадку за свежим воздухом?» Она согласилась, захваченная неожиданным порывом молодого человека. Так бывает с женщинами с детским складом характера. Нет, не инфантильным. Это особый характер — сильный характер цельной натуры, с одним только нюансом — они не любят, когда покушаются на их свободу. И свобода эта тоже особая — свобода 3-летнего ребёнка, которому по праву принадлежит весь мир. Запретить нельзя, но если не договоришься с ним, проблем не оберёшься.

Владимир заметил уход жены. Он сделал что-то вроде порыва встать из-за стола, произнося: «Марина… Марин… ох!» — И не смог, охмелев окончательно.

Марина с Вадимом вышли из квартиры на лестничную площадку, где смогли уединиться. Вадим хотел этого давно, и вот, улучшил момент.

— О, как тут хорошо, — выдохнул он, сделав вид, что буквально задыхался в духоте Ивановой квартиры.

— Свежо, — равнодушно констатировала Марина.

— Ну, как Вам вечер? Нравится?

— Вечер? Вечер замечательный. Впрочем, как и все предыдущие. Мы ведь часто собираемся этой компанией. Все мы очень любим Ванечку…

— Ну, понятно, у брата именины. Но не всё же о нём. Давайте поговорим о вас, — напирал Вадим слегка раздражённо.

— Обо мне? А зачем это вам? Вы — молодой человек… в сыновья мне годитесь!

— Тем более, будем на «ты», как сын с мамой, согласны? — сделал милую рожицу Вадим.

— Ну, хорошо, сыночек, будем на «ты», — сдалась Марина.

— У тебя очень грустные глаза. Ты несчастлива?

— Ого, как тебя заносит: сходу — в воду!

Они замолчали. Вадим смутился и не нашёлся, что сказать.

А тем временем, из квартиры доносилась музыка, слышался гул мужских голосов и жизнерадостные восклицания Татьяны.

— А что ты смущаешься? В этом нет ничего удивительного. Просто, весь вечер я наблюдал за тобой и за твоим мужем. Мне показалось…

— Э-эй, мальчик! Не забывайся. Ты решил покопаться в моей душе безнаказанно, без всякого на то права?

— В том-то и дело, что безнаказанно и без всякого на то права: мы вдруг встретились, поговорили, ничего друг другу не должны и ничем не обязаны; так же, просто, разойдёмся и больше никогда не увидимся. А у Вас шанс — выплакать мне свою душу. Вы так проникновенно сказали о слезах…

— Вадим, ты просишь у меня невозможного. Ты когда-нибудь видел пересохшую землю, в огромных, с мужской кулак, трещинах? Вот как ты думаешь, сколько нужно воды, чтобы она превратилась в пышную, мягкую, плодородную почву?

— Думаю, нужен сильный продолжительный ливень.

— И то будет мало. А ты хочешь, чтобы я сейчас распахнула душу, которая камнем в груди, — жёстко ответила Марина.

— А кто в этом виноват? Твой муж? — мягким примиряющим голосом спросил молодой человек.

— Что ты вцепился в моего мужа? С чего ты взял, что он? — усмехнулась Марина.

— Я считаю, мужчина в ответе за женщину, — в голосе Вадима прозвучало, мало ему свойственное, чувство долга и ответственности.

— И всё? Думаешь, этого достаточно? А дети? — возмутилась Марина.

— Дети? — неподдельно удивился Вадим.

Марина даже рассмеялась.

— То-то и оно, что для тебя это — инопланетный мир! Тебе и в голову не пришло, что… «ещё и дети»!

— Что, ещё и дети? — Вадим умел прикинуться тугодумом, когда нужно было скрыть какой-нибудь его прокол.

— И дети могут быть причиной…

— Причиной чего? — всё ещё недопонимал Вадим.

— Причиной… «этих грустных глаз, которые ты наблюдаешь уже целый вечер».

— Что, так серьёзно? — он напрягся.

— Мальчик мой, как я могу с тобой говорить о вещах, о которых тебе, может быть, ещё рано знать, которых ты не в состоянии понять?

Вадим, чувствуя в её голосе снисхождение к нему, рискуя быть немедленно отвергнутым, вдруг срывает с её губ поцелуй. Это возмутило женщину, но после его слов, сказанных отчаянно искренне, она успокоилась.

— Ты что думаешь, я такой мальчик–одуванчик. Я — мужчина. Знаешь, сколько я видел в этой жизни? 25 лет, а у меня уже седина. Не надо со мной говорить, как с подростком, я знаю женщин.

— Я одного не пойму, чего ты хочешь? Развлечься на сегодняшний день? Неужели, больше не с кем?

— Я хочу изучить женскую душу. Хоби у меня такое. Мне интересны женщины, как индивид, во всём разнообразии их типажей и судеб. Это сухо практически. А по душе. Ты мне интересна как человек. Мне хочется разгадать… нет, не разгадать! А разгадывать твою женскую тайну. Разгадывать, разгадывать, разгадывать…

— Всё, убаюкал бдительность. А, чёрт с тобой! В конце концов, что я теряю. Ты — мальчишка, взбалмошный и эгоцентричный. Но почему-то именно тебя послал мне Господь для исповеди.

Вадим смотрел на нее, слушая внимательно, боясь вспугнуть неожиданное ее решение.

И Марина кинулась в свою исповедь, как со скалы: разобьюсь — не разобьюсь.

— Наша дочь в тюрьме. Только не надо ничего говорить. Это было страшно, но вполне предсказуемо.

…Наша дочь, наша принцесса… Володя просто с ума сходил, хуже меня… Знаешь, нам эти последние два года за двадцать лет показались.

— Она сидит уже два года? За что? — невольно перебил Вадим.

— Нет, нет, вовсе нет. Посадили её на год, вот только. А перед этим было много чего такого, что сходу не расскажешь. Я тебе одно только хочу сказать, может, и тебе пригодится. Это мучает меня больше всего. Ты понимаешь, вот у тебя рождается дочь. Ангел! Чудо природы. Вот она растёт, — а ты уже планируешь, представляешь, видишь во сне, какая она будет замечательная, когда вырастит, когда распустится этот прекрасный цветок, который ты лелеяла, берегла все эти годы. Она — как будто одно с тобой целое, неразделимое. И ты готов этим поделиться… но когда это ещё будет?! Ведь ей только 15 лет…

И вдруг ты узнаешь, что твоего чистого прекрасного цветка больше нет. Кто-то чужой живёт теперь в комнате твоей дочери, называет тебя матерью, уходит, когда ему захочется, не ночует дома… и домом-то своим не считает! А потом, в её отсутствие, из её дневника я узнаю, что с каким-то молодцом у неё уже всё было…

Веришь ли, после такой новости, мы с Володей месяц не могли друг на друга посмотреть. Отвращение… к самому процессу, понимаешь, маленький.

Она даже сжалась, и Вадим инстинктивно обнял её за плечи.

— Какая-то злоба невыносимая на всё и вся! — продолжала свой рассказ Марина. — Бегала по кабинетам: в детской комнате милиции, по делам несовершеннолетних, в защиту прав ребёнка. Всё бесполезно. Видишь ли, с её согласия. А когда уже исполнилось 16, там и вовсе не разговаривают, мол, ваша дочь выросла. А ведь не окрепла, не расцвела, как следует — сущий ребёнок, а уже…

— А я бы с этим пацаном, на месте твоего мужа, разобрался бы по полной… — в сердцах перебил её Вадим. — Ему как будто и впрямь стало жаль эту женщину.

— А вот ты, когда смотришь на молоденьких девочек, думаешь разве, что есть у неё мать, отец, и что для них она — нежный ребёнок? Ведь мысли сразу — как у голодного зверя, не так, скажешь?

— Ты знаешь, как-то совсем молоденькие меня не привлекают. Люблю постарше, — и он снова захотел её поцеловать.

— Ну, не в этом суть, — продолжила Марина, отстраняясь от навязчивых объятий. — Я ничего не могла с ней поделать. Молчу — совсем от рук отбивается, переходит все границы, а начну говорить — сразу «уйду, уеду, вот исполнится 18, и сразу… и не ищи меня». А я ей… уже не могу сдержаться… кричу… «давай, давай, прямо с утра — и сразу взрослая!» А сама понимаю, какая она ещё глупенькая. Руки опускались. Знаю, что всё не к добру, а помочь не умею. А теперь вот… умерло, как будто что-то внутри, понимаешь? Как будто часть жизни у тебя насильно отняли — и растоптали! Володька пьёт. А я… я живу, как могу.

— Ну-у, Марина. Я тебе, конечно, сочувствую и понимаю. Но ты, по-моему, отстала от жизни. Сейчас это в порядке вещей. Девчонки хуже пацанов, и в постель сами запрыгивают.

