Поэма о Щипанке
ПОЭМА О ЩИПАНКЕ,
СТОЛЕТНЕМ ТОПОЛЕ
И БЕССМЕРТНОМ МАРШАЛЕ ЖУКОВЕ
Валентине
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Всё исчезаете вы...
М. ЦВЕТАЕВА.
«Домики старой Москвы»
Неужели в этом мире
На седьмом на этаже
Мы в теперешней квартире
Тридцать лет живём уже?
Не вчера ли нам мечталось,
Сладко думалось о том,
Сколько дней нам ждать осталось
До вселенья в новый дом?
Это нынче он ужасен,
Как Кащей перед концом.
А тогда он был прекрасен
И казался нам дворцом.
Всё в нём пело и сияло,
Чтоб сиять и снова петь.
Это нынче – чтоб пропала
Эта пакостная мреть!
Это нынче – возвращаться,
Заходить, как в склеп, сюда,
С миром солнечным прощаться,
Как на вечность... А тогда –
Мы не знали дома краше
И одни нам снились сны:
С той ли выйдут окна наши
Или с этой стороны.
И мерещился до всхлипа
Непредвиденный этаж.
Нам седьмой в то время выпал,
И с тех пор он тоже наш.
Столько мы на мир смотрели
Сквозь оконное стекло, –
Но как будто на неделе
Это всё произошло.
Не вчера ли ряд домишек,
Словно выйдя на парад,
Трубы нам казал и крыши
И холёный тыл оград?
Зрея, яблоки свисали,
И картофельной ботвой
Огороды насыщали
Колорит осенний свой.
Баньки печками дымили,
Вились вороны, кружа.
И за этим всем следили
Мы с седьмого этажа.
Тут смеркалось, тут светлелось,
А еще из-за угла
Тихо Щипанка виднелась
И жила себе, жила.
В упоении счастливом
(Вот уж точно власть так власть!)
Целый день торговля пивом
Там безудержу велась.
Я и сам не без сноровки
(Принародно, стыд и срам)
Жадно пил из трёхлитровки
Сей напиток по утрам.
А поздней, остыв немножко,
Уж не тот я стал пострел.
И с улыбкой из окошка
На счастливый люд смотрел.
Так ли сяк ли, но, признаться
Для предельной полноты,
Жизнь иначе открываться
Стала с этой высоты.
Жажда знаний понемногу
Разгоралась в глубине.
Я пошёл навстречу Богу,
Бог пошёл навстречу мне.
А давно ли это было?
Да вчера! –
Вчера,
вчера
Тракторов стальная сила
И бульдозеров с утра
На домишки, на заборы
Дружной хлынула рекой,
Кирпича и досок горы,
Да безлюдные просторы
Оставляя за собой.
А от Щипанки, от Щипки,
Где пивная жизнь текла,
Не осталось даже щепки,
Вот такие вот дела.
И пустынюшку бесславья,
Что под окнами у нас,
Затянуло разнотравье,
Может, в миг, а может, в час.
И в забытом царстве этом
Меж непрошенных могил
Босиком зимой и летом
Странным йогом я бродил.
Борода и шевелюра
Замерцали серебром,
На лице в морщинах шкура,
А туда же – босиком!
И кумекали в народе:
Меж раскидистых зыбей
Всё-то ходит, всё-то бродит,
Всё-то думает себе!..
Но другую я прогулку
Больше прочих полюбил –
По тропинке через улку
В гости к тополю ходил.
Святогор! Красавец-тополь!
Сказка сердца моего!
Сколько долгих вёрст протопал
Я к нему и от него!
Сколько я под этой кроной
Летом, осенью, зимой
И весной, в пустырь влюблённый,
Исходил по круговой!
Сколько слушал листьев шорох
В светлом звоне синевы!
Как шумел мне жухлый ворох
Удивительной листвы!
А и впрямь здесь лист таковский,
Коль к землице прикорнул,
Никакой его б Котовский
Не согнул, не разогнул.
Словно ржавое железо
И на взгляд, и для ноги,
Хорошо что хоть не резал
Башмаки и сапоги!
А ведь мог бы... Раз по двадцать,
Шёл, а может, и по сто,
Чтоб заметить, где скрываться
Меж ветвей могло гнездо.
А оно не меньше шапки
От Ильи-богатыря.
