Иаков

Семь лет – это недолго.

Я за мою Рахиль

дольше служить обещался,

точных

мне не назначили дат и сроков.

То есть не знаю:

уже обманут,

или время не вышло,

на нем зарубку

трудно оставить –

течет водою.

 

Ушел хозяин,

и скот разбрелся,

праздное поле –

стоит под паром,

давно здесь не сеют,

давно бурьяном

позаросли тучные прежде пашни.

 

Хозяйство заброшено,

я один

пытаюсь его поддержать, но тщетно:

многие руки нужны,

моими

не сделать в хозяйстве и сотой доли.

 

Дом, хоть в низине,

дорог далеко,

все не в пустыне:

сюда заходят

старый погонщик,

ведя верблюда,

нищий бродяга

разжиться хлебом,

а будет удача –

так чем получше.

 

За обедом с ними

(котел похлебки,

вино, когда раздобыть удастся)

внимательно слушаю.

Врут, конечно,

я бы и сам, побродив по свету,

вот бы рассказывал

стал бы рассказывать: мол, видали

разные дива – и то и это.

Что говорить?

Не всегда же правду.

 

Всё же рассказы меня смущают;

с улыбкой лукавой

сквозь дым похлебки

(стоит на золе и не скоро стынет)

они говорят о каких-то новых

городах и странах,

проезжих трактах –

в юности я о таких не слышал.

 

Каждого спросишь:

а как хозяин?

Слышали? Знали?

А ответ молчанье.

Странно:

он был знаменит,

такие

люди не могут теряться в мире.

Только смеются –

в далеких странах

кто и слыхал о деревне вашей!

 

Зовут за собою,

в пути-дороги.

Добрые люди, и жаль, что с ними

нельзя мне пуститься

смотреть пустыни,

земли,

застроенные домами,

великие храмы,

в которых Богу

просторно слушать молитвы наши.

 

Нельзя мне сняться с этого места,

нельзя мне прежде, чем я исполню

договоренное,

чем награду

мне отдадут от щедрот Лавана.