Десять роз. Восьмая. Величайший
Макси́м (лат. maximus — самый большой, величайший) — мужское имя латинского происхождения. Римское родовое имя.
_______________________________________
Сказать, что я была влюблена — это ничего не сказать: впервые в жизни меня посетило настолько сильное чувство; с ним в сравнение не шло ни одно за всю мою жизнь. А я погрузилась в него с головой и наслаждалась каждой крупицей.
Если бы Максим не пошёл мне навстречу, если бы в ужасе отшатнулся от влюблённой в него, скажем так, немолодой родственницы, если бы просто не заметил или хотя бы сделал вид, что не заметил моего к нему отношения, я пережила бы, задавила бы это в себе, не позволила разрастись... Но он всё понял, принял и разделил, и теперь мы были не каждый сам по себе, а вместе. И неважно было, кто и где может быть этим недоволен и сколько на это отведено. Я жадно пила каждый миг, каждый эпизод нашей связи, а он по-прежнему шёл мне в этом навстречу.
И каждый день мы были вместе, и каждую ночь засыпали в одной постели. Максиму объяснять своё отсутствие дома было некому – Кристина не торопилась возвращаться от родителей. А я просто напропалую врала, что вся напрочь занята, порой остаюсь работать в ночь или, что ещё хуже, не имею возможности добраться вечером до дома, потому что работаю допоздна, а вставать рано, и потому частенько ночую у Аньки. Нет, дорогой, конечно не каждую ночь, это просто так совпадает, что ты дома, а меня нет, — вот вчера же ночевала? Ну, а кто виноват, что ты не видел – был бы дома, увидел бы... Впрочем, моему мужу было мало дела до меня и, уверена, утешение у него имелось, иначе это был бы не Валера. По итогам, угрызениями совести, поднявшими было голову в самом начале моих отношений с Максимом, я не страдала. Я в кои-то веки радовалась и попросту не желала думать о плохом, справедливо полагая, что плохое в своё время наступит и так. А пока всё хорошо.
Как же легко было жить с этим осознанием, как радостно просыпаться по утрам, как продуктивно получалось работать! Мне казалось даже, что во мне включился некий неведомый ранее вечный двигатель, и теперь мне по плечу абсолютно всё. Я запросто справлялась со своими обязаностями, освоившись на должности быстрее среднестатистического сотрудника, и даже стала подумывать о том, чтоб отработать год на этой должности и продолжить строить карьеру. А ещё купить квартиру, небольшую, но уютную, где-нибудь здесь, в этом новом районе, поближе к своей работе. Уровень дохода, думалось мне, теперь запросто позволит мне взять ипотеку, а с директорской зарплатой да без ставшего привычным за столько лет якоря выплачу я её очень быстро.
Без якоря?.. Да, именно. Наконец-то я признала, что развестись придётся, и не в том даже было дело, что я давно не люблю мужа и не любима им – нет. Ни при чём даже моя новая любовь: такого договора, чтоб быть вместе, у нас с Максимом не было, и ни о чем подобном не говорилось. Мне просто захотелось избавиться от якоря как такового, и всё. Я просто устала от того, что меня тянут вниз. А уж без якоря я развернусь так развернусь! Следующая ступень карьерной лестницы и новая квартира только лишь началом станут, — вот так-то! Главное, не растерять всех этих стремлений, когда я останусь без Максима, продолжать жить и стремиться. А уж то, что я останусь без него... это и сомнению не подлежало: не бывает так и не может быть, чтоб в моём возрасте построить отношения с мужчиной настолько младше себя, и чтоб эти отношения оказались настоящими, а не скоротечными. Да-да, наслышана про подобное в мире шоубизнеса и т.д, да только вот и об окончаниях таких историй тоже наслышана: нестабильно это всё, нежизнеспособно. Да и в целом, что может ждать такие отношения? Я ведь как минимум намного раньше состарюсь. Нет, предположим, при определённых стараниях лет пятнадцать я ещё продержусь, ещё можно будет с натяжкой считать меня женщиной, а потом что? Нужна бы я, старуха, была мужчине, которому чуть за сорок, да не просто мужчине, а успешному, красивому, что называется, крутому? Уверена, что нет, и так не бывает. А потому, пусть это будет просто скоротечный роман, – это хотя бы будет честно. Почти для всех.
