Комар

В шут­ку, Окта­вий, я пел под флей­ту рез­вой Тали́и,
Сплел покуда зачин, пау­тине тон­кой подоб­ный;
В шут­ку! Так пусть кома­ра сти­хи уче­ные сла­вят,
Пусть же повесть моя и далее будет забав­ной,
Даже коль речь о вождях — и пусть косит­ся завист­ник!
Вся­ко­го, кто обви­нять шалов­ли­вую музу возь­мет­ся,
Будет люд­скою мол­вой кома­ра ничтож­нее при­знан.
Поз­же с тобой гово­рить вели­ча­вей моя обе­ща­ет
Муза, когда небе­са при­не­сут мне плод непре­мен­ный
И отшли­фую сти­хи, тво­е­го достой­ные вку­са.
Феб, Лато­ны бла­гой и Юпи­те­ра выш­не­го отпрыск,
Сам да пре­будет вождем и созда­те­лем этой поэ­мы
И опе­ка­ет ее, бря­цая на лире певу­чей,
В Арне ли был он, где Ксанф стру­ит химе­рей­скую вла­гу,
Или в Асте­рии был рож­ден, или там, где раз­ла­тый
Широ­ко­ло­бый Пар­нас рога свои врозь рас­став­ля­ет,
Там, где стру­и­стой сто­пой сколь­зят касталь­ские воды.
Так поспе­шай­те сюда, укра­ше­нье Пие­рии влаж­ной,
Сест­ры наяды, и здесь хоро­во­да­ми бога про­славь­те!
Палес свя­тая, и ты, кого почи­та­ют селяне
Ради гряду­щих благ, ты, хра­ня­щая люд дере­вен­ский,
Рощ воздуш­ных кра­су и лесов зеле­ные чащи, —
Как я счаст­лив бро­дить средь долин и пещер, где царишь ты!
Так­же и ты, чьи не зря мне вну­ши­ли дове­рие кни­ги,
Чти­мый Окта­вий, к моим начи­на­ньям будь бла­го­скло­нен!
Маль­чик свя­той, для тебя эта пес­ня, в кото­рой при­скорб­ной
Бит­вы Юпи­те­ра нет, ни постро­ен­ных ратей, от коих
Фли­ры дро­жа­ла зем­ля, оро­шен­ная кро­вью гиган­тов;
В ней не поет­ся о том, как с кен­тав­ра­ми бились лапи­фы,
В ней не сжи­га­ет восток огнем твер­ды­ню Кек­ро­па;
Пусть ни про­ры­тый Афон, ни Понт в бес­силь­ных око­вах
В свит­ке не ищут моем сво­ей сла­вы отзву­ков позд­них,
Ни Гел­лес­понт, что был истоп­тан копы­та­ми коней,
Гре­ция в стра­хе когда ожида­ла наше­ст­вия пер­сов:
Тихая пес­ня моя, сти­хом теку­щая плав­ным,
Рада шутить, зная силы свои, вдох­нов­ля­е­ма Фебом.
Это, о маль­чик свя­той, ты дол­жен пом­нить. Да будет
Сла­ва, сияя в веках, навсе­гда нераз­луч­на с тобою.
Место навеч­но твое да будет в ряду бла­го­чест­ных,
Жизнь твоя не спе­ша да течет по счаст­ли­во­му рус­лу,
Доб­рым на радость све­тя; а я свою песнь зачи­наю.
Солн­це уже, рас­па­лясь, под­ни­ма­лось в твер­ды­ни эфи­ра,
Све­точ сле­пя­щий взно­ся в золо­той сво­ей колес­ни­це,
Розо­во­куд­рая, встав, про­гна­ла уже сумрак Авро­ра,
Вот уж пас­тух пере­гнал из заго­на на злач­ную пажить
Коз, а сам забрал­ся на вер­ши­ну кру­то­го при­гор­ка,
Где пожел­те­лой тра­вой покры­ты про­стор­ные скло­ны.
Вот уже козы его по лесам, по кустам раз­бре­ли­ся,
Скры­лись в доли­нах одни, а дру­гие, блуж­дая на воле,
Неж­ные трав сте­бель­ки осто­рож­ным сре­за­ли уку­сом.