— Знаешь, Вадим, моя девочка в тюрьме! И я думаю, что не все запрыгивают так уж легко. Скорее, у каждой из них случился в своё время «добрый наставник». Моя, например, прятала от меня хорошую книжечку! Кстати, каким-то проклятым издательством выпущена и большим тиражом. Там чёрным по белому: девочки должны начинать половую жизнь в 15 лет. Я не знаю, может, я и, правда, отстала от жизни, но мне кажется, что это против всякой жизни! И ты это поймёшь, когда у тебя появится свой… Ах! — вскрикнула Марина, когда из квартиры вдруг послышались крики: ««Я всё равно прыгну, я знаю, они полетят, пустите меня! — «Не пускайте его на балкон! Держите его!» — «Пустите, я вам говорю! Ах, так!»

И к ним на лестничную клетку выбежал, зацепив Вадима, Владимир и понёсся наверх по лестнице. За спиной у него были крылья, подаренные Ивану.

— Тогда я с крыши, ещё лучше! — выкрикивал Владимир.

— Держи его! Володя! Ты куда? Вадим держи его! — кричали гости вдогонку.

Вадим бросился за безумцем, Марина за ним. Дверь на чердак оказалась заперта. Владимир ударился в неё, как мультяшная птичка. Марина начала снимать с него крылья и чуть не свалилась с лестницы вместе с ним — подхватил Вадим, помог ей, и они втроём вернулись в квартиру.

— Ну, ты брат даёшь! — встретил их Юрий Витальевич, держась за сердце.

— Володя, что с тобой? — недоумевал разочарованный Иван.

— Да, отстаньте! Оставьте меня в покое! Марина где?! — увидел Марину у себя под мышкой, — А, Марина… слышь, домой… пошли домой!

— Идём, идём, Володя. Давай, надевай пиджак, вот так.- помогала она ему, — И пошли.

— Вы нас извините, мы пойдём… Ваня, прости, что так вышло, мы пойдём, — оглядывая всех сразу, проговорила она

Чета Заморских ушла. Их вышли проводить Анна с Иваном и Юрий Витальевич с женой, проводили до выхода со двора дома.

В квартире остались Александр Александрович, который безучастно сидел в кресле и кому-то звонил по сотовому. Рядом его секретарша Светлана не знала, чем заняться и перелистывала альбом, на котором большими буквами было написано «Э. Григ Концерт для фортепиано с оркестром».

И разочарованный Вадим, потягивая из бокала вино, прохаживался по комнате.

— Да… а Вы… не находите, Александр Александрович, что в жизни всё как-то очень закономерно? — захотелось ему поумничать, дабы заглушить своё отвратное настроение.

— Конечно. Например, когда я вижу мальчика из провинции, я как-то закономерно предполагаю, что он именно так, как ты, и выражается, — снова упился своим сарказмом бизнесмен.

— Как — т а к? — совсем поник Вадим.

— Вадим, ну, неужели ты так же разговариваешь в кругу своих друзей: не находите… закономерно… «Пахан, а как, блин, в жизни всё…» А тут бы и слов не подобрал, а просто щёлкнул бы языком. Не так, что ли? — Александр Александрович знал себе цену и не мог позволить, неизвестно кому, обращаться к нему по-свойски. Он постарался незамедлительно поставить Вадима на место.

— Я думал, с Вами повежливей… а вы свой брат. А я, и правда, вырос чуть ли не в подворотне, без отца; мать с утра до ночи пашет; а я… но — ничего. Мозги не вышибло. Хотя, если б не дядя Вова, не знаю, чем бы кончилось. — Вадим словно оправдывался, отнюдь не обнаруживая себя в эту секунду как человека уверенного в себе.

— Ах, если бы не дядя Вова… — передразнила его Светлана и вышла из комнаты.

— Главное, мозги не вышибло, — сказал Александр Александрович, показывая на Светлану.- Но уж больно ты — с дальним прицелом. Бросается в глаза, — продолжал он сканировать своего оппонента.

— А кто сейчас без прицела? Какая-нибудь соплюшка, и та с прицелом. — Вадим начал понемногу приноравливаться к босу.

— О ком это ты? Ой… — внезапно снова вошла Светлана и пыталась с достоинством сесть на диван.

— Да так, вообще, говорю, — как будто вздрогнул Вадим.

— Не промахнись, стрелок! Что это ты с Мариной уединился? Я бы ещё понял, если б со Светкой, — сказал Александр Александрович и посмотрел на Светлану, — на старушек потянуло?

Светлана сидела на диване и улыбалась.

— Потрепаться захотелось, тётка больно прикольная, — проговорил дежурно Вадим.

На эти слова Светлана и вовсе залилась пьяным смехом.

3.

Проводив Заморских, Анна, Иван и Юрий Витальевич с Татьяной возвращались обратно, к праздничному столу. Осенний вечер был удивительно хорош. Солнце почти совсем село, лишь где-то за домами ярко краснел закат, но земля ещё хранила свет и тепло. Лёгкий свежий ветерок ласково обдувал. Татьяна предложила немного погулять, Юрий Витальевич был не против этого. А Иван с Анной отказались, поспешив к гостям.

На пороге их встретил Вадим с вопросом:

— А где эти… Юрий Валентинович и Татьяна?

К ним в прихожую вышел Александр Александрович со Светланой.

Иван сказал, что они решили немного подышать воздухом, сейчас придут.

— Александр Александрович, Вы извините, но какой день рождения без…

— Без пьяного дебоша, ты хотел сказать? — весело перебил его дорогой гость. — Да не суетись, мы люди бывалые. Вот он всегда такой, всё извиняется, разводит церемонии по всякому поводу, — сказал он, глядя на Вадима, ища поддержки. — Иван! Мы с тобой знакомы почти год. Моя дочь от «первохго браку» учится у тебя в консерватории, и просто в восторге! Ты же музыкант от Бога! К чему эти ужимочки неудачника и бездаря? Кто талантлив в одном, талантлив во всём! Воспрянь, мужик. Не получается в одном, берись за другое. И держи фасон!

— Правильно, держи фасон! Фасончик у тебя какой-то не модный, Ваня, — промямлила Светлана, наполняя очередной бокал.

— Помолчи, Светка, не мешай, — грубо одёрнул её начальник.

— Я тоже ему говорил. Всё без толку, — не замедлил «подпеть» Вадим.

Анне сразу не понравился этот разговор. Она видела и молчаливую реакцию Ивана, в котором шла борьба меж чувством собственного достоинства и правилами гостеприимства.

— А зачем ему что-то говорить? Вы не забыли, сколько ему сегодня шандарахнуло? — вступилась за любимого девушка. Тут и Иван не смолчал: — Ну, я смотрю, вы взялись за меня всерьёз.

— Ой, это скучно, — повалилась в кресло Светлана и, по-видимому, заснула.

Но Александр, Александрович, дорогой гость и бизнесмен, действительно, как-то рьяно взялся за эту тему.

— Да никто за тебя не брался, кому это нужно. Скучно, брат, — сказал он, указывая на молодое поколение в лице Светланы. — Знаешь, сколько сейчас таких, как ты? Тьма! Всё ноют, всё им плохо. Даже зло берёт, смотреть на этот маразм. Не хотелось бы тебя видеть в их числе. В моём окружении люди все — серьёзные, без дураков.

— А Иван значит…, — хотела продолжить его мысль Анна, но её перебивает появление Юрия Витальевича с женой.

— О, какая чудная картина! — воскликнул освежённый, принявший вечерний променад, Юрий Витальевич. — Тишина, полумрак. Сидит наша молодёжь, мирно беседует: ни драк, ни сквернословия; а кое-кого уже и в сон поклонило, — заметил он, бесчувственно лежащую в кресле, Светлану.

— Ничего, если и мы — таким лёгким мазком патриархальности своего присутствия дополним вашу соврэмэнную милую картину? — в тон мужу кокетливо добавила Татьяна.

На эти слова Татьяны Вадим, присевший на пуфик у дизайнерского уголка, от смеха свалился с него на пол. Иван, понимая, что люди все здесь бывалые, и прекрасно поняли многозначительный поступок провинциала, сделал попытку загладить эту неловкость.

— О чём речь, гости дорогие, присаживайтесь. Скоро чай с тортом, — стал говорить он как можно с большим воодушевлением и дружелюбием. Бизнесмен же и не собирался ничего заглаживать, напротив, как будто искал повод.

— Вы, знаете, уважаемая Татьяна, есть люди, которые на дух не переносят вот такие выражения, им буквально выносит мозг, — сказал он, жестом намекнув на Вадима.