Почти для всех...
Про Кристину я стала забывать: она звонила иногда, но всё реже, и с каждым разом разговоры становились всё короче, суше. Я так понимала, что девушка успокоилась и сумела на что-то отвлечься, в результате чего дружить со мной скорее всего расхотела. Мне от этого было только легче, хотя и по-прежнему немного жаль её: спит там спокойно и не знает, чем и с кем тут занимается её муж, что он не просто гуляет налево, а по сути живёт с другой, да ещё и с той, которая продолжает вести себя так, словно находится на её, Кристины, стороне. Голова от этого всего шла кругом, и я старалась не думать о том, что же будет дальше. Да и не хотелось думать... Слишком было хорошо.
Квартира, которую снял для нас Максим, оказалась не квартирой, а половиной небольшого уютного дома в районе, соседнем с тем, в котором он жил, а я работала, в глубине частного сектора. Сколько это могло стоить, судя по ремонту и обстановке, оставалось только догадываться. Я, не сильная в ценах на съёмное жильё, предпочла остаться в неведении и ничего у него не спрашивала, однако когда очутилась впервые в нашем с ним временном жилище, еле сдержалась, чтоб не завизжать от восторга. Нет, не удивить меня было ни кованными воротами, ни капитальным и надо сказать, очень красивым навесом над парковочными местами, ни мебелью из натурального дерева, ни суперсовременной бытовой техникой, ни кроватью, размером с аэродром, ни здоровенным плоским телевизором в спальне на стене прямо напротив кровати, ни ворсистым светло-бежевым ковром на полу в том же помещении — нет. Это всё было замечательно, но отчего-то не впечатляло. Простая женщина, почти всю свою жизнь тяжело проработавшая, не собиравшаяся и дальше сбавлять оборотов и не знавшая в жизни даже намёка на роскошь, я легко удовольствовалась бы намного меньшим. Мне вообще в глубине души хотелось бы встречаться у меня дома, и было немного жаль, что так нельзя. Но в этом съёмном доме я увидела и то, что согрело душу. Во-первых, камин — всегда любила сидеть у огня, смотреть на пламя, впитывать живое тепло сгорающего дерева и думать. Во-вторых, торшер на изящной ножке и другие со вкусом подобранные светильники, радующие глаз, и при этом позволяющие вообще не включать верхний свет. А в-третьих, невероятно удобное и мягкое сидяче-лежачее местечко, некий гибрид подоконника и дивана прямо у панорамного окна и вид из этого же окна на небольшой хвойный садик, – я такое только в интернете видела. Здорово, подумалось мне в первый момент, здорово сидеть здесь с кружкой чая, завернувшись в плед, и любоваться полётом снежинок и падением их на раскидистые и трогательно-округлые хвойники. Здорово, что в садике включается подсветка, позволяя видеть всю эту красоту в любое время суток. Вот это всё, думалось мне, и есть для меня настоящие приметы уюта.
Но больше всего радовало другое. Не то, что впервые в жизни кто-то вот так расстарался для меня – вовсе нет, хотя, конечно, и это тоже. Радовал он, Максим. Тем, что был таким, каков он есть. Тем, что как только я впервые вошла в этот дом, сразу, с порога обнял, — о да, это он любил. Он всегда обнимал меня при встрече, просто обнимал и всё, остальное потом. До встречи с ним я даже не думала, что это так приятно и не знала, что так сильно этого хочу, что так стосковалась по простому человеческому теплу, тому, которое без страсти, просто с заботой, с выражением того, что ты для человека важна, того, что он ждал и теперь рад видеть.