Там, где в щер­би­нах нагих нави­са­ли над про­па­стью ска­лы,
С веток повис­ших они зем­ля­нич­ни­ка яго­ды щип­лют,
С жад­но­стью в частых кустах вино­гра­ди­ны дикие ищут;
Эта спе­шит обо­рвать вер­хуш­ку скло­нен­ную ивы
Юной, а та — обгло­дать едва под­рос­шие оль­хи,
Эта тер­но­вых кустов обди­ра­ет побе­ги, а эта
Не отой­дет от ручья, и собой, и водою любу­ясь.
Счаст­ли­ва жизнь пас­ту­ха, — если кто, воз­гор­див­шись нау­кой,
Бед­ность про­стую не стал пре­зи­рать и ценою рос­ко­шеств
Все, что ни есть, изме­рять, кто сумел забыть о забо­те,
Непри­ми­рен­ных людей тер­заю­щей алч­ную душу;
Кто и не мыс­лит о том, омы­та ли в пур­пу­ре два­жды
Шерсть, что ценою рав­на богат­ствам Атта­ла; чью душу
Алч­ную ни пото­лок не томит золо­че­ный, набор­ный,
Или кар­тин кра­сота; кто не видит поль­зы в свер­ка­нье
Пест­рых кам­ней, чьи куб­ки чекан не укра­сил Аль­ко­на
Или Бое­та резец, кто не ценит жем­чуг индий­ский —
Рако­вин ред­кост­ный дар, но зато, с душою невин­ной,
Часто на мяг­кой тра­ве про­сти­ра­ет уста­лое тело
В дни бла­го­дат­ной вес­ны, когда рас­пус­ка­ют­ся поч­ки
И мно­го­цвет­ной тра­вой зем­ля укра­ша­ет поля­ны;
Раду­ет душу его зву­ча­нье болот­ной тро­стин­ки,
Жизнь досуж­на его, в ней ни зави­сти нет, ни обма­на.
Сам он хозя­ин себе, лозою Тмо­ла укры­тый —
Неж­ной одеж­дой ее, из листьев зеле­ных спле­тен­ной.
Серд­цу любез­ны его и мле­кото­чи­вые козы,
Палес, что мно­жит при­плод, и леса, и пеще­ры средь гор­ных
Троп, где все вре­мя ручьев нарож­да­ют­ся новые струи.
Жиз­ни желан­ный срок про­весть воз­мож­но ль счаст­ли­вей
Тех, чьи чув­ства чисты, кто душой отвер­га­ет богат­ства,
Алч­ность будя­щие в ней и ни войн не боит­ся пла­чев­ных,
Ни поги­бель­ных битв, когда флоты встре­ча­ют­ся в море,
Кто, дабы хра­мы богов укра­сить бли­ста­ньем доспе­хов
Вра­жьих и все пере­й­ти рубе­жи в стя­жа­нье над­мен­но,
Не под­став­ля­ет груди доб­ро­воль­но вра­гу под уда­ры?
Он сер­по­нос­но­го чтит безыс­кус­но точе­но­го бога,
Рощи свя­щен­ные чтит, и вза­мен бла­го­во­ний пан­хай­ских
Слу­жат ему поле­вые цве­ты и паху­чие тра­вы,
Сла­до­стен сон у него, его наслаж­де­нья невин­ны,
Про­сты заботы, и все об одном, к одно­му устрем­ля­ет
Все свои помыс­лы он, об одном тре­во­жит­ся серд­це:
Чтоб не нуж­дать­ся ни в чем, любой доволь­ст­ву­ясь пищей,
И чтобы сла­дост­ный сон осве­жил уста­лое тело.
Вы, о ста­да! Вы, о Паны! И вы, Тем­пей­ские долы,
Гамад­ри­ад свя­тые места, где попро­сту чтит их
Каж­дый пас­тух, что с самим потя­гать­ся аскрей­ским поэтом
Может, мир­ную жизнь про­во­дя с душой без­мя­теж­ной.
Так раз­мыш­ляя, пас­тух отго­ня­ет заботы днев­ные
И, опи­ра­ясь на свой изо­гну­тый посох, выво­дит,
Дуя в тро­стин­ку, напев при­выч­ной пас­ту­ше­ской пес­ни;
Гипе­ри­о­нов огонь меж­ду тем лучи про­сти­ра­ет
До оке­ан­ских бре­гов, впе­ре­ди и сза­ди лежа­щих,
В цар­стве эфир­ном раздел све­то­зар­ным отме­тив сия­ньем.
И уж пас­тух пого­нял сво­их коз, и они поспе­ша­ли
Вниз, туда, где жур­чал ручей с неглу­бо­кой водою
И голу­бея бежал по лону из све­же­го моха.