— А что я такого сказала? По-моему, достаточно образно и, даже где-то, экспрессивно.

Вадим, захмелев, снова не смог сдержать свой смех и с силой прикрывал рот ладонью.

— «Достаточно», «где-то», — критически заметил Александр Александрович, — Вы же литератор, а говорите так, что, ну, просто, извините, смех берёт.

От неожиданности Юрий Витальевич на время потерял дар речи. Но, собравшись с мыслями, он задумал наказать наглеца.

— Александр Александрович! Как Вас торжественно величают. А Вы сами, боюсь спросить, — где? кем? Вы у нас здесь самая загадочная личность. Мы, собственно, ничего о Вас не знаем.

— Загадочная личность — это лестно, — ответил с усмешкой бизнесмен, — я занимаюсь компьютерной техникой. У меня фирма… довольно солидная… штат сотрудников.

— То есть, можно сказать, состоялись в этой жизни? Компьютеры, сотовые и тому подобное — сейчас это, пожалуй, единственное, что лихо покупается и продаётся. Но и конкуренция, насколько мне известно…

— Да, именно так. И продаётся. И конкуренция. Я работаю, как негр, на плантации, окучиваю свой бизнес, который приносит мне доход… и даёт мне право чувствовать себя полноценным человеком.

— А остальные, значит… те, кто не пошёл по вашему пути, люди… неполноценные? — парировал профессор.

— Ну-у, передёргивать не нужно. Мы говорили о нашем Иване. Так вот, я считаю, что ему нужно расстаться со своей музыкой на время, или оставить её для себя, как хобби. У меня есть прекрасное для него место в компании. Сможет жениться, полностью обеспечить свою семью. Разве плохо?

— Но, а вы, что думаете? Кроме компьютеров там, в будущем, уже ничего не понадобится? — Юрий Витальевич начал заводится.

— Боюсь, что… нет, — уверенно констатировал Александр Александрович. — И музыка живая, конечно, хороша. Но это уже постепенно отходит в прошлое. Новые технологии, новое звучание — всё это продиктует новых исполнителей, новых композиторов, и это будем уже не мы, а наши дети, или внуки, которых нужно растить и воспитывать. А на это нужны деньги.

— Я — историк. Я воспитываю своих сту…

— Юра, не горячись, спокойней… — не на шутку испугалась за мужа Татьяна.

 

…студентов, — продолжил профессор, отмахиваясь от жены, — будущих учёных и учителей, которые так же не понимают, что им дорОга в будущее заказана. Я это понимаю и, тем не менее, продолжаю внушать им, что страна в них нуждается и что такая банальная вещь, как будущее без прошлого, в очередной раз не проскочит. Они мне верят. Я и сам, когда говорю, верю. Но слушая Вас, я теряю последнюю надежду.

 

— Вот и хорошо. — Бизнесмен был невозмутим. — Расставайтесь со своими глупыми надеждами, и — айда! — в будущее! — Воскликнул он и рассмеялся.

— Анна, а не пора ли нам пить чай с тортом! — громко сказал ошеломлённый Иван.

— Татьяна, Вы не поможете мне? — принялась и Анна спасать положение.

— Идём, Анечка, не то я что-нибудь скажу, о чём потом пожалею. — почти сквозь слёзы пролепетала Татьяна.

— Нет, я серьёзно, Иван? Ты всё отмалчиваешься. Я тебе предлагаю дело, а ты молчишь!

— Не знаю, Александр Александрович, вы меня буквально распяли.

— Тоже мне, Христос Воскресе! — разошёлся не на шутку дорогой гость.

— А как это Вы, Александр Александрович, — сделал очередную попытку вразумить оппонента профессор, — так легко хотите распорядиться чужой судьбой, судьбой, прямо скажем, человека талантливого, способного в своей области на многое…

— Только кому это м н о г о е нужнится? — ловко и беспардонно перебил его бизнесмен. — Да! моя дочь… она как-нибудь переживёт эту потерю, она всё равно будет учиться, только заграницей, да ещё и порадуется за своего предприимчивого педагога.

— Значит, по- вашему, все мы, кому… не платят зарплат… кто унижен своим нищенским положением, — профессор от волнения стал заикаться, — и кто, вопреки этому, всё же выполняет свой долг врача, учителя, музейного работника и т. д. — лохи и дураки? Это они виноваты в том, что не востребованы этой, прОклятой эпохой? Не умеете жить — отправляйтесь на кладбище, так по-вашему? Только что значит — уметь жить? Как, позвольте вас спросить, не стать лохом и дураком в среде, оснащённых мощной современной техникой, духовных питекантропов?

— Дикость — это ВАШ удел! — продолжал спокойно парировать бизнесмен. — Это вы своим застаревшим умишком не можете понять тех перспектив!.. тех потрясающих результатов на пути развития электроники… И это только начало! Вы — нищие, убогие и умом, и своим костюмчиком — кичитесь жалким положением, сваливая всю вину на людей, глядящих дальше своего носа! Оставайтесь же там, оставайтесь! Мы вас и не зовём, и не спрашиваем…

— Да ты, понимаешь, что ты говоришь?! Александр он Александрович! Да я тебя, — профессор вышел из себя, схватив за грудки бизнесмена, — я же тебя сейчас…

— Юрий Витальевич, успокойтесь! — кинулся разнимать их Иван. В это время Анна и Татьяна вошли в комнату и увидели ужасную картину.

— Юра, что ты делаешь! Опомнись! Я прошу тебя! Юра перестань, — кричала вне себя Татьяна.

— Вот это профессор! Историк! Ха, ха! — торжествовал Вадим, как все умаленные судьбой над временно униженным величием.

Тут от криков проснулась и Светлана. Увидев, что «бьют» её начальника, со словами: «Что за крики? А что это вы?.. Александр! Ничё се…» — бросается на защиту.

— Ладно, я вспылил… хватил лишку, не сдержался, — опомнился Юрий Витальевич, отпуская оппонента.

— Ха-ха-ха, не ожидал, что так будет не скучно — похохатывал всклокоченный Александр Александрович, поправляя одежду. — Иван! Слышь, чё говорю? Кайфово время-то провели! День рождения удался на славу. Честно те говорю! А ты… в общем, так. Ты сам понимаешь теперь, что к чему? Подойди к этому вопросу без эмоций, без соплей. Рассуди всё сам, если тебе дорога Аннушка. Если ты не хочешь обречь её на нищету с тобой, таким талантливым.

— Ничего, Александр Александрович, мы с ним поговорим, — снова успел подпеть Вадим, не замечая, как недобро и многозначительно смотрел на него бос.

— Светлана, поехали, нам пора, — позвал он преданную защитницу. — Ты дорогая, всё продрыхла! Всё самое интересное! Иди уже, не ной.

— Если что, звони, жду, чао! не провожай, — адресовал он Ивану.

Бизнесмен подхватил секретаршу, и они ушли. Иван растеряно смотрел им вслед. В голове роились смешанные чувства: любое предложение в твой адрес, всё равно от кого, всегда лестно; но, в то же время, судьба его давно уже — желанно и основательно — встала на свои рельсы, и что-либо менять означало сойти с них.

Анна заметила паузу в настроении Ивана, она понимала, что явилось замешательством, и так же волновалась.

Однако долг перед гостями понудил её вспомнить о своём происхождении — она распрямила плечи, улыбнулась и громко заявила:

— И всё же мы попьём чаю с тортом! Все рассаживаемся за стол! Я несу торт! И никаких возражений!

Гости смущенно, но послушно выполнили команду: сели за стол кто где, уже было неважно.

Анна торжественно внесла торт со свечами:

— Итак, бонуса достоин тот, кто выстоял до финала. Ура- а!

— Да, грустная шутка, — констатировал Юрий Витальевич.

— Да какие тут шутки, испортили человеку такой день… — возразила Татьяна, немного переигрывая сочувствие.

— А мне понравилось, будет, что вспомнить, что рассказать, — оптимистично заявил Вадим.

— Ничего… ничего никто не испортил. Пусть будет всё так, как есть, — пробурчал Иван.

— Можно подумать, ты в силах что-то поменять, — не сдержалась Анна и невольно выплеснула каплю своего опасения.

— Я в силах хотя бы пожелать поменять, но я не желаю, — протестовал Иван, идя уже почти с открытым забралом.

— Хватит философствовать, дуй! — поставила точку Анна, — Да не забудь загадать желание… — многозначительно добавила она.

Иван внимательно посмотрел на неё, задрал голову к потолку, подумал и, набрав полную грудь воздуха, дунул на свечи. Женщины демонстративно взвизгнули и захлопали в ладоши.