Он обнимал всегда: в тот первый день, когда мы познакомились – на прощание, каждый раз при встрече, в любом настроении и даже тогда, когда под вечер сломалась моя машина, под проливным дождём – всё равно обнимал. А я дичилась: мне такое было непривычно, странно, дискомфортно. Не сразу, но до меня дошло: самому Максиму эти объятия тоже нужны, и, не получив положенного, дискомфорт испытывает уже он, и невозможно это не почувствовать: это почти физически ощутимо. Вот, почему прорвало меня на рыдания тогда, на парковке: хотелось обнять Максима сразу, при встрече. А ему хотелось обнять меня. Такие порывы нельзя пытаться погасить: они сильнее нас, и всегда находят выход. Потому и разрыдалась я так горько, якобы из-за его прежней машины — я не лгала, нет, машину мне тоже было жалко, но дело было не в ней. Потому и утешилась я так быстро: он ведь наконец обнял меня, за мгновение сняв с уставшей души напряжение целого года. А потом... всё между нами изменилось, и я быстро привыкла к тому, что он любит обнимать. Привыкла, вошла во вкус, и теперь от восторга, охватывающего всё моё существо в такие моменты мне буквально хотелось плакать – настолько это было нереально хорошо. Это хотелось повторять до бесконечности, и, кажется, не только мне.
И мы, возвращаясь домой, долго стояли у входной двери, обнявшись. Я прямо чувствовала тогда, как уходит напряжение прожитого, как правило, непростого дня и признавала: вот так и нужно делать! Это простое и приятное действие, оказывается, очень много значит в нашей жизни. Просто не все это знают и понимают. Не знала и я сама, прожив на свете столько лет, а этот молодой мужчина, не сказав ни слова, объяснил мне это и навсегда этим заразил: я теперь тоже буду обнимать. Не всех подряд, только тех, кто приятен, но каждый раз.
После, пообнимавшись у порога, мы с Максимом чаще всего сразу, отправлялись в постель. И лишь только через пару часов я поднималась, готовила еду, мы ужинали, а потом долго сидели кухне или возле того самого панорамного окна и разговаривали, разговаривали... обо всём на свете. Смотреть, правда, приходилось не на кружащийся снег, а на дождь, да только разве это было важно? Эти разговоры, да ещё объятия были для меня даже дороже, ценнее того, что происходило в постели. Я не думала, что от бесед с ним мне будет так легко на душе. К тому же, теперь я могла безотрывно смотреть на Максима, наслаждаться этим и даже открыто говорить ему, что наслаждаюсь.
После всего, обычно уже заполночь мы снова шли в постель, но уже чаще для того, чтобы просто уснуть. Вернее, засыпал Максим, а я... мне не хотелось спать. Прошедшая годы ночных и суточных смен, я давно перепутала сутки и спала в целом плохо и мало, раньше занимая ночное время сидением в сети или каким-нибудь полезным чтивом. А теперь у меня появился другой способ заполнить бессонные ночи: я подолгу просто смотрела на Максима при свете торшера. Любовалась и не могла оторваться.
Критерий абсолютной красоты отошёл куда-то далеко, на задний план, и теперь этот человек был для меня самым красивым – только потому, что это был он. Я обожала каждую его чёрточку: от жёстких прямых чёрных волос, в которые повадилась запускать пальцы во время близости до шрама на левой брови, который на самом деле совершенно ничего не портил, от сильных явно рабочих рук до гладкой почти бронзовой кожи на прекрасно сложенном мускулистом теле, от татуировки на плече до длинных густых ресниц. Жаль, когда он спал, я не могла видеть его глаз... Но это было и не нужно: ведь видя его глаза, я просто переставала соображать, — они парализовывали мою волю, мне становилось не до рассматривания деталей.
Но я могла часами смотреть на него спящего, мне это не надоедало. Я сумела бы вообще не спать ради этого, но нужно было выключать свет, чтоб не мешать ему, да и день предстоял чаще всего рабочий, перед ним следовало хоть немного отдохнуть и мне. И тогда я гасила торшер и ложилась рядом с Максимом, обнимала его, с невероятной радостью ощущая, что и он неосознанно обнимал меня во сне.
Я не рассчитывала уснуть надолго – такого со мной давно не случалось, но раз за разом, к своему удивлению понимала: стоило прильнуть к нему, как веки начинали тяжелеть, а по телу разливалось ни с чем не сравнимое блаженство: хотелось спать так, как давно не хотелось.