На поло­вине пути уже солн­ца была колес­ни­ца,
И уж в глу­бо­кую тень пас­тух поза­гнал свое ста­до;
Изда­ли стал он глядеть, как они раз­лег­лись, отды­хая,
В роще тени­стой тво­ей, Делий­ская дева-боги­ня.
Встарь при­бе­жа­ла сюда, одер­жи­ма безумьем, Ага­ва:
Гнал Ник­те­лий ее, обаг­рив­шую руки убий­ст­вом,
Вдаль по холод­ным хреб­там, и она задре­ма­ла в пеще­ре
После вак­хи­че­ских буйств, чтобы вско­ре отве­тить за сына.
Здесь же и Паны в те дни на злач­ных рез­ви­лись лужай­ках,
В сон­ме наяд и дри­ад здесь вели хоро­во­ды сати­ры;
С мень­шею силой Орфей удер­жал тече­ние Геб­ра
Меж бере­гов и леса поко­рял слад­ко­звуч­ною пес­ней,
Чем удер­жа­ло тебя, боги­ня, быст­рая в беге,
Пляс­ки весе­лье, твой лик зали­вая румян­цем вос­тор­га.
Здесь при­ро­да сама созда­ла при­ют шеле­стя­щий,
Чтобы в про­хлад­ной тени обнов­ля­лись уста­лые силы.
Там из поло­гих долин подъ­ем­лют­ся к небу высо­ко
Кро­ны пла­та­нов, меж них воз­рас­та­ет поги­бель­ный лотос,
Гибель­ный, ибо дру­зей он увел горе­мы­ки-Улис­са,
Сла­до­стью их чрез­мер­ной пле­нив на дале­кой чуж­бине;
Здесь же и те, кого, огне­но­ги­ми сбро­шен коня­ми,
В горе поверг Фаэ­тон и тос­кой изме­нил их обли­чья —
Купы сестер — Гели­ад, с чьих рук, что ста­ли вет­вя­ми,
Ныне густая лист­ва опус­ка­ет­ся белым покро­вом.
Рядом и ты, кому угото­вил печаль­ную участь
Демо­фо­онт — всю жизнь об измене рыдать, веро­лом­ный
Демо­фо­онт, деви­че­ских слез и доныне при­чи­на.
Воз­ле нее и дубы, гла­ша­таи выш­них веща­ний,
Стар­цы-дубы, нам давав­шие жизнь преж­де зла­ков Цере­ры
(Коло­сом их заме­ни­ла потом борозда Трип­то­ле­ма),
Здесь же рядом сос­на, кото­рою сла­вил­ся Арго,
Ныне шер­ша­вой корой и строй­но­стью лес укра­ша­ет,
С гор под­не­бес­ных стре­мясь до звезд дотя­нуть­ся вер­хуш­кой.
Тут же и камен­ный дуб с кипа­ри­сом без­ра­дост­ным рядом,
В тень тут буки манят, и плющ топо­лям обви­ва­ет
Руки, чтоб в грудь не били они, о бра­те тоскуя,
Сам же неспеш­но пол­зет до вер­хуш­ки и там отте­ня­ет
Цвет золо­ти­стых кистей зеле­ной блед­но­стью листьев.
Здесь же и мир­ты рос­ли, что судь­бу свою про­шлую зна­ют.
Мно­го ютит­ся и птиц на вет­вях раз­ве­си­стых в роще,
Где на все голо­са разда­ют­ся их неж­ные пес­ни.
Под дере­ва­ми вни­зу, из клю­чей ледя­ных выте­кая
И при­ни­мая ручьи, поток миротвор­но стру­ил­ся.
Всюду, где толь­ко в ушах ни зве­нит щебе­та­ние пер­на­тых,
Слыш­ны и жало­бы тех, чье пло­ву­чее тело леле­ет
Или­стых вод теп­лота: раз­но­сит их воз­гла­сы эхо
И огла­ша­ет­ся зной цикад прон­зи­тель­ным зво­ном.
Там и сям раз­лег­лись жарой утом­лен­ные козы
Меж­ду высо­ких кустов, чьи вет­ки спу­тать не может
Тихим дыха­ньем сво­им набе­гаю­щий лас­ко­вый ветер.
