Трепетный самурай
(шелест умирающей ивы впрыскивает в мозг странные картинки)
Ты трепетный самурай,
потерявший своего хозяина.
И хоть ты не стал
сам по себе,
новым хозяином
собственных страхов
и подвигов,
всё же
ты получил своё
персональное,
нежданное право
стоять в одиночестве
на обочине.
И смотреть на
проходящие мимо
и мимо,
и мимо
полкИ,
ощетинившиеся копьями.
Смотреть из тени
и стоять на месте.
Ты трепетный самурай,
который возненавидел войну.
И хоть ты не стал слабее,
и руки твои, всё так же
крепко,
держат катану,
всё же
ты помнишь,
как красная кровь
брызгает на серую от пыли дорогу
и становится черной,
дурно пахнущей,
липкой,
облепленной мухами лужей.
И поэтому ты держишь
свою катану в ножнах.
А если приходится драться,
то бьёшь противника
рукоятью по лбу.
Этого хватает,
чтобы неприятель завыл от боли
и отступил,
оставшись живым.
Ты трепетный самурай,
слушающий по ночам
песни цикад
и урчание пустого живота.
Ты трепетный и очень голодный
самурай,
потому что не вынимаешь
катану.
А значит,
ты никому не нужен.
Престарелый сёгун верно сказал
пару дней назад
перед строем потешавшихся
над тобой
солдат:
Кому нужен самурай,
который
никого
не убивает?
Зачем ты
в этом
мире,
трепетный самурай?
Лучше тебе
сделать сеппуку,
выпустив кишки на циновку.
Кишки, полные
отменной еды,
которой накормили бы тебя
за преданную службу,
а не на голодный желудок,
в тени покосившейся ивы,
которая символизирует распутство.
Умри, – сказал он тебе. – Впрочем,
ты и так мёртв,
потому что
не убиваешь.
А ничего другого
делать
ты не умеешь.
Ни поле возделать,
ни дом построить,
ни серп выковать.
Тебя учили
лишь убивать.
Но ты не убиваешь.
Тебя учили быть сильным,
но ты выхолостил свой разум,
обесцветил душу,
обескровил сердце,
и не стал ронином.
Оправдываешь свою трусость
тем, что трепетность
яко бы
возродилась в тебе.
Трепетный воин – смех, да и только.
А перестав быть воином
ты и человеком быть перестал.
Всё просто.
Умри.
И ты ушел из города.
Сел под деревом
и стал ждать смерти
Потому что ты трепетный самурай,
ты стал трусом,
разучившимся забирать
не только чужие
но и свою жизнь.
Это горько осознавать, – скажешь ты
посеревшими от жажды и голода губами.
Но лившись хозяина
я сначала думал,
что умер без путеводной звезды.
Спустя время думал,
что воскрес.
А сейчас презираю себя,
за то, что так поздно
сделал самое важное
открытие.
Быть воином
не значит быть человеком.
И быть человеком
значит стать слабым,
сирым и будто бы голым
перед лицами тех,
кто просто назвались человеками,
а сами и не знают
кто они на самом деле.
Поэтому боюсь
лишить себя последнего,
из чего состою –
трепетности
и страха
перед смертью,
как чужой,
так и своей.
Я трус?
И умру трусом?
И запомнят меня, как труса?
Пусть так,
но
моя трепетность
это
и есть
я.