— Стой-стой-стой! У меня есть кассетка ходовая. Счас… — перебил его действия Вадим и принёс кассету с записью. Иван пожал плечами, мол, желание гостя — закон, и вставил кассету в магнитофон.

Загнусавила песня «Белые розы». В то время, а это конец 80-х, песни «Ласкового мая» были популярны настолько, как будто взошла звезда незабвенного Карузо.

Провинция просто сходила по ним с ума.

И чуть только угадав по первым звукам, Иван понял, какой шедевр осветит сейчас его дом. И это добило его. Ивана охватил истерический смех. Хохоча, он приседал, держась за живот, откидывал голову назад и снова вперёд, пытаясь успокоиться. А только ещё больше, под лепет песни, его трясло. Он «упал» на рояль, распластавшись, продолжая смеяться беззвучным смехом.

— Что это с ним, — недоумевал Вадим, наслаждаясь любимой песней., — перегрузился?

Юрий Витальевич переглядывался с женой и о чём-то шушукался.

Анна молча смотрела на эту картину.

— Ой, не могу, — уже взмолился именинник, успокаивая себя, — ладно, не обращайте внимания, бывает.

Бывает? Ну-ну, — поджал губы Вадим.

Он выключил магнитофон и, обратившись ко всем малочисленным гостям, как можно беззаботней проговорил:

— Будем пить чай с нашим обалденным тортом.

Свечи были уже убраны, торт порезан и разложен по тарелкам.

Анна разливала горячий ароматный чай по чашкам.

В неловкой тишине попили чай — но торт, посредством междометий, всем понравился.

И скоро засобирались по домам.

Иван с братом провожали всех. Юрий Витальевич с женой уже хотели идти, как вдруг Татьяна высказала беспокойство: «А как же Аннушка доберётся одна?». Анна уверила, что ничего страшного, доберётся. Но Иван, как будто проснулся.

— И, правда, как я тебя одну отпущу? — воскликнул он.

— А что, Вадим, поедем к нам, у нас переночуешь, а этих голубков оставим, пусть поворкуют вдвоём? — проявила неслыханную для себя мудрость Татьяна, чем вызвала удивление у мужа.

— Ну, а что? — неуверенно поддержал Юрий Витальевич.

— А, Вадим? — взмолился именинник.

— Ну, что ж поделать, пускай, — согласился Вадим.

— Всё, разобрались? Поехали. До побачення, — попращался профессор, перейдя неожиданно на диалект.

Да, Иван был счастлив, что за много дней, пока гостит брат, наконец-то они с Анной остаются наедине. И Анна так же чувствовала, как сильно соскучилась по любимому. Тем не менее, между ними встал неоконченный, понятный только им самим, молчаливый спор. И это молчание, которое длилось до тех пор, пока они не оказались оба в постели, обрело, в конце концов, свои вербальные формы.

— Ваня — это уродство, всё бросать. Ты понимаешь, обратной дороги не будет — не унималась Анна.

— Как будто есть дорога — вперёд? Ведь прав же, Александр Александрович! Я и сам думал, думал. Ведь если б он был таким, мягким и пушистым, он тоже ничего бы не сделал, как и я теперь.

— А что он сделал? Это можно как-то определить? — голос Анны звучал металлически.

— Если не для других, то хотя бы для себя — сделал! Ведь я даже тебя не смогу прокормить, не то, что целую семью.

— Не надо меня кормить! Я тоже… не иждивенка, не инвалид.

— Предлагаешь за твой счёт существовать? — усмехнулся Иван.

— Существуй за свой! — серьёзно ответила Анна.

— А-а, так значит, ты не собираешься за меня выйти, всё э т о так, сменяя быт на развлеченья?

За эти слова Анна смазала ему по щеке.

— Так, всё, замолчали, иначе мы далеко зайдём, — уже сожалея о содеянном, примирительно, прошептала девушка.

Пощёчина Ивана не остановила, где-то даже обрадовала его такая реакция, но в споре он и не думал уступать.

— Поступить так, как ты говоришь, — это несерьёзно! Безответственно и несерьёзно. Я всё-таки мужчина.

— Несерьёзно? «…не относитесь к жизни серьёзно: она вам этого не простит. В жизни надо парить, как в небе. Не порхать над землёй, а парить в его толще. Оттуда и виднее и слышнее», процитировала Анна. — Знаешь, кто это сказал?

— Опять своего Баланина мусолишь?

— А что, разве он не прав?

— Он прав в своём мире, как художник слова! А по-человечески… не Александр Баланин прав, а Александр Александрович, который ближе к земному. Мне надоело жить в подвешенном состоянии! Мне надоело считать копейки, когда я решаю подарить тебе цветы или тортик! Тортик — или цветы? А, может, вообще ничего, в целях экономии? А сам приходишь на свиданку в потёртом пиджаке. Да что там свиданье! К студентам стыдно выйти! А деваться-то некуда — идёшь.

— Ванечка, ну, послушай… — начала она с нежностью.

— Я не хочу ничего больше слушать! Всё! Всё, закрыли тему! — отрезал Иван.

Они снова замолчали: Анна, обидевшись на грубость, а Иван, произнеся судьбоносные решения, словно сам вслушивался в них с непривычки. И всё же расслышал он в себе тихонький голосок сомнения.

— Сама же мне говорила, найди себя в этой жизни, будь сильнее… и вот, когда выдаётся момент, ты… ты просто хочешь мне помешать!!! Так? Признайся? Чего молчишь? О, замолчала…

Иван терпеть не мог эту её манеру, обидевшись, замолкать надолго. На него это действовало удручающе, его самооценка немедленно катилась вниз.

— Значит, ты намереваешься закопать свой талант в землю? Так я поняла? — решила Анна на этот раз изменить своей королевской замашке.

— Я всегда смогу вернуться, если что… — совсем неуверенно ответил Иван.

— Я хочу спать, — нервно бросила она и, включив подсветку, глянула на часы, —

уже четвёртый час. Спокойной тебе ночи… и доброго утра.

— А-а-ах! Тебе спать хочется! Ну, спи, спи, — пожелал Иван и отвернулся, оказавшись на краю дивана.

…Утро. Звенит будильник. Иван проснулся и почувствовал, как сильно болит у него голова. Он повернулся, чтобы поцеловать Анну, но не обнаружил ее рядом с собой:

«Аня, где ты? Анна! — позвал он её, — Что за чёрт… Ты где! Что такое?» Мужчина встаёт, накинув халат, заглядывает во все двери — Анны нет. И тут на рояле он видит, лежит белый лист — записка! Прочитав, расстроенный, бросает её на пол.

В записке было вот что: «Ваня, прости, но нам нужно время, чтобы всё обдумать. Я ухожу, не ищи меня. Анна».

— Что за чепуха! Она с ума сошла! Так, значит. Ну, ладно. Сама так решила, — произнёс он вслух.

Злой, не выспавшийся, нервный, он метался по комнате, кидал вещи, выкрикивая: «Нет! Зачем? Разве так можно?!». Выплеснув весь негатив, Иван успокоился и как будто что-то решил.

Он набрал номер телефона, откуда, после длительных гудков, послышался ответ.

— Алло! Александр Александрович? Здравствуйте! Ну, в общем, я решил, давайте встретимся. Когда? Угу, хорошо. Договорились. До встречи.

«Вот так. Ничего, ещё радоваться будет. Пусть покапризничает, потешит своё самолюбие. А мне сейчас нужно быть „с иголочки“», — размышлял Иван, тщательно готовясь к встрече.. Ему пришлось покопаться в своей одежде, чтобы выбрать костюм почище и поновей, найти рубаху и галстук к нему. Он долго брился, чистил зубы, умывался — и всё в какой-то эйфории, как перед прыжком в бездну.

Наконец, собравшись, он помедлил у входа, остановив свой взгляд на рояле.

Ему безумно захотелось играть. Он отложил дипломат и сел за инструмент.

Зазвучал Лист «Из этюдов трансцендентного исполнения №10». Почему именно это произведение пришло ему в пальцы? Оно было любимым его матерью, особенно в исполнении сына. И он играл, как будто для неё, как будто разговаривал с ней, как будто выплакивал ей свои невзгоды.

Привычные ловкие пальцы летали над клавиатурой, они сами были этой клавиатурой, и сам музыкант, сливаясь в единое целое с ритмичным упоительным движением гармонии, представлял собой лишь атомы и молекулы, лавирующие между атомами и молекулами, исполненного звуками, рояля.

Закончив играть, бледный и потный, он достал чистый платок из кармана, вытер лицо, взял дипломат, ещё раз оглянулся и решительно вышел из дома.

4

Прошло два месяца.