Как ни вглядывался жадно,
Всё напрасно, всё зазря!
Но из нашего окошка,
Из высокого окна
Та шапчёшечка-шапчёшка
Всякий раз была видна.
И опять же не вчера ли
С поднебесной высоты
Мы по-детски наблюдали,
Как с утра до темноты
Две сороки-белобоки
Из отломанных ветвей,
Зная будущие сроки,
Для большой семьи своей
Дружно строили гнездовье,
Заплетали ветки так,
Чтоб, скреплённое любовью,
Не разнёс жилище враг.
А вражина впрямь нашёлся.
Чёрный ворон, зол и лих,
Вдоль гнезда бочком прошёлся
И созвал дружков своих.
И они, горластой стаей
Вкруг да около гнезда
Угрожающе летая,
Собирались без труда
Бусурманок длиннохвостых
Из хоромины изгнать,
Чтоб своим, кто шибче ростом,
Ради птичьих правил просто,
Боевой трофей отдать.
Но сороки-белобоки,
Не сдавая пядь врагам,
Так вступили в бой жестокий
И такой подняли гам,
Что в минуту тополь старый
С жалкой дюжиной ворон
Был сорочьей тучей ярой
Затемнён и окружён.
И когда затихла битва,
Сникла в ярости своей,
Тихо, тихо, как молитва,
Долго падал пух с ветвей.
Но блаженное безмолвье
Сбилось клёкотом птенцов,
Как заснеженное поле
Хрипом ржавых бубенцов.
С высоты, обзорно-клёвой,
Мы следили без труда,
Как малиновые клювы
Возникали из гнезда.
По часам птенцы мужали,
Так что вскоре летним днём
Мы их пляску наблюдали
Под раскидистым шатром.
С веток вздрогнувших на ветки
Прыгнут храбро и замрут
И, в согласии с разведкой,
Вновь препятствие берут.
Так сорока на верхушку
Привела птенцов своих
И на крыльях на вертушках
Над безлюдьем мест пустых
Полетела-полетела
До соседнего куста,
На тончайшей ветке села
И стрекочет: «Кра-сота!»
Да один лишь отозвался
На шальную красоту,
Странно с тополя сорвался,
Странно к матери помчался,
Кувыркаясь на лету...
И всё это было, было
Не иначе, как вчера.
Только вновь стальная сила
Всё внизу заполонила
Прямо с самого утра.
Зашумело, загудело,
Затрещало всё и вся.
Вот верхушка отлетела
Тополиная, вися
На коре да на подкорке.
Но крушилом – по стволу,
И большой осколок горько
С шумом падает в траву.
Это я сейчас представил,
А тогда, не Жанна д’ Арк,
Поле битвы я оставил,
В городской уехав парк.
Побродил по старым вехам,
Кислородом подышал,
А когда домой приехал
Ни глазам и ни ушам
Не поверил. В слое пыли
И в тиши передо мной,
Весь разломан и распилен
Тополь высился горой.
Ты прости, прости, дружище,
Что в последний самый срок
Я тебе молитвой нищей
И смиренной не помог.
Нет у нас ни сил, ни власти,
Чтоб верховные дела
Изменять, хотя б отчасти,
И чтоб чище жизнь текла.
Но никто отнять не в силах
Нашу память, как вчера, –
Всё, что в жизни с нами было,
Всё, что души нам щемило,
Всё, – что зрелости пора.
Вот стою, смотрю с балкона,
Как внизу передо мной
Многошумно, напряжённо
Наш проспект бежит рекой.
Он давно не наш, конечно,
Чуть в сторонке, над торцом
Барельеф висит беспечно
С медно-мертвенным лицом.
Этот самый маршал Гоша,
Как жужжит народный глас,
Пол-России укокоша,
Пол-России всё же спас.
И народ ли наш, Европа ль
Славят жест его такой.
Так ведь нет! Еще и тополь
Срезал маршальской рукой...
Впрочем, нам же в поученье,
Раз неправо жизнь ведём.
И сегодня на вечерню
Всем семейством мы пойдём.
Вспомним тридцать лет минувших
И помолимся святей
И за наши Божьи души,
И за души всех людей.
За широкие рассветы,
Золотые вечера.
Да и как же, если это
Было с нами здесь, не где-то,
Не когда-то, а вчера...