Толь­ко улег­ся пас­тух в тени отдох­нуть у пото­ка,
Как погру­зил­ся тот­час в глу­бо­кую слад­кую дре­му;
Коз­ней ничьих не боясь, на зеле­ной тра­ве раз­ва­лив­шись,
Он без­мя­теж­но­му сну пору­чил разо­млев­шее тело.
Так, на зем­ле рас­про­стерт, услаж­дал бы он серд­це поко­ем,
Если бы рок не велел вещам неждан­ным слу­чить­ся,
Ибо в поло­жен­ный час, повто­ряя все те же изви­вы,
К реч­ке змея при­полз­ла, испещ­рен­ное пят­на­ми тело
Спря­тать от зноя спе­ша поглуб­же в тине про­хлад­ной.
Все на пути язы­ком дро­жа­щим она обры­ва­ла,
Мерз­ким смра­дом дыша, изги­бая дол­гое тело.
Взор ее, видя­щий все, поне­во­ле вну­шал опа­се­нье.
Кру­че и кру­че она изви­ли­стый хвост изви­ва­ет,
Вверх под­ни­ма­ет­ся грудь в свер­каю­щих блест­ках, и шея
Тянет­ся ввысь, воз­но­ся вен­чан­ную греб­нем огром­ным
Голо­ву; пят­на мра­чат пур­пур­но­го блеск оде­я­нья,
Мрач­но свер­ка­ют гла­за, горя­щие пла­ме­нем злоб­ным.
Вот вели­кан­ша-змея при­ме­ри­лась к месту и видит:
Пря­мо напро­тив нее раз­лег­ся пас­тух у ота­ры.
Зор­че впе­ря­ет­ся гад — и впе­ред устрем­ля­ет­ся яро,
Все кру­шит на пути, затем что к воде его близ­ко
Некто посмел подой­ти; гро­зит при­род­ным ору­жьем:
Злоб­но дух в нем горит, шипя­щая пасть извер­га­ет
Страш­ные зву­ки, и все изви­ва­ет­ся коль­ца­ми тело.
Где про­пол­за­ет он — след оро­ша­ют кро­ва­вые кап­ли,
Шея разду­та… Но все ж того, кому смерть угро­жа­ла,
Кро­шеч­ный преж­де вспуг­нул пито­мец тины болот­ной,
Жалом заста­вив его избег­нуть смер­ти: мгно­вен­но
Там, где зра­чок-само­цвет обна­жа­ют веки, рас­крыв­шись,
В глаз ста­ри­ку он вон­за­ет копье, что при­ро­да вост­ри­ла;
В бешен­стве ста­рый вско­чил — и смер­ти был пре­дан обид­чик,
Быст­рой раздав­лен рукой, и дух его рас­т­во­рил­ся,
Чув­ства навек уга­сив. А пас­тух горя­щие зло­бой
Рядом гла­за увидал, заме­тил змею и тот­час же
Дух занял­ся у него, без памя­ти прочь он пустил­ся
К дубу — и сук отло­мил от него огром­ных раз­ме­ров.
Был ли то слу­чай про­стой или дело боже­ст­вен­ной воли,
Труд­но ска­зать, но сил пас­ту­ху для победы доста­ло:
В коль­ца дра­кон изви­вал чешу­ей покры­тое тело,
И, защи­ща­ясь, впе­ред устрем­лял­ся отврат­но — но все же
Кости пас­тух раз­моз­жил там, где гре­бень вис­ки опо­я­сал.
Отя­желев­ший от сна, он, как вид­но, думал неспо­ро,
Не ослеп­лял его дол­гий испуг при взгляде на гада,
Духа его пото­му не ско­вал помра­чаю­щий ужас.
Видя, что сдох­ла змея, им уби­тая, сел он, как преж­де.
Ночь пого­ня­ла уже коней, из Эре­ба под­няв­шись,
Вес­пер лени­вый взо­шел, золо­ти­стую Эту поки­нув,
Тени ста­ли длин­ней, и пас­тух, пого­няя ота­ру,
К дому идет, чтобы дать отдох­нуть уста­ло­му телу.
Вот объ­ем­лет его лег­чай­шая пер­вая дре­ма,
Вот глу­бо­ко­го сна раз­ли­лась исто­ма по чле­нам;
Тут явил­ся ему кома­ра умер­ше­го при­зрак
И, о кон­чине скор­бя, про­пел, упре­кая убий­цу:
«Ах, за какую вину я дол­жен тер­петь эту долю?
