забывая о змеях
* * *
Лимонный сок выжимала себе на грудь
и шептала: «Я твоя устрица, ешь меня!»
разгоняла мою кровь, как шпана,
никелированные тележки из супермаркета.
Восхитительные соски встречали мои пальцы,
точно доберманы, настороженно взводили острые уши,
если хозяин открывал сейф для ружья.
Это было любовью, но с ограниченным сроком.
Жизнь радуги. Жизнь йогурта.
Вечность лениво повернулась к нам спиной.
И мы, легкие и беспечные,
разбежались, как юные крысы в порту
по возвращению из круиза.
Но иногда горизонта бронзовый излом
напоминает мне — только не смейся — твою бровь,
когда ты мечтательно смотрела на море
поверх солнцезащитных очков.
***
Да, люблю я осень. Люблю я писать про это лисье,
трагическое, разбойничье нагромождение гениев.
Из каждой лужи сквозит зазеркалье,
как последние капли во флаконе "Poison".
Наглые белки в парках,
словно вертикальные рыжие ящерицы,
отбрасывают пушистые хвосты
и собираются в наэлектризованные стаи,
а потом набрасываются на прохожих,
не знающих «очей очарованья».
С деревьев опадают не листья, а стихи, не написанные
миллионами несостоявшихся поэтов... Кто им Гомер?
Сколько этих матовых бульк разнеслось по поверхности?
Осень как восемь,
только со сточенным клювом. Ближе к семи
над площадью и вождём сгущается рыбья стальная синева.
Вот универ, и скрипач, как снайпер с прицелом в Листа,
пересчитывает мелкие деньги в коробке из-под пиццы.
Но где же герой нашего времени?
Выйди за разум и жди. Он приедет вечером,
пропахший октябрём, кострами и псиной,
на высоком коне, состоящем из Есенина,
святой печени и пятен родимых.
Будет много музыки. Страшной музыки. Бах. Он сдирает кожу
с твоей души, как со спелого персика.
А мы поставим капельницы
с настоящим кагором и лёгкой мелкокалиберной грустью.
Или томлянку из листьев.
***
полутьма скрывает изъяны наших душ;
на кухне исподволь закипает вечер,
как вишневый лак в кастрюле
для заливки покалеченных скрипок;
вот здесь запястья погрыз короед,
а выше дятел терзал предплечья клена;
выруби телевизор - бедлам из картона.
убавь же свет и просто наблюдай:
мир расширяется,
точно зрачок с зеленым абажуром
или волшебно подсвеченным аквариумом;
сиреневая полутьма - это то, что нам нужно,
чтобы душа смелее вышла из тела,
чтобы слова ступали тверже и наглее,
как Маугли, впервые увидевший вечерний город;
иногда и молчание - форма звука,
иногда и тьма - форма света,
и мы обвиваемся тишиной вокруг несказанных слов,
две сумеречных планеты;
обнимая тебя в сумерках, смываю с себя имя,
ценники, угловатые формулы на доске;
слишком много капканов на разумного зверя,
слишком много стеклянных будок внутри.
когда ночь тушит огоньки сознаний
в зеленовато-бронзовых канделябрах тел,
мы на несколько минут становимся такими,
какими нас Господь видеть хотел –
свободные острова без явно очерченных берегов
парят в сдвоенной полутьме неба и моря;
так невидимка свободен во время дождя.
это чувство накапливалось веками,
когда мы лежали в пещерах на завшивленных шкурах
и зубчатые отблески костра нас согревали -
сытых, сонных,
и в эти мгновения нечто посыпало нас солью -
на стеблях дыхания расцветала тишина -
цветы оранжевой тьмы.
это - власть теней и шепота,
когда отчетливо слышна музыка внутри вен и хрящей,
внутри поцелуев и лицевых костей.
это вишенки на мясном торте хищника;
и наши объятия - символ нечто большего,
чем инстинкт размножения/наслаждения.
так мангуст прислушивается к мелодии флейты,
текущей из приоткрытого окна.
и на миг забывает о змеях.
***
река любуется мостом, лежа на спине,
как небо - Нотр Дам де Пари,
врожденное плоскостопие мысли, волны;
твой домик возле железнодорожных путей -
похож на енота с усами-проводами, а в глазах -
занавесочки и голубизна вечернего экрана.
а жизнь - как течение,
жизнь - как чтение на планшете в рабочее время:
все самое интересное приходится прятать от начальника,
откладывать на потом, наслаждаться исподтишка.
всюду торчат соглядатаи, надсмотрщики с песьими мордами,
доброжелательные палачи.
свобода - меч короля Артура;
ну вот, ты вырвал его из камня, едва не вывихнул запястье,
но что делать с королевской свободой?
съесть, выпить, поцеловать?
а рябина на лету тигром из оранжевых бусин
бросается сквозь огненное кольцо заката,
отраженного от стекла вагона:
нечто прячется между секундами -
микробы наивысшей формы жизни.
***
вагон метро качается, как метроном кошмара.
берлинская стена из лиц и искривленных взглядов.
вот базальтовая женщина в очках.
что ей сегодня снилось?
от этого зависит судьба целой планеты.
неужели она третья лишняя в самодостаточном мире?
посторонняя насквозь, с мигренью и страстью
к белому шоколаду?
жизнь непоправимо стареет и теряет каштаны.
у Вселенной опускаются руки с фломастерами -
все миллиарды, всё летит к черту в тартарары!
неужели в спектр радуги не входит цвет
ее карих настороженных глаз? кто-то выдрал
провод из кабеля человечества - авось никто не заметит.
я смотрю на нее и чувствую:
что-то в мире идет не так. логика эгоиста мечет бисер,
но я не свинья разумная - бери выше!
она - один из каратов алмаза, смысла моей жизни.
без нее вчерашний день развалится на куски,
как халабуда бродяги под ливнем. без нее
строки растекутся растаявшим мороженым.
а она по-носорожьи прямо смотрит в меня,
инстинктивно прижимает сумку к бедру,
где кошелек и ключи от дома. от иного мира.
и вся планета безнадежно кишит бабочками Брэдбери,
полыхает людьми Брэдбери, как в немом кино.
и лик мира меняется ежечасно,
ежеминутно,
ежесекундно,
точно его нещадно бьют током,
танком,
танку.
2016-2018
