рождественская сказка
«На лице слезами снежинки тают,
ледяной струной крик оборвался.
…Кто же я теперь — я и сам не знаю,
Кто же во мне умер и кто остался?..»
© Йовин, «Полночный зверь»
…Я давно забыла о многом…
Что погнало в сочельник и́з дому?
Почему слонялась часами
по узким улицам
между домами — спящими ульями,
скользя по свеженамёрзшему льду
тяжёлыми башмаками,
пока утомлённые ноги
не привели на берег, к мосту,
под стену недавно отстроенной башни?
Где-то там, за спиной,
фонари-паладины,
до краёв напоенные фонарщиком,
качались, пьянели,
ловили в конусы света
всполохи громкого смеха,
искры снежинок,
ароматы глинтвейна и карамели,
пряча добычу в карманы из полутонов,
подальше от ненасытной тени.
Словно актриса на опустевшей сцене,
бродящая среди брошенных декораций
мертвого города,
шла одна — беспечная, вздорная,
и отзвук моих шагов
гулко разносился
над чуть присыпанной снежной крупой мостовой.
Ветер, спешивший навстречу —
дружок чумовой —
не встречал на пути преград.
Никого.
Нигде.
Мороз успел разогнать
задержавшихся по делам людей —
сбежали в тепло, сжимая в руках
кульки с подарками
и вкусностями из кондитерской лавки.
Порыв сквозняка небе́режной лаской
касался волос, рассыпанных в беспорядке,
щеки,
плеча,
завлекал, приглашая сыграть
в салочки или прятки,
вился рассерженной птицей,
обнимал,
оставлял ледяные печати
на запястьях,
над ключицами.
Куда заманил ты — беспутный, лихой —
усердно сводя с ума?
Кому, не жалея, отдал?
На что променял?
Чьи губы пили память и жизнь
в то время, когда
маленькая, так искренне и наивно верящая в чудо девочка со спичками
замерзала внутри меня
под баритон Биг Бена?
(Кто-то потом сочинит эту злую сказку).