Перед тем, как уснуть, я почему-то тоже раз за разом думала о том, что значит его имя. Максим... Величайший. Ему очень идёт, кстати, даже не представляю себе, чтоб этого человека звали иначе. Но, как я давно заметила, всё дело в том, что имя связано с самим человеком, неразрывно и прочно, оно и раскрывается лишь в сочетании с тем, кто его носит или... не раскрывается вообще. Я ведь многих Максимов в жизни встречала, но только общаясь с этим, задумалась о значении его имени.
Величайший. Самый-самый для меня во всём. Величайшая за всю жизнь, самая трепетная и нежная, скорее всего, самая последняя моя любовь. Величайшее, ни с чем не сравнимое счастье. Величайшая глупость из всех, что я когда-либо совершала: это ж надо было — влюбиться в племянника собственного мужа! Величайшее вдохновение, стремление к переменам, испытанные мною благодаря ему, Величайшему. А в перспективе – величайшая потеря и величайшая, неизбывная боль, которые только предстоит пережить... И пусть. Пусть будет так.
Я люблю тебя, Величайший. Я никогда этого не произнесу, но уверена, что ты и так об этом знаешь. И я ни коим образом не желаю мешать тебе жить, навязываться с этой своей любовью, и потому как только ты скажешь, что всё кончено, без вопросов оставлю тебя в покое. Но пока ты со мной, пока дышишь рядом, прижимая меня к себе, всё в моей жизнь словно в твою честь – величайшее.
***
Вечера наши проходили не только в съёмном доме – иногда, что называется, выходили мы с Максимом и в свет, хотя это было рискованно: моего ненаглядного в городе знало множество людей, и рисоваться в общественных местах было не самым правильным решением. Но он был молодой, ему, в отличие от меня, всё это пока было очень интересно. И мне проще было бы пережить, если бы он сходил куда-то один, чем идти с ним, но дважды пришлось уступить, поддаться на уговоры.
Один раз это было в мой день рождения, вернее, Максим думал, что у меня день рождения в этот день, на самом деле, похоже, запомнил дату, на которую я приглашала его и других к себе в прошлом году. Так вот, никуда мне было не деться, когда после работы я вернулась в наш с ним дом, а меня поставили перед фактом похода в ресторан прямо сейчас. Пришлось соглашаться, по-быстрому собираться, искать подходящий прикид, обновлять макияж и ехать — в кои-то веки раз на такси!
И было мило, нет, правда, мило. Однако на сердце всё равно не спокойно, несмотря на то, что сидели мы в вип-кабинке. Но, во-первых, не моё это было от слова совсем, — не привыкла к такому, да и еда, несмотря на дороговизну, не показалась такой уж вкусной, я бы приготовила лучше, а во-вторых, полностью изолироваться от других гостей ресторана всё равно не удалось, а потому, только и ждала я, что вот сейчас к нам кто-нибудь подойдёт и поздоровается с Максимом. И кто я буду в этот момент? Тётя Тома? Ну да, ну да, день рождения любимой тётушки именно так и отмечают: один на один в вип-кабине. И серёжки ей дарят именно такие, нереальной красоты и стоимости, каких и у жены нет.
Серьги мне, кстати, очень понравились, а я за всю жизнь всего несколько раз получала подарки, которые нравились бы мне так сильно и в целом мало когда встречала украшения, которые мне бы так шли. У меня даже когда-то был дешёвый аналог вот таких серег: в виде павлиньего хвоста, из белого металла с камнями цвета ультрамарин. То, что эти наверняка из белого золота или платины, ощущалось по весу, да и камешки были явно не стеклом и даже не корундом, — вон, как играют в электрическом свете грани! Это явно сапфиры, больше ничего тут быть не может, сапфиры, которых я никогда раньше даже не видела. .. Да спасибо тебе, родной мой, даже не представляешь, как мне приятно, но зачем?.. Зачем?! Я не заслуживаю.
Естественно, я ничего подобного не сказала – зачем? Он старался. И он угадал. Мне оставалось только, тщательно сдерживаясь, чтоб не расплакаться, примерить подарок и признать, что снимать не хочется.
Много позже, уже перед сном, я призналась Максиму, что день рождения у меня был неделю назад, но мне кажется, он даже этого не понял — после моей более чем щедрой благодарности за подарок его уже явно клонило в сон. И хорошо, что не понял, подумалось мне, ведь истинный праздник выпал именно на этот день, и да будет так.