Иван работал в фирме Ищенко, как и его брат, который так и не вернулся в любимый Егорьевск, а, напротив, был счастлив зацепиться в столице. Анна, с тех пор, как они расстались, так и не видела Ивана. А Иван, хоть и страдал в разлуке, но всеми силами пытался доказывать правильность своего выбора; и пока этого не случилось, он не смел показываться на глаза Анне.

Анна тоже держала характер и ждала, когда, наконец, провалится его безумный план. Однажды она шла не спеша по шумной улице, и не сразу услышала, как настойчиво сигналит ей машина. Она оглянулась — из машины уже вышел Александр Александрович и, улыбаясь, шел ей навстречу.

— Анна, Анна, здравствуйте! Еду и вижу — Вы идёте, о чём-то задумались…

— Здравствуйте, — удивилась Анна. — Это Вы?

— Да, это я! — наиграно весело произнес дорогой друг.

— Аннушка, как я рад Вас видеть. Вы мне сразу показались женщиной весьма непростой… и привлекательной, — выпускал он щупальца своего шарма.

— Ну, что Вы, что Вы, самая что ни есть… Я тоже рада, что встретила Вас. Как там Иван, он же в Вашей теперь фирме?

— Вот. Об это я и хотел поговорить с Вами. Анна, я видел и знаю, что Вы против, чтобы Ваня оставил музыку ради бизнеса, Но, поверьте, Анна, это ему только на пользу. Однако, есть одно но. Вы должны с ним помириться, чтобы он полностью мог отдаться делу, не то все мысли его о Вас, дорогая наша Анна.

— Правда?! — вспыхнула Анна, услышав, что Иван до сих пор переживает.

— Правда, — равнодушно подтвердил Александр Александрович, — и Вы должны ему позвонить. Должны, понимаете?

— Вы и в частной беседе говорите на языке вашего бизнеса?

— Ну, да, простите, Анна, что поделать. Я смотрю, Вы не в духе. Хотите, повеселю? Анекдот недавно рассказали: «Две рыбки в аквариуме. Долго спорят по поводу, есть ли Бог на свете. Одна не выдержала и уплыла. Но вскоре вернулась и сказала: «Ну, хорошо, Бога нет, а кто тогда в аквариуме воду меняет?..»

Анна улыбнулась и уже с большей теплотой посмотрела на Иванова начальника.

— Вот, так лучше. Ну, что, договорились? Мне уже некогда, нужно спешить… Вы позвоните, да? Да, — он выставил указательный палец в подтверждение, как подпись.

Анна ничего не ответила, видела, как он сел в машину, помахал ей рукой и уехал.

Ей нужен был хоть чей-то совет, хоть чьи-нибудь уши излить накопившееся в душе и мыслях. Из автомата она позвонила Марине, которой доверяла больше всех. И та пригласила её к себе на чашечку чего-нибудь.

Марина с Владимиром жила в спальном районе, куда надо было ещё добраться.

Ей повезло с транспортом, и через тридцать минут, она уже была в подъезде на пути к квартире Заморских.

Смеркалось.

В подъезде был уже полумрак. Марина жила на четвёртом этаже пятиэтажки. Анна поднялась, как на крыльях, её несла добрая весть и желание услышать совет.

И вот они уже на кухне за столом под абажуром сидят в радостной дружеской обстановке, когда можно пооткровенничать с глазу на глаз, и никто не помешает.

— Ну, что, подруга, не откажешься? — поинтересовалась Марина, наливая в рюмочки коньяк.

— Ты же знаешь, мне нельзя… да и не люблю…

— Давай-давай, не то, смотрю, слово сказать не можешь, вся не своя. Давай, за нас, за нашу мужскую дружбу, — сказала Марина, смеясь, — женщины дружить не умеют.

— Ладно, давай выпьем, — согласилась Анна, протягивая свою рюмочку.

Они выпили. Но Анна всё ещё сидела как деревянная.

— Ешь, закусывай, вон, что Бог послал, на столе. Ешь, да рассказывай потихоньку. Что стряслось? — приговаривала Марина, разливая по чашкам горячий чай.

Анна встрепенулась и почувствовала внезапный сильный голод. Так с ней бывало на нервной почве. Судорожно запивая чаем, она запихивала в рот колбасу, сыр, хлеб, еле успевая жевать.

— Что стряслось? — повторила Марина.

— Да ничего особенного. Просто я встретила одного человека. Ты его знаешь. Он был на дне рождения Ивана. Александр Александрович.

— Да ты что… и что? — от любопытства подруга выпятила губы.

— Он рассказал об Иване. У него всё хорошо. Хочет нас помирить.

— Кто, Иван?

— Да нет же, его бос. Александр Александрович теперь его бос, понятно?

— Помирить? Как это? Ты же это… против была его затеи.

— Да, против. Однако, это же не Ивана инициатива — помириться.

Со слов А.А., он страдает. Можно подумать, мне весело. Что ж он сам не позвонит?

— Наверное, думает, что ты так и не смирилась, — предположила подруга.

— Думаешь? Может быть…

— А ты позвони-позвони, встретитесь, там и решите, кто чего думает.

— Думаешь? А, собственно, что я теряю?

— Позвони-позвони, — Марина наливает ещё по рюмочке.

— Ой, хватит, Маринка, с ума сошла, я же совсем не пью!

— У меня для тебя тоже новость есть, — выпалила Марина и лихо, даже отчаянно, опрокинула рюмку.

— Какая новость? Сегодня день сплошных новостей.

У Анны даже заболела голова.

— Володька-то мой, как слетал на «крыльях», так с тех пор и не узнАешь его.

— Да, а что так?

— Ой, подруга, сволочь всё же я! Помнишь брата Ивана, Вадима? Мы же сейчас вместе…

— Шутишь? Он же мл… — не успела возмутиться Анна.

— Ой, только не надо морали! Сама всё знаю, всё понимаю, только вот так… — резко перебила её Марина.

— А как же Володя? И где он сейчас? — опомнилась Анна, что не видит её мужа.

— Да вот то-то и оно, что Володька мой, как назло, ласковый, покладистый, каким в молодости не был, казалось бы, вот оно счастье… хоть и отравленное… ан нет! Сейчас к матери на два дня поехал, а мы с Вадимом к дочке моей в тюрьму на выходных наметили, вместе едем. Володька просился, а я ему: «да я сама, по-быстрому туда — обратно». Еле отбрыкалась.

— Ну, ты даёшь, — Анна была почти в шоке и даже не поняла сама, как схватила рюмку с коньяком и выпила её залпом

— А ты не суди, Аннушка, помилосердствуй, не всё и не всегда в наших руках. Спасибо тебе, что выслушала — каково держать в себе грех такой? …А ты позвони! И ничего не бойся. Не бойся жизни, Аня, она капризная, но сюрпризная. Давай ещё по одной?

Анна отказывается, почувствовав тяжесть и несвойственную ей плаксивость.

— А давай споём что-нибудь? Давай Ванькину любимую? — предложила она.

— «Крутится-вертится шарф-ф-ф голубой», — начала Анна, подчёркивая, как это делал всегда Иван, букву «ф» на конце слова. Марина подхватила, и они запели довольно стройно, весело и вкусно.

На словах: «Вот это барышня, что я влюблён» Анна испугалась, что домой она не доедет. Марина поспешила успокоить подругу, что оставит её у себя с ночёвкой.

5

В своей квартире теперь Иван бывал набегами, приходил, казалось, лишь переночевать. Он только вернулся с работы, уставший и недовольный, как ему снова позвонили. Иван ответил на звонок: « Да, да, не сомневайтесь, надёжность — идеология нашей фирмы. Ха-Ха! Бывает, конечно, и так, но не в нашем случае». Еще минуты две он договаривался, как позвонили в дверь.

— Да, да, всего доброго, — Уф! — закончил он разговор и пошёл открывать.

На пороге стояла Анна. Из окна площадки её освещало закатное солнце.

— Анна… Анечка, хорошо, что ты пришла, то есть, я хотел сказать, замечательно! Восторг, Аня! Мы так давно не виделись, я уж и не чаял. Чаю будешь? — заволновался Иван, мысли его запрыгали.

— Ну, что ты, прекрати суетиться, — охладила его своим спокойствием Анна.

Но с Иваном продолжало твориться что-то непонятное: он не мог сосредоточиться на чём-то одном, прятал глаза и, казалось, был не столько обрадован, сколько смущён.

— Ань, мне сейчас нужно сделать ещё один звоночек… не обидишься? — присюсюкивая, попросил Иван.

— Ну, что ты, что ты, делай свои дела, если так срочно, — ответила Анна и принялась оглядывать комнату, в которой провела много счастливых мгновений и в которой не была больше двух месяцев. Она увидела, какие значительные перемены произошли здесь за такой небольшой промежуток времени. Крышка рояля была завалена какими-то бумагами, книжками, счетами. Открытая клавиатура хранила «вековую» пыль. Кругом валялись вещи, сотовые телефоны, компьютерные диски.

