Посадки нет (4) Гости. Глава четвёртая.
Дверь в хибару с лязганьем петель и скрипом открылась. На пороге появился вооруженный берданкой в заляпанной телогрейке водитель Максима.
- Ну, что тут у нас?.. - вполголоса произнес Михалыч, тыча ружьем в сторону объекта. - Живой? Не откинул ласты? Как там его...? - водила пытался подобрать слово помягче, чтоб не раздражать мнение Макса о существах неземного происхождения.
- Живая… Убери ружьё. Она не кусается!
- Живая? Ух ты! А что, оно – баба? А она всё ещё так же "квакает", или ты уже научил её по-нашему? - Михалыч не унимался.
- Дядя Саш, закрой дверь! Я что, зря буржуйку топлю? Заходи внутрь уже… - Максим неожиданно для себя самого вспомнил имя своего водителя. - Оружие убери! Не пугай гостью.
- Окей, окей! - буркнул Михалыч, переступив порог и, насколько было возможно, нежно притянул массивную деревянную дверь к косяку.
Приставив берданку к стенке, он зачавкал заляпанными грязью сапожищами по дощатому полу по направлению к завалу шкур в углу комнаты. Передвигался он боковыми шагами, что вызвало неподдельный интерес Максима к такой необычной походке водителя. Освоившись в помещении, и немного привыкнув к свету одинокой лампочки, Михалыч переспросил:
- Гостью? Ты точно уверен? У вас тут «шуры-муры» уже?.. Ну, и как она? Горяченькая штучка? - водитель УАЗика понял, что сказал лишнее, наткнувшись на колючий взгляд Макса, и прикрыл рот ладонью.
Дабы не накалять обстановку, Михалыч поспешил перевести разговор в иное русло и нахраписто стал повествовать о своём долгом отсутствии:
- Знахарку еле нашёл… Пришлось попугать зверья в округе… Зато глухаря удалось подстрелить в глуши и пару рябчиков. Должны же мы что-то есть? Надоела мне ваша геологическая тушёнка с пластмассовой лапшой в придачу!
Водила повернулся спиной к Максиму, демонстрируя висящие вниз головами тушки боровой дичи, подвязанные на ремень сзади, как у заправского охотника с картины художника.
- Узрел, малец? – дядя Саша попробовал подмигнуть и вернуть расположение Макса.
- Узрел, узрел, Михалыч… - Макс даже и не думал реагировать на таёжную брутальность своего водителя. - Есть будем в сыром виде, или всё-таки попытаемся освежевать и приготовить?.. Так что там с бабулей? Она случайно не висит с другой стороны у тебя за спиной? - Максим уровнял счёт в сражении в красноречии.
Михалыч закашлялся от неожиданной шутки геолога, но, восстановив дыхание, расплылся в широкой улыбке и полез рукой во внутренний карман телогрейки.
- Вот, держи! Вот она где твоя бабуля! – дядя Саша аккуратно извлёк «фанфурик» и продемонстрировал его на свету.
Коричневый пузырёк с мутноватым жидким и вязким содержимым, блеснув золотистой крышечкой, переместился без усилий на табурет, стоявший недалеко от трофейных звериных шкур. Что в нём - не знал никто. Да и не было смысла пытать древнюю старушенцию на предмет состава снадобья. Время в тот момент поджимало.
Как только незадачливый охотник стал палить из ружья, бабка Матрона быстрёхонько вывалилась из-за полуразвалившейся сараюшки, рядом с утлой хибаркой.
- Чего шумишь, Оглоед?! Всех птиц перепугал, детина!..- недовольно выругалась старуха, грозя обшарпанной клюкой, махая ею в воздухе.
Старушка медленно, но уверенно, засеменила в сторону возмутителя спокойствия.
- Привет, Матрона! Чего спряталась-то? – опустив берданку и провожая взглядом падающие сбитые шишки с ели, виновато пробурчал Михалыч.
- Так от таких как ты супостатов и прячусь... Силы-то уже не те – по загривку вам настучать! Ходите тут, шумите, зверьё пугаете… - старушка хитро прищурилась, оценивая незваного гостя, стала приглядываться к знакомому силуэту охотника.
- Сашка, ты чё ли?.. Ну-ка, выйди на свет, шельмец!.. – бабуля смягчила тон, немного отклонившись назад для более удобного обзора.
- Я, Матронушка! – расплываясь в щетинистой улыбке, расставил руки в стороны для объятий Михалыч.
Водила нежно прижимал к своей крепко сбитой фигуре маленькую сгорбленную от времени старушку, то и дело поправляя ей съехавший на бок платочек, подаренный им с момента их прошлой встречи. После длительных объятий скупые бабкины слезы оставили едва заметные крохотные пятнышки на застиранной сероватой телогрейке Александра Михайловича…
- А я тебя знаешь, каким ещё помню, Сашок?.. – всхлипнула Матрона, вытирая остатки слезы краешком ситцевого подарка. - Мы ж с твоей мамкой подружки были "не разлей вода"! О, как! Царствие её небесное - горемычнице… - она сделала слабую попытку перекреститься. - А как отец твой мне её приволок полуживую? Не помнишь поди? Малец ты был тогда совсем. А как рыдал тогда?.. "Мамка умирает, мамка!.." Помнишь, нет?
- Да всё я помню… Ты мне всякий раз эту песенку поёшь, Матрона, ты чего? – Михалыч попытался успокоить разволновавшуюся старушку. - Пойдем в хату, Матрона, не лето же! А я тебе обещанное привёз! – Сашок не оставил попытки переключить внимание бабульки на более приземлённые вещи.