Жизнь твоя мне была дра­го­цен­нее соб­ст­вен­ной жиз­ни, —
Ветер за это ль меня по пусто­му гоня­ет про­стран­ству?
Ты наслаж­да­ешь­ся здесь цели­тель­ной дре­мой, избав­лен
От ужа­саю­щих бед, а маны меж тем пове­ле­ли
Жал­ким остан­кам моим пере­плыть за летей­ские воды.
Прочь уво­дят меня, добы­чу Харо­на; я вижу
В блес­ке факе­лов вход, нена­вист­ных сво­дов свер­ка­нье.
Мне навстре­чу идет в убо­ре из змей Тизи­фо­на,
Хле­щет жесто­ко меня, потря­сая факе­лом. Сле­дом
Цер­бер: три пасти его вме­сте с лаем огонь извер­га­ют,
Змеи вокруг его шей шипят и вьют­ся, спле­та­ясь,
И выры­ва­ет­ся жар из глаз, налив­ших­ся кро­вью.
Горе мне! Поче­му бла­го­дар­ность в раз­лу­ке с заслу­гой?
К жиз­ни тебя я вер­нул от само­го смер­ти поро­га.
За бла­го­че­стие где же награ­да? Почет бла­го­че­стью
Сде­лал­ся сло­вом пустым. И неда­ром ушла Спра­вед­ли­вость
С Вер­но­стью вме­сте былой. Я, чуть толь­ко увидел угро­зу
Жиз­ни чужой, поза­быв о себе и о соб­ст­вен­ной жиз­ни,
Тот же исход угото­вил себе, изба­ви­тель нака­зан!
Пусть мне карою смерть — лишь бы толь­ко при­знал за собою
Ты бла­го­дар­но­сти долг. Я пустын­ным мчусь без­до­ро­жьем,
Мчусь к пустын­ным местам, что лежат сре­ди рощ ким­ме­рий­ских.
Там повсе­мест­но кру­гом тес­нят­ся скорб­ные Кары,
Тут же меж ними сидит, огром­ны­ми зме­я­ми свя­зан,
От и уны­ло глядит изда­ле­ка на плен Эфи­аль­та,
Ибо пыта­лись они в ста­ри­ну взо­брать­ся на небо.
Рядом Титий лежит, вспо­ми­ная гнев твой, Лато­на,
Непри­ми­ри­мый, тебя на съе­де­нье отдав­ший пер­на­тым.
Страш­но мне, страш­но в тол­пе средь этих теней оста­вать­ся.
Здесь же и тот, кто пищу богов нек­тар­ную пре­дал:
При­зван­ный к Стик­су, едва из воды он тор­чит голо­вою,
Жаж­да в глот­ке сухой изви­вать­ся его застав­ля­ет.
А обре­чен­ный навек с рас­сто­я­нья дале­ко­го в гору
Вка­ты­вать камень? А тот, пре­не­брег­ший бога­ми, кото­рый
Отды­ха про­сит вот­ще от мук? Ухо­ди­те, о девы,
Сва­деб­ный факел зажгла вам Эри­ния мрач­ной рукою,
Вас со смер­тью свя­зал Гиме­ней пред­ска­зан­ным бра­ком.
К строю теней ты при­бавь еще и еще вере­ни­цы:
Вот меж­ду ними сто­ит без­рас­суд­ная мать из Кол­хиды,
Втайне кро­ва­вый конец замыш­ляя испу­ган­ным детям;
Здесь же достой­ные слез Пан­ди­о­но­ва пле­ме­ни девы —
“Итис, Итис!” — зовут; из-за них бисто­ний­ский вла­ды­ка,
Сына лишась, на кры­льях взле­тел, пре­вра­щен­ный в удо­да;
Тут и два бра­та, враж­дой ослеп­лен­ные, Кад­мо­во семя,
Оба друг дру­га разят нече­сти­вы­ми взгляда­ми зло­бы
Через мгно­ве­ние вновь обра­ща­ясь друг к дру­гу спи­ною,
Ибо еди­ная кровь обаг­ря­ет пре­ступ­ные руки.
Неис­чер­па­ем мой труд! Все даль­ше меня увле­ка­ет,
К новым местам, где новые я име­на заме­чаю;
К стру­ям меня Эли­зий­ским несет, пере­плыть я их дол­жен.