25.09.2010 г., день;
1.12.2010 г., день.
СТОЛЕТНЕМ ТОПОЛЕ
И БЕССМЕРТНОМ МАРШАЛЕ ЖУКОВЕ
Валентине
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Всё исчезаете вы...
М. ЦВЕТАЕВА.
«Домики старой Москвы»
Неужели в этом мире
На седьмом на этаже
Мы в теперешней квартире
Тридцать лет живём уже?
Не вчера ли нам мечталось,
Сладко думалось о том,
Сколько дней нам ждать осталось
До вселенья в новый дом?
Это нынче он ужасен,
Как Кащей перед концом.
А тогда он был прекрасен
И казался нам дворцом.
Всё в нём пело и сияло,
Чтоб сиять и снова петь.
Это нынче – чтоб пропала
Эта пакостная мреть!
Это нынче – возвращаться,
Заходить, как в склеп, сюда,
С миром солнечным прощаться,
Как на вечность... А тогда –
Мы не знали дома краше
И одни нам снились сны:
С той ли выйдут окна наши
Или с этой стороны.
И мерещился до всхлипа
Непредвиденный этаж.
Нам седьмой в то время выпал,
И с тех пор он тоже наш.
Столько мы на мир смотрели
Сквозь оконное стекло, –
Но как будто на неделе
Это всё произошло.
Не вчера ли ряд домишек,
Словно выйдя на парад,
Трубы нам казал и крыши
И холёный тыл оград?
Зрея, яблоки свисали,
И картофельной ботвой
Огороды насыщали
Колорит осенний свой.
Баньки печками дымили,
Вились вороны, кружа.
И за этим всем следили
Мы с седьмого этажа.
Тут смеркалось, тут светлелось,
А еще из-за угла
Тихо Щипанка виднелась
И жила себе, жила.
В упоении счастливом
(Вот уж точно власть так власть!)
Целый день торговля пивом
Там безудержу велась.
Я и сам не без сноровки
(Принародно, стыд и срам)
Жадно пил из трёхлитровки
Сей напиток по утрам.
А поздней, остыв немножко,
Уж не тот я стал пострел.
И с улыбкой из окошка
На счастливый люд смотрел.
Так ли сяк ли, но, признаться
Для предельной полноты,
Жизнь иначе открываться
Стала с этой высоты.
Жажда знаний понемногу
Разгоралась в глубине.
Я пошёл навстречу Богу,
Бог пошёл навстречу мне.
А давно ли это было?
Да вчера! –
Вчера,
вчера
Тракторов стальная сила
И бульдозеров с утра
На домишки, на заборы
Дружной хлынула рекой,
Кирпича и досок горы,
Да безлюдные просторы
Оставляя за собой.
А от Щипанки, от Щипки,
Где пивная жизнь текла,
Не осталось даже щепки,
Вот такие вот дела.
И пустынюшку бесславья,
Что под окнами у нас,
Затянуло разнотравье,
Может, в миг, а может, в час.
И в забытом царстве этом
Меж непрошенных могил
Босиком зимой и летом
Странным йогом я бродил.
Борода и шевелюра
Замерцали серебром,
На лице в морщинах шкура,
А туда же – босиком!
И кумекали в народе:
Меж раскидистых зыбей
Всё-то ходит, всё-то бродит,
Всё-то думает себе!..
Но другую я прогулку
Больше прочих полюбил –
По тропинке через улку
В гости к тополю ходил.
Святогор! Красавец-тополь!
Сказка сердца моего!
Сколько долгих вёрст протопал
Я к нему и от него!
Сколько я под этой кроной
Летом, осенью, зимой
И весной, в пустырь влюблённый,
Исходил по круговой!
Сколько слушал листьев шорох
В светлом звоне синевы!
Как шумел мне жухлый ворох
Удивительной листвы!
А и впрямь здесь лист таковский,
Коль к землице прикорнул,
Никакой его б Котовский
Не согнул, не разогнул.
Словно ржавое железо
И на взгляд, и для ноги,
Хорошо что хоть не резал
Башмаки и сапоги!
А ведь мог бы... Раз по двадцать,
Шёл, а может, и по сто,
Чтоб заметить, где скрываться
Меж ветвей могло гнездо.
А оно не меньше шапки
От Ильи-богатыря.
Как ни вглядывался жадно,
Всё напрасно, всё зазря!
