Последний выход танцовщицы (по мотивам Томаса Хьюма)

Thomas Ernest Hulme

A touch of cold in the Autumn night -

I walked abroad,

And saw the ruddy moon lean over a hedge

Like a red-faced farmer.

I did not stop to speak, but nodded,

And round about were the wistful stars

With white faces like town children.

Осень

Гулял осенней ночью я

по холодку один

и увидал, мои друзья,

луны румяный блин.

Склонился над забором он,

как рыжий фермер, да!

Отвесил я ему поклон.

Печальная звезда

была бледней лицом своим,

чем дети городов.

Звезде с луной – и только им –

я был внимать готов.

Above the dock

Above the quiet dock in mid night,

Tangled in the tall mast's corded height,

Hangs the moon. What seemed so far away

Is but a child's balloon, forgotten after play.

Над доком

Над тихим доком в середине ночи,

к верхушке мачты судна приторочен,

снастями диск луны висел обвитый.

Он был похож на шарик позабытый.

Mana Aboda

Mana Aboda, whose bent form

The sky in arched circle is,

Seems ever for an unknown grief to mourn,

Yet on a day I heard her cry:

"I weary of the roses and the singing poets -

Josephs all, not tall enough to try."

Мана Абода

МанА АбодА, чей кривой силуэт

так схож своей формой со сферой небесной,

стенает и плачет: "Будь проклят поэт,

поющий о розах над тёмною бездной!"

Я слышу её раздирающий крик:

"Иосифы все! Но ваш мир невелик!"

The Sunset

A coryphée, covetous of applause,

Loth to leave the stage,

With final diablerie, poises high her toe,

Displays scarlet lingerie of carmin’d clouds,

Amid the hostile murmurs of the stalls.

Закат

Последний выход танцовщицы,

прощальных жаждущей оваций.

Носок тянуть артистка тщится.

- Не надо пошлых демонстраций

белья на старой баядере! –

бормочет публика в партере.