Во второй раз, двадцать пятого декабря, меня предупредили о мероприятии, назначенном на следующий вечер. Оказалось, это был новогодний корпоратив у него на работе. Я пришла в ужас:
— Да ты с ума сошёл! – едва ли ни кричала я. – Вот не поверю, что у тебя на работе Кристину никто не знает и сможет спутать меня с ней!
– А я никого путать тебя с моей женой и не прошу, – холодно и насмешливо произнёс Максим. — Я хочу взять с собой тебя, и точка. Тебя, а не её. Если кому-то это не нравится, кого-то напрягает мой моральный облик, так это его проблемы. И я же не заставляю никого с тобой общаться, да и со мной тоже: на корпоративе это совершенно не обязательно.
– Хорошо, — изрядно возмутившись, но по-прежнему не желая вступать в конфликт, отрывисто ответила я. — Тогда и ты со мной пойдёшь на мой корпоратив. Пусть и на тебя тоже косо посмотрят и пообсуждают. У нас корпоратив двадцать восьмого с семи вечера, форма одежды парадная, отказы не принимаются, так что, жду вас, Максим Викторович, – выпалила я.
А он на это он лишь тепло улыбнулся.
— А я думал, не позовёшь, — просто сказал он и обнял меня. Совершенно ничего не понимая, я обняла его в ответ. Почему его с некоторых пор тянет появляться со мной там, где мы не одни, я, хоть убей, не могла понять.
Мне-то честно говоря, по-прежнему было без разницы, что сказал бы мой муж: за что сыграть ему вот таким образом козью морду, у меня было. Как-то раз Валерочка нагло, прямо у нас с ним дома уложил в постель мою на тот момент лучшую подругу. Мы тогда что-то отмечали, выпили слишком много, я рано сошла с дистанции и отправилась спать. Так вот, супруг и моя подруга остались одни и не растерялись, мало того — голубков застукал Никита, тогда ещё пятнадцатилетний, и сказать, что мне было жалко парня – это ничего не сказать: на нём потом неделю лица не было. Он даже жить с нами больше не смог, в течении месяца переехал к свекрови, да так больше и не вернулся, в той квартире и остался, а потом уже и Динка туда же переехала.
И вот теперь, в отместку за тот мерзкий эпизод, я была бы даже рада нагло попасться на глаза мужу с его племянником, и даже пусть бы это выглядело максимально пошло. Но это мне бы так хотелось, а вот чего хотелось Максиму? Явно ведь отвратительный скандал не мог входить в его планы: слишком это спокойный и рациональный человек, слишком уважает он себя и своих родственников. Да и каков был смысл у этого скандала, к чему бы он мог привести? К тому, что и до его жены это в итоге дошло бы?
Вообще, чего он такое делает, почему так поступает, почему как будто даже не пытается ничего скрывать? Ведь рано или поздно кто-нибудь ей всё расскажет, — он что, именно этого и добивается? Позлить, что ли, её хочет?
Отбросив эти загадки, я тем не менее во всём согласилась с Максимом: да, да, как скажешь. Пойдём и на твой корпоратив, и на мой, и будь, что будет. Мне, честно говоря, ужасно лестно появиться в людях с таким молодым и красивым мужчиной.
Боги, как же сильно я тебя люблю!..
***
А потом...
Странно, что в каждой истории бывает "а потом", этакий коренной перелом всего, после которого слетает романтика и начинается просто жизнь, обычная, суровая, без прикрас. Такая же, как была у главных героев до встречи друг с другом, при чём становится ещё хуже, чем было до встречи. И не всеми этот перелом переживается с минимальными потерями, — ведь после него тоже есть жизнь... Но какова будет эта жизнь, зависит только от нас самих. От меня это тоже зависело. И сейчас, забегая вперёд, могу сказать только одно: в ситуации, которая возникла, не справилась именно я, и только я одна виновата в последствиях, и только мне одной жить с этой виной до самой смерти.