— Вань, — позвала она.

— Сейчас, сейчас, ещё секундочку.

Ему кто-то позвонил на другой сотовый.

— Ваня, Ванечка, что же это такое… какой ужас… — не ожидая пока он закончит, запричитала Анна.

— Ну, вот всё, я в твоём распоряжении, — как будто не слышал возмущения Анны, бодро произнёс Иван.

— Что с тобой, Ванечка?

— Что со мной? Всё в порядке! Более, чем в порядке, Анька! А ты не верила. Ну, что теперь поняла?

— Что поняла? Что ты погиб?

— Что? Что ты мне тут, — хотел было защититься Иван, но осёкся, почувствовав в своих словах подростковую интонацию, и быстро перевёл разговор на другую тему.

— Так, мне ещё нужно сегодня увидеться с одним человечком. Надо бы перетереть кое-что… Ты уже уходишь?

У Анны брызнули слёзы.

— Ваня! — бросается она к нему, — Ваня, остановись! Это невозможно! Прошу тебя, умоляю! — от него она судорожно бросается к роялю и начинает собирать бумаги.

— Давай, я тебе помогу всё убрать здесь. Здесь ведь дышать нечем!

— Не надо, не смей, ты всё перепутаешь, я ничего не найду! — остановил её Иван, крепко сжав за плечи.

Анна отпрянула. Хотела смахнуть слёзы, но ладони оказались в пыли. Уйти — это всё, что ей оставалось.

— Александру Александровичу передавай привет… — бросила она ему на прощание и двинулась к выходу.

Иван только и успел крикнуть:

— Аня! Приходи к нам на вечеринку, у нас корпоратив 20-го в девять!

Она оглянулась, ничего не сказала и ушла, хлопнув дверью.

 

6.

 

Офис компании «Nokia» в этот день гудел и переливался всеми цветами радуги в кропотливой подготовке к корпоративу. Весь офисный планктон был задействован и каждый нёс долю своей ответственности. Дело не шуточное — компании 5 лет. Придут гости, перед которыми ударить лицом в грязь, всё равно, что лишиться бизнеса. Такие были времена. От коммерческого директора до уборщицы все это сознавали и старались.

Александр Александрович Ищенко, гендиректор компании, в офис нынче прибыл пораньше. Как всегда, чисто выбрит, надушен — и одет небедно, но со вкусом, малиновые пиджаки с цепочками мало его привлекали. Это вообще был человек больше приспосабливающийся, чем откровенно следующий какой-то идеи. Даже если он и отстаивает некую свою позицию, то внутренне смеётся над ней, впрочем, как и над противоположной. И, кажется, позволяла бы среда, он с тем же успехом, серьёзно, мог бы стать рьяным защитником интересов простых людей в любой сфере государственного управления. Словом, очень гибкая натура. Эта же его особенность обеспечивала ему и более- менее успешный бизнес, и безопасное существование в нём.

Сегодня он был особенно напряжён, но внешне спокоен. Войдя в свой кабинет, он сел за стол и принялся за какие-то бумаги, отчёты. Вбежавшая в кабинет начальника, раздражённая и злая, секретарша Светлана вспугнула его внешнюю умиротворенность, он даже вздрогнул.

— Я всегда знала, что ты ко мне не относишься нормально… ну, это… что ты ко мне относишься ненормально, как к идиотке! Я и есть идиотка!

— Свет, давай не сейчас, нашла время…

— А его никогда нет!

— Кого? — забеспокоился начальник.

— Времени! Кого!

— Ой, да ну, ну, что ты, взъелась! Нормально я к тебе отношусь… — начал закипать Александр Александрович

— А что же ты меня перед этими кикиморами позоришь… и уже не в первый раз!

— Кикиморами?! Ты хватила! Без этих… без нашего бухгалтера Галины Ивановны и экономиста Татьяны Ивановны — нам грош цена. Они бесценны!

— Жаль только, мой ценник куда-то затерялся! И ты забыл, сколько я стою, — не унималась Светлана.

— Ну да, ЗАБЫЛ… — он чуть было не сорвался.

В кабинет заглянула только что упомянутая Галина Ивановна, пятидесятилетняя женщина с большими серыми глазами и мягкими полными губами, что делало её весьма приятной в общении. Скороговоркой она уведомила начальника, что его уже все заждались и что нужно срочно позвонить тамаде, потому как он задерживается, а у них, то есть у нас, ничего не готово. И добавила, переведя дух: «Лидия Ивановна соизволят быть. Сплетница, так разнесёт наш позор, на всю округу!»

— Хорошо, хорошо, сейчас, — заверил её Александр Александрович и потянулся за телефоном.

— Светлана, ты чего ушла, идём, «руки» нужны, — дала команду деловитая Галина Ивановна, выходя из кабинета.

— О, боже, ничего без меня не могут, — мечтательно возразила Светлана и двинулась за ней.

Татьяна Ивановна, так же упомянутая босом, летела навстречу им, и еле удалось избежать столкновения.

Татьяна Ивановна женщина особенная, и заслужила от Светланы «кикимору» неспроста — зависть, господа! Ведь она была из тех натур, которые не имеют возраста. Пышные длинные каштановые волосы, обрамляли её, не по возрасту, точеную фигурку, которая ловко порхала на каблучках по всем лестница и скользким пролётам. Она никогда не была замужем и не имела детей. По-видимому, всю полноту бытия она осуществляла в неустанном поддержании своего уникального образа: внешне — воздух, внутренне — кремень.

— Галя! Света! Мальчики продукты привезли, пошли, — подхватила она их обеих, и все вместе они поспешили туда.

У Александра Александровича, глядя на всю эту суету, почему-то оскорблявшую его тонкое восприятие, как-то вдруг закончилось терпение, и он, сказав самому себе: «Так. Я умываю руки. У меня ещё кое-какие дела на сегодня. Готовьтесь без меня», — так же вышел за ними.

Суета стояла нескончаемая. Мальчики, то бишь, Гоша и Вениамин, с полными баулами ввалились в кабинет к Галине Ивановне. Руководил Гоша, который был посмелей и попредприимчивей, как все рыжие и не унывающие, чтобы ни случилось. Вениамину, худому шатену, легче было всегда послушаться и выполнить, чем спорить, на споры ему было жаль энергии.

— Да куда ж Вы ломитесь. Идёмте! — воскликнула возмущённая хозяйка кабинета.

— Ой я не могу, — произнёс Гоша своё любимую присказку. А Вениамин промолчал. Они вынесли сумки с продуктами из кабинета и посеменили за Галиной Ивановной в подсобное помещение.

А в большом зале уже стояли сервированные столы. Висела растяжка «Нам 5 лет». Звучала приятная композиция на иностранном языке, создающая атмосферу изысканности и комфорта.

Вадим, следивший за всем происходящим, весело беседовал со Светланой, которая улучшив момент, быстренько избавилась от навязанных ей работ. Вадим развлекал её анекдотами, а она, вздыхая, улыбалась лишь кончиками красивых губ.

— Светлана, — протянул он, — как я рад, что смог хоть немного развеселить Вас. Вы на удивление такая сегодня хмурая…

— Да, тяжело нести груз непонятливости и чужеродства. — хотела красиво сказать Светлана. Вадим странно посмотрел на неё и произнёс: — Да, но Вы так прекрасны, что, думаю, найдутся помощники донести Вам их.

Вдруг прибежал зачем-то Иван. Светлана, как будто выжидала, попросила его, чтобы он поставил вазу с другой стороны и передал там, что пора нести на стол. Иван, спеша выполнить просьбу-приказание, наткнулся на входящую Анну.

— Приветствую всех! — громко произнесла она поверх его головы. — Здравствуй, Иван!

— Приве-ет… я рад! Молодец, что пришла!

— Ты как? — спросила Анна, совсем недобро поглядывая на присутствующих. Она слышала и краем глаза видела, что произошло только что.

— Да, ничего, всё путём…

— Иван, сколько ждать? Я тебя о чём просила? — недовольным окриком напомнила о себе секретарша.

— Да, да, сейчас бегу. — и впрямь побежал Иван. — Подожди, я сейчас… — бросил он Анне.

— Светочка, пожалейте свои связки, птица Вы наша райская! — с усмешкой сказал Вадим и, как показалось Анне, удовлетворённо посмотрел на неё.

— Ой, ну ты как скажешь, Вадим, хоть упади. Послушай, что у тебя за имя, что его ласково не скажешь? Вадимчик, что ли? Или Вадимушка?

