Во мраке буйства плыли на плоту...

Во мраке буйства плыли на плоту,

и с жадностью уже глядели,

едва теперь давили тошноту,

четвёртый день они не ели.

Напрасно дрались, прочих утопив.

Казалось, было мало места.

Голодные, на крайнее решив,

пошли с охотой - без протеста.

Сперва добили слабых, истязав,

терзая жилы их зубами,

а после падали на плот, рыдав,

прося прощения мольбами.

Взывали к небу - клятый капитан

жирует на брегу прекрасно,

срубил канаты, совершив обман.

Икает клятый ежечасно!

И ели мясо люди на плоту,

глаза с поры той не смыкая.

Теперь не знали вовсе тошноту,

лишь капитана осуждая.

Облитый кровью с головы до пят,

всяк пребывал ещё в надежде,

их оставалось семь и шестьдесят,

сто сорок семь их было прежде.

Усталые, боролись не с собой,

поклоны били истукану,

тогда не раз накрытые волной,

молились в страхе Океану.

Одни кричали - месть нам за Луи,

другие - за Наполеона,

в живых пятнадцать - их кончались дни,

и вот не слышно даже стона.

Без чувств лежали, воля высших сил,

познали жизнь, её невзгоды,

никто не плакал боле, не просил,

пускай тела поглотят воды.

... Тот плот нашли, спасли и тех людей,

спросить пытались про страданье,

и каждый честью славился своей,

о прочем - дружное молчанье.