Проводив Матрону в хиленькую избу, и усадив за столик из двух сколоченных им когда-то массивных дубовых досок, побежал к стоящему за оврагом УАЗику за гостинцем, который забыл случайно впопыхах в багажнике. Через пару минут он уже запыхавшийся стоял на коленях перед Матроной и разворачивал продолговатый узелок, в который сам бережно упаковал очечник с внутренним содержимым, обещанный им когда-то старушке.
Поправив убежавшую из-под платка седую прядь с морщинистого и доброго лица бабулечки, он аккуратно водрузил ей на переносицу новенькие очки с толстыми линзами. Поднялся и, отойдя на пару метров, снял с бревенчатого пристенка зеркальце, поднес его ближе к лицу Матроны и стал вместе с бабулей любоваться на отражение, нависая над ней сверху. Внезапно приобретённый солидный вид в зеркале Матроны Васильевны, казалось, разгладил глубокие морщины, придав её образу некий статус старушки пенсионерки в Собесе.
- Красотулечка! – не дожидаясь очередных слёз и всхлипов, констатировал Михалыч. - Её Богу, Матрона Васильевна, заберу тебя в город… Москву хочешь глянуть? Мои сыновья в следующем годе собираются. Поедешь?..
У него не впервой получилось отвлечь от слёзных дел старушку своей болтовнёй очередным предложением пенсионного круиза в столицу.
- Кака «Масква»?.. – запричитала Матрона. - У меня тут коза Машка и кур пяток…, передохнут ведь без присмотра. Охолонись, Олух! - Я в том годе тебе гутарила, что не поеду никуда! Помирать скоро мне, милок! Тут и старик мой кости сложил, и мне тута надо быть.
- Ладно, ладно, чего запричитала? Не хочешь, так не хочешь… Читай вон прессу! Целую подшивку журналов и газет притащил тебе.
- Ну кой ляд мне твоя пресса? Глупостями занимаетесь в миру, воюете небось опять или с жиру беситесь… Чего я там не видывала? За очки новые спасибо, сердешный! Теперь весь молитвенник свой буду на зубок знать! Вещи кое-какие перевяжу. Может рушник новый вышью… Спасибо!
Матрона поднялась с лавки и засеменила к сундуку, заботливо накрытому выцветшей от времени скатёркой. Подняла тяжёлую крышку и достала большую книгу в потёртом старинном переплёте. Вернулась и, присев на лавку, положила книгу на колени. Тут же накрыла её сверху старческими и грубоватыми от работы руками. Минуты две она сидела в совершенно блаженной позе. Казалось, что она не замечает больше ни Михалыча, с интересом наблюдающего за ней, ни новеньких очков со сверкающих линзами, плотно сидящих у неё на носу.
Нирвану прервала сама же бабулечка:
- Давай, рассказывай, что случилось-то. Я хоть и старая, но не дура совсем. Чувствую, случилось ведь чего!.. Напарник чай захворал? Слышу, думаешь думу свою-то!.. Только напарник твой молод ещё, чтоб помирать-то, да и здоров он, как кабанчик.
Водила оглянулся, как будто почуял взгляд в спину, захлопал отяжелевшими ресницами и попытался снова взять инициативу в свои руки.
- Плохо там... Ну, этому, как его?.. В общем, нужно зелье какое-нибудь от змеиного яда, бабуль! По мне, так пускай сдохнет... Не наш он - пришлый. – без надежды на помощь стал оправдываться Михалыч.
Матрона с укором глянула на Сашка и тихо произнесла:
- Грех это - желать смерти божьим тварям. Говорю же - не дура я. Приходили ко мне такие серенькие… Не знаю, чего хотели, но было это года три назад... Я тогда и испугаться не успела, как один из них мне руку подал, когда я в овраг оступилась и летела кубарем. Все свои травки собранные порастеряла тогда.
Очнулась, а они надо мной глазками лупают и руки свои тянут, ну, как бы помочь хотят подняться с земли. Я сперва отказалась и головой мотнула, дабы не прикасались ко мне. Но когда поняла, что от боли и встать не могу, то слезу-то и пустила. Поломалась я тогда костьми-то... Не встать, не вздохнуть.
Очнулась дома уже. Лежу голая, как перед Господом в судном дне. В голове шумит, глазками моргаю, а ртом немая... Двое в хате, тут стояли, как ты, на том же месте, а один надо мной чегой-то делал. Кости штоль вправлял мне... Не знаю. Стыдно – жуть. Лежит бабка старая на столе, да еще и в исподнем.
Только когда совсем очнулась, то не было никого. В хате пусто, в голове пусто. А руки и ноги целые. Во как! Сама со стола слезла и бегом одеваться, хоть срам прикрыть. Всю ночь не спала. Взяла серп в сарае и сидела на дежурстве, дабы не пожрали хоть скотину мою, да курей.
А вот утром следующего дня заметила в огороде палку блестящу. Откуда, думаю, взялась, кто принёс? Подошла, дотронулась, а у нее лампочка загорелась сверьху... Чудеса! Таперича у меня есть и посох новый, и фонарь в одной вещи. Хочешь глянуть, Сашк? За стенку-то загляни... Вон он, там блястючий такой. А ты говоришь "пускай сдохнет"...
продолжение в пятой главе: https://poembook.ru/poem/3004144-posadki-net-%28rasskaz%29-chudesa-glava-pyataya
