Певец во стане русских воинов

Д. Вадимову-Ортенбергу
1

Зимой это было как-то
На третьем году войны.
Дремал генерал-редактор,
Смотрел батальные сны.
Он видел: летят тачанки
В разливе дымных долин;
На страшной скорости танки
Таранят ночной Берлин;
Фонтанят землю разрывы,
Всю ярость тола собрав;
В штабном блиндаже торопливо
Стучит, стучит телеграф.
А сам он, рыча медведем,
Девиц доводя до слёз,
В газете штатским соседям
Опять утирает нос.
Пусть срезан спецкор снарядом,
И «газик» смят, как ведро,
Но очерк завёрстан рядом
Со сводкой Информбюро.
Ночь вправо сдвинулась малость,
А слева зардел рассвет.
И вдруг ему показалось —
Спецкора на месте нет!
И в свете этого факта,
В тоске, в холодном поту,
Проснулся герой-редактор
На славном своём посту.
Девиц телефонных юбки
Пошли коридоры месть.
И вскоре голос из трубки
Уныло промямлил: — Есть! —
Звонком выбивая такты
(Так здесь повелось всегда),
Пошёл генерал-редактор
Спецкору «давать дрозда».
Пускай тогда до Берлина
Был путь далёк и тернист,
К Валуйкам был мощно двинут
Разбуженный журналист.
Был лих измышлять заданья
Редактор тот, супостат…
Вот в сумке шуршит предписанье,
И литер, и аттестат.
Мчит «газик», и снег летучий
Вбивается в жёсткий тент.
На «утке» ныряет в тучи
Ваш собственный корреспондент.
Пробив черту горизонта,
«Пробрив» овраги и лес,
В районе Н-ского фронта
Он сваливается с небес.

Болтая и споря яро,
Укутана в дым и шум,
Пасётся в штабе отара
Властителей наших дум.
Ведут дебаты и споры
И в завтраки и в обед
Скучающие собкоры
Всех агентсв и всех газет.
В АХО добывают водку
И ссорятся из-за пайка,
А вечером щиплют сводку,
Как жирного индюка.
По ветру настроив лютни,
В сироп макают перо
Собкоры из ТАСС и трутни
Из улья Информбюро.
Зовутся фронтовиками
Вдали от солдатских дел.
У них всегда под руками
Оперативный отдел.
На фронт? Извиняюсь! Боком!
Им дорог штабной уют,
А там, гляди, ненароком
Подранят или убьют.
В Москве же приладят каски
К свинцовым своим башкам
И будут рассказывать сказки
Доверчивым чудакам.
Куриным мозгам наседок
От басен их не урон.
За них не краснеет предок,
Один брехунец барон.
От этой дешёвой фальши,
Как от зачёта студент,
Пугливо бежит подальше
Ваш собственный корреспондент.
Он птахой порхнул с порога,
Под ним небосвод, как зонт.
От штаба ведёт дорога
Туда — на войну, на фронт.

Мороз и ветряка жёсткий.
В студёный февральский день
На фронтовом перекрёстке
Маячит бледная тень;
Тоской и стужей томима,
Стоит с подъятой рукой.
Но мимо, мимо и мимо
Текут машины рекой.
Полуторки, ЗИСы, «доджи» —
Мечта и счастье твоё!
Хоть в кузов бы сесть. Так вот же
Водители все — зверьё,
Язвительно скалят зубы:
— С дороги прочь, баламут! —
Ругаются очень грубо
И резко на скорость жмут,
Как будто их в тартар гонит
Взбесившаяся судьба.
Их чёрствых сердец не тронут
Ни «шпалы» твои, ни мольба.
Рвёт стужа тело на части,
В позёмке степной простор.
Но вот у ЗИСа, на счастье,
Чихнул и заглох мотор.
На кучу всяческих грузов,
Тюков, газет, кинолент,
Корягой валится в кузов
Ваш собственный корреспондент.
Шофёр за баранкой снова,
Считай себя ныне ты
Счастливее М…
Удачливее В…