Мне Пер­се­фо­на ведет геро­инь, сво­их спут­ниц, навстре­чу,
Факе­лы всем им вру­чив. Алкести­да сво­бод­на от вся­ких
Мук и тре­вог, ибо встарь во гра­де она Хал­кедон­ском
Злую Адме­та судь­бу сво­ей отсро­чи­ла смер­тью.
Вот Ита­кий­ца жена, кра­са неиз­мен­ная дома,
Пле­ме­ни жен­щин кра­са, Ика­рия дочь, а поодаль
Буй­ных тол­па жени­хов, прон­зен­ных стре­ла­ми мужа.
Ты, Эвриди­ка, зачем отсту­пи­ла печаль­но в сто­рон­ку, —
Все ли каз­нит тебя взгляд, Орфе­ем вспять обра­щен­ный?
Смел, одна­ко же, тот, кто пове­рил, что кроток быва­ет
Цер­бер, что мож­но смяг­чить хоть чем-нибудь волю Плу­то­на,
Не устра­ши­ла кого Фле­ге­то­на вол­на огне­вая,
Или же Дито­вых царств без­ра­дост­ных ржа­вая темень,
Или в кро­ва­вую ночь погру­жен­ные Тар­та­ра ямы,
Или дво­рец боже­ства, недо­ступ­ный без изво­ле­нья
Тех, кто посмерт­ный суд вер­шит над жиз­нью люд­скою.
Впро­чем, веле­ньем судь­бы он и рань­ше был уж могу­чим:
Реки быст­рый свой бег пре­кра­ща­ли и бли­же к Орфею
Стаи тес­ни­лись зве­рей, за пеньем сле­дуя слад­ким,
Дуб из влаж­ной зем­ли глу­бин­ный вытас­ки­вал корень,
Чтоб устре­мить­ся к пев­цу, и ответ­но рощи зву­ча­ли,
Жад­ной впи­вая корой напев Орфея отрад­ный.
Даже Луна, меж­ду звезд сколь­зя в колес­ни­це дву­кон­ной,
Оста­но­ви­лась… О да, веду­щая меся­цы дева,
Лире ты ста­ла вни­мать и поки­ну­ла небо ноч­ное.
Лира смог­ла и тебя победить, цари­ца Эре­ба,
Но Эвриди­ку пев­цу воз­вра­тить без­за­ко­ни­ем было б,
Коль про­тив воли тво­ей умо­ли­ли бы смер­ти боги­ню.
Манов суро­вость узнав, ука­зан­ной шла Эвриди­ка
Сле­дом за мужем тро­пой, огля­нуть­ся назад не дер­за­ла.
Сло­ва не смея ска­зать, чтобы дар не нару­шить боги­ни.
Ты же, Орфей, бес­сер­деч­ный Орфей, об одном лишь меч­тая —
О поце­лу­ях ее, — пре­не­брег при­ка­за­ньем бес­смерт­ных.
Сто­ит про­ще­нья любовь. Когда б ее в Тар­та­ре зна­ли,
Грех тебе был бы про­щен. Тяже­ло вспо­ми­нать! Но оби­тель
Душ бла­го­чест­ных вас ждет и геро­ев сонм. Перед вами
Рядом Эака сыны — Тела­мон и Пеле­е­ва Доб­лесть;
Оба лику­ют они под опе­кой отца-полу­бо­га,
Свадь­бу обо­их почтив, к ним явля­лись Вене­ра и Доб­лесть;
Был без­рас­суден один, дру­гой был любим Нере­идой.
С ними — их сыно­вья, еди­ни­мые сла­вою бран­ной;
Пер­вый твер­дит без кон­ца, как его без­удерж­ным гне­вом
Был фри­гий­ский огонь оттес­нен от судов арго­лид­ских;
Впро­чем, кто бы не стал твер­дить о войне и о бит­ве
Той, что Трои сыны вида­ли и гре­ки вида­ли
В день, когда Тев­к­ра зем­ля обаг­ри­лась обиль­ною кро­вью,
Кро­вью алел Симо­ент и Ксанф, и к Сигей­ско­му бре­гу
Гек­то­ра ярост­ный гнев увлек пылав­ших враж­дою
Мужей тро­ян­ских и вплоть до судов их при­вел пеласгий­ских,
Раны, ору­жье, и смерть, и огонь при­нес­ших с собою?
Даже Ида сама, широ­ко про­стер­тая Ида,
Гне­ва кор­ми­ли­цей став, доста­ви­ла жад­ным питом­цам
Факе­лы, чтобы золой они берег Ретей­ский покры­ли,
Испе­пе­лив кораб­ли огнем, исто­чаю­щим сле­зы.