Но из нашего окошка,
Из высокого окна
Та шапчёшечка-шапчёшка
Всякий раз была видна.
И опять же не вчера ли
С поднебесной высоты
Мы по-детски наблюдали,
Как с утра до темноты
Две сороки-белобоки
Из отломанных ветвей,
Зная будущие сроки,
Для большой семьи своей
Дружно строили гнездовье,
Заплетали ветки так,
Чтоб, скреплённое любовью,
Не разнёс жилище враг.
А вражина впрямь нашёлся.
Чёрный ворон, зол и лих,
Вдоль гнезда бочком прошёлся
И созвал дружков своих.
И они, горластой стаей
Вкруг да около гнезда
Угрожающе летая,
Собирались без труда
Бусурманок длиннохвостых
Из хоромины изгнать,
Чтоб своим, кто шибче ростом,
Ради птичьих правил просто,
Боевой трофей отдать.
Но сороки-белобоки,
Не сдавая пядь врагам,
Так вступили в бой жестокий
И такой подняли гам,
Что в минуту тополь старый
С жалкой дюжиной ворон
Был сорочьей тучей ярой
Затемнён и окружён.
И когда затихла битва,
Сникла в ярости своей,
Тихо, тихо, как молитва,
Долго падал пух с ветвей.
Но блаженное безмолвье
Сбилось клёкотом птенцов,
Как заснеженное поле
Хрипом ржавых бубенцов.
С высоты, обзорно-клёвой,
Мы следили без труда,
Как малиновые клювы
Возникали из гнезда.
По часам птенцы мужали,
Так что вскоре летним днём
Мы их пляску наблюдали
Под раскидистым шатром.
С веток вздрогнувших на ветки
Прыгнут храбро и замрут
И, в согласии с разведкой,
Вновь препятствие берут.
Так сорока на верхушку
Привела птенцов своих
И на крыльях на вертушках
Над безлюдьем мест пустых
Полетела-полетела
До соседнего куста,
На тончайшей ветке села
И стрекочет: «Кра-сота!»
Да один лишь отозвался
На шальную красоту,
Странно с тополя сорвался,
Странно к матери помчался,
Кувыркаясь на лету...
И всё это было, было
Не иначе, как вчера.
Только вновь стальная сила
Всё внизу заполонила
Прямо с самого утра.
Зашумело, загудело,
Затрещало всё и вся.
Вот верхушка отлетела
Тополиная, вися
На коре да на подкорке.
Но крушилом – по стволу,
И большой осколок горько
С шумом падает в траву.
Это я сейчас представил,
А тогда, не Жанна д’ Арк,
Поле битвы я оставил,
В городской уехав парк.
Побродил по старым вехам,
Кислородом подышал,
А когда домой приехал
Ни глазам и ни ушам
Не поверил. В слое пыли
И в тиши передо мной,
Весь разломан и распилен
Тополь высился горой.
Ты прости, прости, дружище,
Что в последний самый срок
Я тебе молитвой нищей
И смиренной не помог.
Нет у нас ни сил, ни власти,
Чтоб верховные дела
Изменять, хотя б отчасти,
И чтоб чище жизнь текла.
Но никто отнять не в силах
Нашу память, как вчера, –
Всё, что в жизни с нами было,
Всё, что души нам щемило,
Всё, – что зрелости пора.
Вот стою, смотрю с балкона,
Как внизу передо мной
Многошумно, напряжённо
Наш проспект бежит рекой.
Он давно не наш, конечно,
Чуть в сторонке, над торцом
Барельеф висит беспечно
С медно-мертвенным лицом.
Этот самый маршал Гоша,
Как жужжит народный глас,
Пол-России укокоша,
Пол-России всё же спас.
И народ ли наш, Европа ль
Славят жест его такой.
Так ведь нет! Еще и тополь
Срезал маршальской рукой...
Впрочем, нам же в поученье,
Раз неправо жизнь ведём.
И сегодня на вечерню
Всем семейством мы пойдём.
Вспомним тридцать лет минувших
И помолимся святей
И за наши Божьи души,
И за души всех людей.
За широкие рассветы,
Золотые вечера.
Да и как же, если это
Было с нами здесь, не где-то,
Не когда-то, а вчера...
25.09.2010 г., день;
1.12.2010 г., день.