Метели на белом свете
Степного волка лютей,
Колючий, зубастый ветер
Прохватывает до костей.
Развилки. Вешки. Кюветы.
Бензиновый едкий чад.
А зубы, как кастаньеты,
Стучат себе да стучат.
Все члены ветру открыты,
Смерзаясь, пальцы нудят.
А чёртовы «мессершмитты»
Гудят себе да гудят.
Шатаются, будь им пусто!
И так уж волчий уют…
То пару снарядов пустят,
То очередью польют.
Червяк, прицельная точка,
Ныряй в канаву, в овраг!
А тут ещё эта бочка,
Проклятый внутренний враг!
Привычная к жутким играм,
Безжалостная в борьбе,
Она через кузов тигром
Подкрадывается к тебе,
То мелкой трусцой, то рысью, —
Попробуй уйди, дружок! —
То вдруг, невзначай, по-рысьи
Метнёт из угла прыжок.
Борясь со зверьём ребристым,
На ловкость выбрав патент,
Становится эквилибристом
Ваш собственный корреспондент.
Когда ты в неравном споре
Душой и телом ослаб,
Мелькнёт, как маяк, на взгорье
Желанный армейский штаб…

С гусиным крапом на теле
От каторжного пути
Мечтаешь в политотделе
Приют и уют найти.
Но ты новичок. Профан ты.
Привыкни жить не спеша.
Пока найдёшь коменданта,
Примёрзнет к рёбрам душа.
Он тянет вино из фляжки,
В поджарку упрятав нос.
Мусолит твои бумажки,
Лениво ведёт допрос.
Утрёт слюнявые губы,
Пыхнёт дымком и потом,
Рыгнув перегаром грубо,
Пространство проткнёт перстом.
И ты, ругаясь по-русски,
Послав его в те места,
Бежишь по селу впритруску
По азимуту перста.
Уж больше не ждёшь ты чуда,
Не веришь, что мир хорош.
Сто изб обойдёшь, покуда
Начальство своё найдёшь…
«Смирись ты, судьба тупая!
Окончен страданьям срок!» —
Ты думаешь, переступая
Заветной избы порог.
Но тут встаёт величавый
(Лихач, сердцеед и франт!),
Умытый, побритый, прыщавый
Начальничий адъютант.
От власти своей в восторге,
Он басом на всех орёт.
Начпроды и военторги
Суют ему яства в рот.
Хоть все ордена и медали
Звенят на твоей груди,
Смирись и к прыщавой швали
Почтительно подойди.
Снеси униженья молча,
Лизни в подходящий момент.
С волками воет по-волчьи
Ваш собственный корреспондент.
Что стал, от стыда сгорая,
Ломать себя нелегко?
Привыкнешь дружок, до рая
Ещё шагать далеко…

Пропел я это начало
(Быль молодцу не укор!),
И вроде как полегчало
На сердце моём с тех пор,
И вроде как оборвалась
Моей жестокости нить,
Хотя бы и полагалось
Ещё кой-кого казнить.
Предчувствую я заране —
Блюстители скажут мне:
«Как смел ты о всякой дряни
Писать на святой войне?
Наместо баталий дивных,
Как смел ты, жалкая тварь,
Воздвигнуть свалку противных,
Похожих на маски харь?»
Обстрелян вопросов градом,
Отвечу я, не таясь:
«Нередко с доблестью рядом
Гнездятся плесень и грязь.
Святое мы не порочим,
Но нам ли таить грехи?
А о святом, между прочим,
Писали и мы стихи.
Что в нашей жизни отлично
И дряни какой процент —
Об этом знает прилично
Ваш собственный корреспондент.
Кто песне своей заране
Лишь доблесть даёт в удел,
Тот сам расчищает дряни
Дорогу для грязных дел».