Встал про­тив натис­ка их Тела­мо­нов герой, отби­ва­ясь,
Мощ­ный выста­вил щит, а напро­тив воин­ст­ву­ет Гек­тор,
Перед геро­ем — герой, укра­ше­нье луч­шее Трои.
Треск разда­ет­ся и гром, гро­хо­чут, как мол­нии в небе,
Копья, бро­ни, мечи. Один жела­ет у гре­ков
Радость воз­вра­та отнять, дру­гой, защи­ща­ясь ору­жьем,
Тщит­ся вспять отвра­тить от судов уязв­ле­нья Вул­ка­на.
С радост­ным взо­ром сей­час вспо­ми­нал Эакид этот подвиг;
Внук Эака дру­гой гор­дит­ся тем, что дар­дан­ской
Кро­вью поля окро­пил и поверг на них Гек­то­ра тело.
Сно­ва роп­щут они: один — что убит был Пари­сом,
Роп­щет дру­гой — что Улисс одо­лел его доб­лесть ковар­ст­вом.
Отпрыск Лаэр­та взор от него отвра­ща­ет враж­деб­ный,
То куми­ром гор­дясь Пал­ла­ды, победой над Ресом
И над Доло­ном, то вновь ужа­са­ясь кико­нов угро­зам,
Вновь устра­ша­ет его сви­ре­пый закон лестри­го­нов,
Хищ­ная Сцил­ла, чей стан опо­я­сан молос­ски­ми пса­ми,
Скот­ник этней­ский — цик­лоп, Харибда, достой­ная стра­ха,
Блед­ность под­зем­ных озер и мрач­но­го Тар­та­ра сво­ды.
Вот с ним рядом Атрид, порож­де­нье Тан­та­ло­ва вну­ка,
Све­точ арги­вян, при ком Эрих­то­ния креп­кие сте­ны
Были дотла сожже­ны дори­че­ским пла­ме­нем гроз­ным.
Пеню, одна­ко, тебе запла­ти­ли гре­ки, о Троя,
Пеню тебе, Гел­лес­понт, в чьих вол­нах они поги­ба­ли.
Оный поход пока­зал, сколь измен­чи­вы судь­бы люд­ские:
Пусть же никто нико­гда, бога­тый дара­ми Фор­ту­ны,
Небо пре­вы­сить не мнит! Весь блеск нена­деж­но­го сча­стья
Может раз­ру­шить­ся вмиг под лез­ви­ем зави­сти близ­кой.
По морю плы­ли уже, на роди­ну пра­вя с добы­чей
Рати аргос­ские; им был лас­ко­вый ветер попутен,
Гладь без­мя­теж­на, и путь ука­зуя судам, Нере­иды
Иль под­ни­ма­лись из волн, иль на гну­тых кор­мах пови­са­ли.
Вдруг, то ль по воле небес, то ль с вос­хо­дом дру­го­го све­ти­ла
Неба меня­ет­ся блеск; все в тре­во­ге пред вет­ром рас­ту­щим,
В стра­хе пред вих­рем — и вот всплес­ну­лись вол­ны мор­ские,
Тщат­ся под­нять­ся до звезд и выше звезд, состя­за­ясь,
Солн­це и звезды сорвать гро­зят с высо­ко­го неба.
С гро­хотом рушит­ся весь небо­свод; лико­вав­шее вой­ско
Видит в стра­хе вокруг ото­всюду гро­зя­щую гибель
И поги­ба­ет в вол­нах, и на ска­лах кру­тых Кафа­рея,
И на Эвбей­ских кам­нях, и на всех побе­ре­жьях Эгей­ских;
А меж­ду тем по зыбям, как облом­ки кораб­ле­кру­ше­нья,
Носит­ся взад и впе­ред из погуб­лен­ной Трои добы­ча.
Здесь же и те, чья доб­лесть и честь не усту­пят ахей­ским;
Эти избран­ни­ки все оби­та­ют в сре­дин­ных поко­ях —
Цело­го мира кра­са, вели­ким чти­мые Римом.