— Нет уж, мушкой быть не желаю, — сострил Вадим и вызвал этим громкий и развязный смех Светланы.

Иван не замедлил себя ждать, и нёсся уже с тарелками наперевес.

— Вань, что с тобой? — успела на ходу сказать Анна, так же неприкаянно стоявшая поодаль.

— Анечка, сейчас я освобожусь…

— Да не спеши ты, я подожду, — разочарованно кинула ему во след Анна.

Ей было невыносимо видеть своего любимого Ивана, талантливого, интеллигентного, интеллектуального, доброго, в таком унизительном положении. Сердце её рвалось высказать всем и вся, что она о них думает, найти истинных виновников, и даже наказать их как-нибудь. Время наступило жестокое, и души человеческие, под воздействием обстоятельств, претерпевают чудовищные искушения, выстоять перед которыми не всем дано. Помахав воображаемым оружием возмездия, Анна, тем не менее, продолжала стоять в сторонке так же унизительно, как и ее Иван, находясь на халдейской службе; и к ней никто не подошёл, даже этот, прощелыга и хват, Вадим. Он только смотрел на неё и улыбался. Она знала, почему он торчал здесь, не отходя, как в ожидании — он действительно ждал, ждал Марину.

Но просторные прозрачные двери залы распахнулись перед долгожданной Сабуровой Лидией Ивановной, женщиной яркой и независимой, обожавшей преклонение и власть, власть и преклонение. Помимо шуршащих на ней снову дорогих, красивых одежд и аксессуаров, у неё было много достоинств полученных и от родителей. Белая кожа лица, яркие алые губы, совсем не тонкие, несмотря на возраст, и блондинистый огромный пучок роскошных волос на голове; глаза же её, голубенькие, маленькие, тонущие в улыбке, прятались за выигрышными большими затемнёнными очками с диоптрией. К своим годам Лидиванна, как все её называли немного сдавленным голосом, сумела обратить в денежный эквивалент не только внешние данные, но и весьма острый и хитрый ум, неспособный, может быть, на особую утончённость, но по налаживанию связей ей мало, кто годился в конкуренты.

Она была компаньоном и «добрым другом» Александра Александровича, который сейчас торжественно входил вместе с ней и её двумя охранниками.

— Люди! Всем добрый вечер! А вот и я! — громогласно, во всеуслышание провозгласила Лидия Ивановна свой приход.

К ней немедленно подбежали Гоша и Вениамин, следом Татьяна Ивановна и Галина Ивановна. Все они выказывали свою радость от встречи с Сабуровой и зеленовато-серые надежды на будущее, которое от неё — а то от кого же? — зависело.

— Ой я не могу, Лидиванна, Вы как всегда — прекрасны! — наклоняется к ней Гоша, подставляя щёку. Она целует его, едва дотягиваясь, — Ах, ты мой гадкий лицемер! — Кто, я — лицемер? Ну, вааще, Лидия Ивановна… — притворно возмущается Гоша.

— Лидия Ивановна, мы так рады… — чуть подпрыгивая, сказал сдержанный Вениамин, поддавшись общему восторгу.

— «Ути, господи», малыш, я тебе тоже… хотя…

— Лидиванна, наше Вам с кисточкой! — держал фасон Вадим, понабравшись опыта рядом с шефом.

— Вадим, ты меня сводишь с ума, негодяй, где ты пропал совсем, тебя не видно! — Произнесла она сцепленными зубами, как будто хотела откусить от него кусочек.

— Да вот он, я, весь Ваш — расплылся он во всю ширь своей улыбки.

— Да куда там — мой! Знаю-знаю тебя, подлеца! — капризничала Лидия Ивановна.

— Ой я не мгу, вааще… — всё повторял удивительный Гоша.

— Лидия Ивановна, Лидия Ив… — Иван пытался дозваться бизнесменши

— Боже, само совершенство и элегантность! Лидичка Ивановна! Здравствуйте! Мы Вас заждались. Проходите, — приветствовала Татьяна Ивановна, неравнодушная к чужому лоску. А скромная и мудрая её подруги Галина Ивановна лишь добавила: «Просим, очень рады…».

Когда же церемония встречи была исчерпана, Сабурова направилась в зал, но так, как будто делала одолжение: «Да уж пройду!». Но вдруг передумала и скомандовала Александру Александровичу следовать в кабинет. Они ушли, а все стали рассаживаться за праздничные столы.

Тем временем, Иван, потерпев поражение в выказывании почтения и признательности, это у него и в консерватории плохо получалось, бросился искать Анну. Нашёл её глазами и кинулся к ней: «Аня, пошли?» Но уйти они не успели, путь им преградила чета Заморских, они также приглашены и только что подошли. Аня многозначительно посмотрела на Марину, та опустила глаза

— Володя, Марина! Молодцы, что пришли! Проходите! — неуверенно, с каким-то надрывом произнёс Иван.

Вадим, увидев Марину, выскочил из-за стола, чтобы встретить.

— Ну, наконец-то, я уж думал, не прийдё… те.- осекся Вадим, посмотрев сначала на Марину, потом на хмурого Владимира.

— Да, Володя, всё не мог справиться со своим настроением: то иду, то не иду, что я там буду делать, смешной, правда? Что делают на вечеринках, а… —

— Хватит распинаться, разговорилась… — грубо оборвал её муж.

Марина, не слушая его, обратила внимание на Анну с Иваном.

— А вы куда, голубки, навострили крылышки? А ну, пойдем, пойдём за стол.

Вадим проводил и усадил их всех за стол. И снова Марина оказалась рядом с ним.

Они незаметно обменялись взглядами.

Зачем Вадим пригласил их, а шеф разрешил им присутствовать на юбилее, непонятно. Марина ещё как-то влилась в общую среду, но Владимиру было не по себе. Может это и была коварная цель Вадима, ещё раз подчеркнуть его, как это у Светланы, «непонятливость и чужеродство».

Все расселись и стали весело переглядываться, заряжая друг друга праздником. Ждали только своих боссов. Наконец, они вышли, Лидия Ивановна и Александр Александрович со своей тенью Светланой.

Начали от стола, не присев. Сабурова как будто спешила.

— Друзья! Компаньоны! — сделала она вступление и внимательно оглядела всех, добавив, — ну, в общей своей массе. Хочу поздравить Вас с юбилеем. 5 лет! Не всем в наше время удаётся столько продержаться. Мы — молодцы! Ну?! — она сделала знак, чтобы все поддержали её.

Все дружно последовали её знаку и голосисто прокричали: МО-ЛОД-ЦЫ!

— А что этому способствовало? — Продолжала она. — Единство, конечно! Единство целей и усилий всего нашего, как говорили в старину, КОЛЛЕКТИВА. А в общем-то… всей нашей славной компашки, пьём за неё, ура -а!!!

Все стали чокаться налитыми фужерами и кричать «ура!».

— Я, — поднял руку гендиректор, успокаивая всех, — естественно, присоединяюсь к словам нашей золотой Лидии, и предлагаю — традиционно! — исполнить наш корпоративный обряд.

Все встают, протягивают руку в середину, хватаясь друг за друга, и произносят:

Без намёков и смешка

Вот тебе моя рука.

Вместе мы почти сто лет —

Не один забит триплет!»

Сыгран лучший карамболь!»

Конкурентам — стыд и боль!

Нашей связки не разъять!

Мы привыкли» побеждать!

 

— А у меня экспромт, продолжение, — воскликнула Лидия Ивановна и начала скандировать:

— «Руку к сердцу ты прижми — Ну-ну, прижимайте! — дирижирует она,

И признайся, не томи:

Чтоб компании цвести, — Все! — снова командует компаньонша, —

Лучше шефа не найти!» — Ещё раз! — Вошла во вкус она. Все послушно подхватывают, —

Лучше шефа не найти!»

Ура-а-а! — весело кричат все участники корпоратива.

— Спасибо, спасибо! — смущается шеф Александр Александрович и добавляет, — А у шефа есть верные помощники! Так?

— Так! — громко и дружно подтвердили подчинённые.

— Ну, а танцы предусмотрены?! — Спросила, довольная своим успехом и передумавшая спешить, «золотая Лидия».

— Танцы, танцы! — подхватили идею женщины, — Музыку!

Зазвучала песня «Белые розы». Все загудели. Этот гул, эмбрион будущего вау, имел большое значение в объединение коллектива: это и общее одобрение, и общее решение, и взаимное приобщение. И, взбудораженные, все пустились в пляс под модный хит.

Вадим исподволь глядел на Марину и мечтал о «медляке». Вскоре он и последовал: зазвенела голосом Преснякова песня «Замок из дождя». Вадим решительно и подчёркнуто встал перед четой Заморских, сидевших отчужденно от всеобщего веселья, и прежде спросил у Владимира разрешения пригласить Марину. Владимир даже смутился столь уважительным обращением, и не смог отказать.