Итак, это случилось, вернее, это стартовало тридцатого декабря, практически накануне Нового года. Боги, как хотелось бы мне сейчас написать о том, что меня и моего молодого любовника просто застукал мой муж, и был тот самый, желанный для меня скандал, после которого я ушла от него и больше не вернулась. Мне бы даже не так страшно было, если б внезапно возвратилась Кристина и мы попались бы ей, — та бы тоже скандалила и мигом раззвонила всей родне об увиденном, и подверглись бы мы с Максимом общему порицанию, — о, сколько бы я отдала, чтоб именно так и произошло! Я была бы даже согласна услышать от самого Максима, что он бросает меня, в одночасье остаться без него и долго тяжело переживать это, но... снова мимо. Случилось не это. Случилось другое, то, после чего приходит понимание, что всё остальное, пусть даже вместе взятое, было бы лучше.
Так вот, тридцатого декабря я вышла с работы рано-рано, в половине четвёртого вечера. Корпоративы уже остались позади, и можно было выдохнуть, хотя, на том, куда меня пригласил Максим, ничего особенного и не произошло, — народу там было очень много, и на то, что я не жена, мало кто обратил внимание. А вот у меня было весьма интересно, и, вспоминая это, я до сих пор самодовольно улыбалась: вот это был выход в свет! Вот это открылись рты у моих коллег, директоров других магазинов и моей начальницы, супервайзера нашего сектора, когда вместо своего мужа я пришла в ресторан с Максимом! Одета я была в длинное ярко-синее декольтированное платье, которое прикупила уже довольно давно и к которому мои новые серьги подошли как родные. Жаль, ещё одного украшения, какого-нибудь колье в том же стиле у меня не было, и пришлось одолжить у Динки нечто похожее, с синими камешками, но конечно же серебряное. Впрочем, никто не заметил таких нюансов — все ахнули, но вовсе не от моего внешнего вида. Однако начальственные дамы быстро взяли себя в руки, постаравшись быть внимательными и любезными, хотя долго ещё не могли скрыть своих изумлённых глаз – вот это Томочка... даёт!
Особенно ситуация зацепила мою бывшую начальницу, Елену Константиновну, теперь просто Ленку для меня, ту, под началом которой я проработала продавцом-кассиром семь лет, ту, к которой пришла однажды устраиваться на работу толстой зачуханной, заеденной бытовухой замухрышкой, ту, которой я с первого взгляда ужасно не понравилась, но уволить меня было никак нельзя: я оказалась сильно работящей. Ту, которая пыталась не пустить меня в товароведы, но я не стала это глотать и воздействовала на неё уже через её начальство. Ту, которая прямо побагровела, увидев меня в директорах меньше чем через год после ухода от неё, да не просто в директорах, а ещё и успешную, помолодевшую, похудевшую, выглядящую откровенно лучше чем она, хотя сама Ленка и младше меня почти на семь лет, — ох, бабы-стервы...
– А кто тебе этот Максим? — кисло спросила она, отловив меня в туалете.
— Пока любовник, а там посмотрим, — не переставая улыбаться, просто ответила я.
— А как же Валерий? Что, меняю одного мужа пятидесяти лет на двух по двадцать пять? — попыталась подколоть она, использовав не самый умный и очень заигранный прикол, но я снова ответила прямым взглядом и улыбкой.
— Двадцать семь. И он всего один. Как тебе?
Ленку перекосило от злости, она хотела плюнуть ядом — уж у неё-то личная жизнь, как всем было известно, оставляла желать лучшего, муж, конечно, наличествовал, но жили они как кошка с собакой, иногда ругаясь трёхэтажным матом прямо в магазине. Однако Ленка не успела больше ничего сказать: появилась Оксана, моя подруга, директор другого магазина, самого ближнего к моему дому, женщина, с которой я была шапочно знакома задолго до устройства в данную торговую сеть, та, которую я считала теперь своей учительницей и к которой обращалась по всем пока ещё не совсем понятным для меня вопросам. Оксана с улыбкой обняла меня:
— Поздравляю, мать, ты молодец во всём! Давно пора, — проговорила она, оттеснив Ленку. — Давай, пошли, а то твой принц там на расхват, уведут ещё!