Фабии, Деции здесь, Гора­ции, доб­лесть живая,
Здесь и Камилл, чья вовек не исчезнет древ­няя сла­ва,
Здесь же и Кур­ций, кого погло­ти­ла средь Горо­да без­дна,
Тот, кто и в мир­ные дни доб­ро­воль­но при­нес себя в жерт­ву;
Тут же и Муций пря­мой, испы­та­нье огнем пре­тер­пев­ший,
Тот, перед кем отсту­па­ла и спесь вла­ды­ки лидий­цев;
Здесь же и Курий — друг бли­ста­тель­ной доб­ле­сти, здесь же
Храб­рый Фла­ми­ний, себя на жерт­ву обрек­ший для сла­вы
(Место он здесь заслу­жил, что дает­ся в награ­ду за доб­лесть);
Здесь Сци­пи­о­ны-вожди, чьим три­ум­фом раз­ру­ше­ны сте­ны
Гра­да пуний­цев и днесь зарас­та­ют дер­ном колю­чим.
Пусть же их сла­ва хра­нит! А я понуж­да­ем — увы мне! —
К Дито­вым хля­бям идти, лишен­ным Фебо­ва све­та,
Пре­одо­леть Фле­ге­тон, кото­рым, о Ми́нос вели­кий,
Ты бла­го­чест­ных места отде­лил от про­кля­тых узи­лищ.
Дать пред судьею ответ за то, как жил я и умер,
Жгу­чею пле­тью меня застав­ля­ют сви­ре­пые Кары;
Ты ведь моей при­чи­на беды, а тебя и не вид­но,
Да и не слу­ша­ешь ты, забота­ми мел­ки­ми занят,
По вет­ру пустишь мои ты сло­ва, чуть толь­ко проснешь­ся.
Я ухо­жу и назад не вер­нусь. А ты бла­го­ден­ст­вуй
Близ род­ни­ков, в зеле­ных лесах и на паст­би­щах злач­ных,
Все же сло­ва мои пусть воздуш­ным раз­ве­ет дыха­ньем».
Мол­вил и, все доска­зав, в печа­ли комар уда­лил­ся.
Лишь оту­пе­ние сна от вне­зап­ной исчез­ло тре­во­ги,
Тяж­ко вздох­нул пас­тух: такой пре­ис­пол­ни­ла чув­ства
Болью смерть кома­ра, что не в силах он выне­сти муку.
Рья­но, насколь­ко ему ста­ри­ков­ской силы хва­та­ло
(Гнус­но­го все же в борь­бе вра­га одо­лел он недав­но!),
Там, где таил­ся ручей, под густою лист­вой про­те­кая,
Место гото­вить он стал, чтобы круг­лую сде­лать гроб­ни­цу.
Сно­ва и сно­ва берет он лопа­ту желез­ную в руки,
Зем­лю, кор­ми­ли­цу трав, очи­щая усерд­но от дер­на.
Спо­ро работу ведет его бла­го­дар­ное рве­нье:
Дело кипит, и зем­ля гро­моздит­ся насы­пан­ной грудой,
И уж из груды зем­ли вырас­та­ет хол­мик округ­лый.
Ста­вит огра­ду ста­рик из глад­ко­го мра­мо­ра, столь же
К делу усерд­ст­вуя. Здесь и аканф под­ни­мет­ся ско­ро,
Будут и розы цве­сти, сты­дясь сво­ей пре­ле­сти алой,
Здесь и фиа­лок семья взой­дет; спар­тан­ские мир­ты
И гиа­цинт зацве­тет, и кро­кус с полей кили­кий­ских,
И оле­андр, и воз­вы­шен­ный лавр, укра­ше­ние Феба,
Лилия и роз­ма­рин, полей неда­ле­ких пито­мец,
Рядом с сабин­ской тра­вой, фими­ам заме­няв­шей у древ­них,
И зла­то­цвет, и бли­стаю­щий плющ с вер­хуш­кою блед­ной,
И ама­ран­фы, и бокх, о ливий­ском царе не забыв­ший,
И круп­но­грозд­ный бумаст, и латук в посто­ян­ном цве­те­нье;
Здесь рас­цве­тет и нар­цисс, в чьем теле пре­крас­ном когда-то
Был Купидо­нов огонь сво­ей же зажжен кра­сотою;
Все осталь­ные цве­ты, кото­рым весен­нее вре­мя
Сно­ва велит рас­цве­тать, над моги­лой поса­же­ны будут.
Над­пись над­гроб­ная здесь да гла­сит начер­та­ньем без­молв­ным:
«Милый комар, тебе по заслу­гам ста­да хра­ни­тель
В поми­но­ве­нье воз­двиг сей дар за спа­се­ние жиз­ни».