Видно так было суждено
Каждое прикосновение — это ад.
Жаркий, пылающий самым ярким огнём.
Она не знает, как ему рассказать,
Что все её мысли только о нём одном.
Взгляд его каждый — это как райский плод.
Самый запретный и самый желанный. Вот
Она уже смотрит в бездну тех карих глаз.
Ей не спастись — её манит неясный глас.
Он ей поёт о прекрасном и о любви.
Только вот правда всё это? Скорее нет.
Шепчет так сладко: запретное лишь сорви,
Это как панацея от слёз и бед.
И в поцелуе слиться спешат уста,
Вот он — запретный плод, что её манит.
Он мог для неё действительно кем-то стать,
Но станет лишь болью, разливающейся по крови.
Ведь вкус его губ, словно самый ужасный яд,
Ей теперь никогда уже не сбежать.
Понимает, минуту всего спустя,
Что нельзя было губы его целовать.
Так хотела запретного? Теперь это твой удел.
От любви умирать не каждому ведь дано.
Словно славный Амур обычную взял из стрел
И пустил тебе в грудь. Видно так было суждено.
Жаркий, пылающий самым ярким огнём.
Она не знает, как ему рассказать,
Что все её мысли только о нём одном.
Взгляд его каждый — это как райский плод.
Самый запретный и самый желанный. Вот
Она уже смотрит в бездну тех карих глаз.
Ей не спастись — её манит неясный глас.
Он ей поёт о прекрасном и о любви.
Только вот правда всё это? Скорее нет.
Шепчет так сладко: запретное лишь сорви,
Это как панацея от слёз и бед.
И в поцелуе слиться спешат уста,
Вот он — запретный плод, что её манит.
Он мог для неё действительно кем-то стать,
Но станет лишь болью, разливающейся по крови.
Ведь вкус его губ, словно самый ужасный яд,
Ей теперь никогда уже не сбежать.
Понимает, минуту всего спустя,
Что нельзя было губы его целовать.
Так хотела запретного? Теперь это твой удел.
От любви умирать не каждому ведь дано.
Словно славный Амур обычную взял из стрел
И пустил тебе в грудь. Видно так было суждено.