Ленка снова хотела что-то ввернуть, но тут появилась ещё и Ирка, тоже директор одного из магазинов нашей сети и по совместительству моя бывшая родственница, сестра первого мужа моей сестры. С Ирой мы были знакомы тоже давно, ещё до того, как её брат и моя сестрица познакомились и поженились — мы работали вместе в одном тогда ещё частном магазине, в середине нулевых, и, конечно, сохранили хорошие отношения несмотря на то, что наши младшенькие между собой в итоге не поладили. Так вот, Ирина тоже начала меня поздравлять и хвалить за успехи. В итоге, меня просто взяли в кольцо и увели от противной Ленки подальше, и вечер пошёл отлично.
В какой-то момент Максим отвёл меня в стронку и сообщил, что ему нужно отъехать на полчасика и что скоро вернётся. Я удивилась и слегка расстроилась, но ненадолго: он и правда вернулся чётко через тридцать минут, – о да, его пунктуальность и способность всегда сдерживать обещания, этого у него тоже было не отнять! Ленку, которая обрадовалась было, перекосило заново: она так и ходила за мной попятам и конечно увидела, что Максим вернулся, одновременно со мной. А ещё сильнее её перекосило, когда, едва войдя и ещё даже не сняв куртку, он протянул мне маленькую бархатную коробочку. Я открыла и обомлела: это было колье точно такого же стиля, что и мои серьги: белое золото и сапфиры. Тонкие изящные детали. Комплект, скорее всего.
Боги, это что, происходит со мной наяву? Я не верю!
— Что это?.. На Новый год мне? – чуть ли не задыхаясь, пролепетала я.
— На Новый год другое будет, а это просто так, чтоб ты сейчас надела, а это сняла, — он дотронулся до украшения на моей шее. — Надо было сразу всё вместе дарить, что-то я не догадался. – Он слегка поморщился от явного недовольства собой. — Тебе нереально идёт синий цвет, ты знала об этом? У тебя глаза от него прямо сверкать начинают.
Знала, не знала — какая разница? Не в синем цвете дело, не в этом колье и даже не в его стоимости! Дело в нём, вот в этом человеке, что стоит передо мной, только что вошедший, с ещё не растаявшими редкими снежинками на воротнике куртки и на идеально лежащих чёрных волосах. Я насмотреться на него не могла и уже не сдерживала слёз – их невозможно было сдержать! Не нужно мне никаких драгоценностей — мне нужен только ты, мой Величайший. Хочу смотреть в твои нереальные глаза всю жизнь, хотя и знаю, что это невозможно, но как же я счастлива сейчас! Никто никогда в этом мире так не относился ко мне и никого никогда я так сильно не любила — но теперь, кажется, люблю ещё сильнее. У меня просто сердце разрывается от такой любви.
Я просто стояла, прижимая к груди его подарок и плакала, не способная в этот момент ни на какие действия: слёзы сами катились, я не в силах была с этим что-то поделать. А Максим аж в лице изменился — ну не понимают мужчины, от чего женщины плачут, бесполезно с этим бороться!
— Ну ты что? Зачем плакать-то? — он конечно же сразу меня обнял, и разумеется, от этого мне сразу стало спокойнее. Я даже смогла в очередной раз удивиться этой его сверхспособности — у меня же почти истерика была, ну за мгновение же всё прошло в его объятиях, вот как это?!
Я уже совершенно спокойно объяснила ему, что это от радости, попросила не обращать внимания и скорее бросилась к зеркалу, понимая, какой могу стать от слёз. К счастью, макияж не пострадал, глаза только слегка покраснели, но я не могла не заплакать и даже чуть было не сделала это снова, когда Максим сам снял с меня серебряное колье и надел вместо него то, которое только что подарил. Чуть отошёл, полюбовался, улыбнулся... а потом поцеловал мне руку.
— Ты очень красивая, — произнёс он так, что не поверить в искренность сказанного было невозможно. Я не могла взгляд от него отвести, и не сразу заметила, что за нами наблюдают... все. Ну, или почти все: притихли и смотрят на нас. Как только я это обнаружила и сказала Максиму, зазвучали аплодисменты, а дальше мероприятие стало походить на помолвку: не могу даже припомнить, сколько раз за нас потом пили. Нужно ли говорить, что после этого всего у нас была просто потрясающая ночь? Хотя... ни одной не потрясающей за полтора месяца у нас и не случалось, — о да, в этом он тоже был Величайший!