Вадим с Мариной вошли в общий круг и растворились в танце.

От золотой Лидии не укрылся этот факт, она затаилась. В этот миг к ней подошёл Александр Александрович и, чисто из гостеприимства, хотел пригласить её на танец.

— Что Вы, что Вы, Александр, нам нельзя танцевать. Мы — компаньоны. Это плохая примета, — сказала Сабурова, уже слегка захмелевшая. — Лучше я сама приглашу Гошу. Где мой Гоша? — и она с фужером в руке «поплыла» искать Гошу.

Анна и Иван слишком явно для других держались особняком, это не ушло от внимания шефа. Он подошёл к Анне, приглашая её на танец.

— Анна, — запел Александр Александрович, не обращая внимания на Ивана, негоже стоять в стороне, разве для этого Вы сюда пришли? Разрешите? — сказал он, чуть приклонив голову. Анна посмотрела на Ивана

Иван не посмел препятствовать, и Анна согласилась. Пока они танцевали, Иван многое передумал и многое осознал. В этот миг он казался себе жалким игроком в игре, правила которой он не знает; но даже, если б и знал, он был уверен, вряд ли смог бы ими воспользоваться.

Прозвучали последние звуки песни. Явно разочарованный Александр Александрович, вернул Анну «правообладателю». И ушёл, не оглянувшись и не проронив ни единого слова.

— Я хочу уйти, — взмолилась Анна.

— Ты меня презираешь? — Иван чувствовал, что «падать» ему было уже некуда.

— Я себя презираю… за то,.. что не могу забыть тебя… но не такого, понимаешь, — слёзы полились у неё по щекам, — не такого!

Анна убежала, не в силах больше оставаться здесь.

— Ну, что ж…

Иван даже не стал её останавливать, догонять.

Одевшись, он вышел на улицу. Там хозяйничал, — то польёт, то затихнет — холодный осенний дождь. Было зябко. Он ёжился и прятал руки в карманы. Ему и правда было холодно? Или его бил озноб отчаяния?

К дому можно было доехать, но он решил пешком, не торопясь: кто его там ждёт? Он шёл по узкому тротуару, неся портфель на одном пальце.

Не было у Ивана сейчас ни слов на языке, каких-нибудь особенных, метких и остроумных, как всегда у нас задним числом. Не было даже мыслей. Словно земля ушла из-под ног, и он летел в безвоздушном пространстве. Скажи он такое кому, тут же упрекнули бы в банальщине. Но это те, кто не переживал это по-настоящему.

Тому, кто не был, к примеру, на американских горках, фраза: «Кричит, как на американских горках!» — обязательно покажется банальной. Но затащи такого и впрямь на эти горки, вряд ли он будет рассуждать о… ну, понятно.

Иван шёл по мокрым листьям через парк. Здесь они часто бывали с отцом, — и когда он был маленький, и когда уже юношей, — припомнилось ему, хотя сколько ходил здесь, никогда не вспоминал. — О чём они говорили? Ничего нет в голове.

— Мама снилась этой ночью, — ясно вдруг вспомнил он свой сон, который, стоило до него чуть дотронуться, развернулся во всех подробностях.

— Мама… такая ласковая,,, обняла меня… я говорил, что так скучаю по ней, —

лепетал он тихонько вслух, сквозь не видимые никому слёзы.

Иван не заметил, как машинально уже вошёл в свою квартиру. От взгляда на абсолютно запущенный быт, он совсем теряет самообладание и прямо в верхней одежде падает ничком на диван.

«Устал. Да, он устал. В каком-то видении, точно не во сне, он увидел себя в образе серой белки, только вместо мордочки, его лицо. Он бежит, бежит, бежит… смотрит, а это он в колесе. Ищет дверцу, чтобы выбраться, и не может найти. Слабые лапки соскальзывают с прутьев и ухают в пустоту между ними».

Очнувшись, Иван поднялся и как будто новым взглядом посмотрел на всё.

«Господи, как же это всё могло про-изойти? Как могло случится такое? Со мной? Откуда оно выпол- зло? — Я ничего не понял».

Под руки ему попадаются разбросанные бумаги, документы. Он с ненавистью комкает их, рвёт и бросает на пол.

— Я ведь ради неё… а ей оно и не зачем… Одна банальщина, Господи! — сметает всё на пол с рояля, со стола, с дивана. Берёт пакет и впихивает их в него: «На мусорку! И тебя туда же, Иван-дурррак!»

Всё дочиста убрав в комнате, он вдруг останавливается в размышлении:

«А чего, собственно, я разошёлся? Что случилось? Ничего вообще не случилось. Обиделся? На кого, на что? Ты — спец, уже многое умеешь, стал получать неплохо. Живи, да радуйся! Чего тебе надо? Найдёшь бабу под стать себе, без претензий, и вот оно — «жизнь удалась!».

Неожиданно зазвонил телефон. Иван с ненавистью смотрит на него, хватает и кидает об стену, но промахивается, и тот летит прямо в рояль, который взвывает от сильного удара. Иван в ужасе хватается за голову. Чуть погодя, подходит к нему и трогает пыльные клавиши.

«Анечка, ты дарила мне крылья. А ты не учла, дорогуша, что крылья твои — бутафорские. Театр, милая, театр, не жизнь. А я… были мгновения, когда я чувствовал НАСТОЯЩИЕ крылья, я знаю, что это такое!

…Ах, как ты нежна была, как самая удивительная птица, в своём «пеньюаре».

Он аж задохнулся от воспоминаний.

Затем нашёл какой-то лист бумаги и что-то написал.

«Слышишь, Анечка, а давай проверим, вдруг и твои крылья умеют летать?» — дымилось у него в голове.

Достаёт запылённые крылья, подаренные Анной, надевает их, идёт к балконной двери и кидается вниз.

ххх

Анна убежала с вечеринки, но целый вечер не находила себе место. Её всё же удивило, что Иван даже не попытался её вернуть. Она не могла ни есть, ни спать.

И позвонить не решалась. Она не знала, где он сейчас, с кем и чем занят. Как это бывает, в самые ответственные минуты, вы спокойны, и в голову не приходит, что может что-то случится, или уже случилось.

Да, Анна была обижена, разочарована и даже злилась на него. Но, девушка стойкая, она не торопилась решать всё здесь и сейчас. Ей даже не хотелось думать о завтрашнем дне. Ей захотелось отстраниться от всего тяжкого, и полностью предаться простым житейским действиям.

Она умылась, освежилась и отправилась на кухню пить чай, ей очень хотелось пить, и чего-нибудь горячего. Утолив жажду, она почувствовала усталость, её поклонило ко сну.

Лёжа в постели, она быстро уснула. И проспала бы до утра, может быть, если бы её не разбудил любимый кот Маркиз, который прыгнул на её постель, требуя еды. Она забыла его покормить.

Анна резко проснулась, посмотрела на кота — и сердце её так заныло, что пропал даже голос. Она не узнала свой голос, когда произнесла: Маркиз?

Как в бреду стала она собираться, одеваться, чтобы бежать к Ивану.

Не помнила она ни дороги, ни встречных машин, ничего. Неслась к нему три квартала, падая и рыдая.

Когда она вошла в квартиру, в ней горел свет и был открыт балкон, из которого веяло холодным сквозняком. Было чисто. А на рояле колыхалась записка. Анна, не помня себя, схватила её и пыталась прочитать. Буквы прыгали и никак не складывались в слова. Наконец, она прочла:

«Ты была права. А я — никто. И это уже навсегда. Прости».

Анна, рыдая, видя открытый балкон и, догадавшись, что произошло, кричит страшно:

— Ива-ан! Ваня-а-а!!!

Кидается к балкону — и вдруг как будто её отбрасывает назад

Она видит, как за балясины балкона судорожно хватаются руки. Она склоняется и видит Ивана с крыльями за спиной карабкающимся на балкон.

— Иван! Ты зачем это?! Боже мой, что могло произойти!

— Анечка, помоги мне… я — дурак… я не рассчитал — там столько верёвок понавешали… я хотел улететь на твоих крыльях, а негде тут крыльям-то… с крыльями-то!… где тут нам, с крыльями-то! — плачет он и одновременно смеётся.

— Я знала, что так случится… Ванечка, Ваня… — причитала Анна, помогая ему выбраться.

Обессилевшие, они сидели на полу, держа друг друга в объятиях, и уже не знали, что их ждёт и что, вообще, будет.

 

 

© Copyright: Елена Белогор, 2024

Свидетельство о публикации №124040803840