Так вот, шла я домой, вспоминала всё это и улыбалась. Идти было недалеко, минут двадцать, и я так делала часто, потому что люблю гулять и не вижу смысла тратить бензин, если можно без этого обойтись. По дороге купила в овощном киоске мандаринов, — там как раз появились настоящие, те, которые всех дешевле и всех вкуснее, абхазские, таких нет в магазине, где я работаю, — и направилась к ставшему таким родным дому. Завтра, думалось мне, надо съездить домой, а то уже давно там не была, с неделю: куда уж было ездить, одни корпоративы да работа, не вылавировать. А завтра поеду, даже переночую наверное, встречу новый год дома одна. Максим всё равно уезжает за Кристиной и дочкой и привезёт их домой. Да... и на этом, наверное, заканчивается моя прекрасная жизнь. При живой жене не ночевать дома Максим не сможет, и, может, и будем ещё с ним встречаться, да не так, намного реже, а то может и вовсе расстанемся.
Так! Не раскисать, сопли не лить, держать себя в руках: ты знала, на что шла. Знала, что у твоего любимого есть жена, понимала, что молодую красивую девушку не бросают ради дамы за сорок, да и не хотела, не ждала нечего подобного. Тебе тяжело отпускать людей, и это ты тоже всегда знала. Проще было бы вовсе не начинать это всё, но отказаться было невозможно — слишком сильно хотелось этой любви, чтобы не дать ей шанса, при том, что к тебе впервые в жизни отнеслись так же, как отнеслась ты. Может, Максим и не любит меня так, как я его, но ему определённо со мной хорошо: по нему это видно. И почему-то с некоторых пор кажется, что он не хочет со мной расставаться.
Что ж, всё увидим. Пытаться быть насильно милой я не собираюсь, это уж точно.
...Я не замечала, пока чуть было лбом не упёрлась: у ворот нашего съёмного дома стояла машина. И я сначала сильно удивилась, потому что подумала, что это моя, — странно, с чего бы Максим её выгнал за ворота? Понадобилась, что ли? А своя тогда где? Случилось что-то? И вообще, почему он дома-то так рано? Не позвонил даже...
Я уж начала было думать, что что-то случилось, заторопилась, потянула за ручку на воротах... и обнаружила, что они закрыты. А потом обернулась – не зря меня царапнула какая-то неуловимая странность! Это не моя машина. Моя чуть-чуть темнее и на моей есть фаркоп.
А Виктор уже открыл дверцу и выходил из машины.
— Ну, привет, — проговорил он, подходя ближе. Видеть этого человека таким серьёзным мне не приходилось за все двадцать пять лет, что я с ним знакома.
Я конечно на миг замерла, увидев его здесь, но тут же взяла себя в руки. Во-первых, не тот это человек, чтоб следовало волноваться: сам же благословил однажды, а во-вторых... да я не маленькая, отчитываться не обязана!
— Привет, — ответила я.
А потом мы просто пару минут стояли и смотрели друг на друга, словно мысли пытались прочитать. Мне было тяжко и странно: впервые этот человек не обнял меня при встрече, а он ведь так же как и его сын, имеет такую привычку.
— Пойдём в дом, — сказала я наконец и полезла в сумку за ключами. — Его, правда, дома нет, но не на улице же ждать. — Я даже имя "его" произнести отчего-то не сумела.
— А я не к нему приехал, и знаю, что его нет, — ответил на это Виктор. Впечатление было такое, словно и он не может произнести имя сына. — Мне с тобой нужно поговорить.
— Хорошо, – нахмурившись, кивнула я и шагнула в сторону, пропуская своего неожиданного гостя в дом.
Он прошёл мимо меня, а я постояла на пороге ещё с минуту. Начинался снег, тихий, лёгкий, пушистый... Наконец-то я увижу, как он ложится на хвойный садик. Вот провожу Виктора, затоплю камин, включу в садике подсветку налью себе чаю, сяду у окна и... буду смотреть.
________________________________________
Предыдущая глава
Читать сначала
