"Эхо из тьмы"
I
Отец Савватий, дьякон небольшой сельской церкви Святителя Тихона Задонского, прикрыв глаза и положив на колени натруженные руки, сидел на скамеечке у могилы отца Зосимы. Пресвитер отец Зосима был при жизни священнослужителем этой же действующей церкви, потому скромно и схоронили его здесь, на небольшом возвышении среди двух сосенок церковного погоста. Архиерей Амвросий дал благословение на погребение, хотя на старом кладбище уже давно никого не хоронили, правда, в исключительных случаях давали разрешение родственникам на захоронение рядом с могилками давно умерших близких. Но это происходило крайне редко. Архиерей сам отслужил все православные погребальные обряды, лично накрыл убрусом чело усопшего, присутствовал до конца погребения.
Вкрадчиво течёт коварное время. Уже прошло три дня с отъезда Владыки Амвросия, приезжавшего на сороковины. А сегодня Савватий вместе с местным умельцем поставили крест на могилке батюшки.
Хорошо, что не отказывают в помощи верные люди! Их немного, но они есть и помогают по возможности в это непростое время. Две прихожанки, да сторож Дмитрич, ну и
«трудник» Емельянов, который намогильный крест изготовил. Кстати, очень неплохой крест получился. Пусть он не из дуба, а из еловых досок, но зато просушенных и с пропиткой. С душой был сделан, тщательно, с домиком-крышкой сверху.
Отца Зосиму прихожане из ближайших деревень почитали, посещали службы, приходили на исповедь. Для каждого он находил доброе слово, если спрашивали, мог дать неглупый совет. Смерть священника ударила многих, такого батюшку ещё поискать! Взять, к примеру, того же Емельянова! Ведь по сути своей, абсолютно не преувеличивая, спас священник его от пьянства. Емельяновские жена и детишки нарадоваться не могли. И другим не отказывал в посильной помощи. Неудивительно, что очень многие благодарны были православному служителю местной церкви. Сейчас, конечно, поникли, пребывают в скорби и печали великой. Особенно взрослые.
Дьякон с батюшкой служили вместе в этой церкви более десяти лет, так как оба были, прежде всего, людьми адекватными, неудивительно, что подружились. Пресвитер был человеком грамотным не только в православии, но и в миру́. В своё время он получил высшее техническое образование, разбирался во многих вещах и был интересным собеседником. Уважал людей, понимал юмор, да и сам иногда пошутить был горазд, правда, памятуя о сане, весьма мягко, безобидно. Одним словом, ушёл не только всеми почитаемый священнослужитель, но и просто хороший человек, которого искренне оплакивали те, кто его знал, и сожалели о его столь внезапной кончине.
Ох, как летит время, ведь и сам Савватий – не парнишка молодой, за сорок уже…
«А ведь, действительно, как-то внезапно почил пресвитер!» – вдруг, остренько кольнув, всплыла сквозь сладкую полудрёму мысль. Нет, понятно, смерть всегда не вовремя, но в данном случае как-то уж очень скоропостижно скончался, поневоле задумаешься.
Отче был крепким мужчиной, шестидесяти годков ему ещё не было, в окладистой бороде проседи не наблюдалось, иногда за его энергичным шагом было не поспеть.
«Странно, вообще-то на здоровье он никогда не жаловался. Хотя, в последнее время частенько пребывал не в бодром, как обычно, а в каком-то настроении… сумрачном что ли». – Сомнения помимо воли возникли в голове Савватия, и ему пришлось встряхнуться, чтобы выйти из уютного полусонного состояния.
«Надо же, как сморило, присел отдохнуть на пять минут и нате вам!».
Августовский солнечный день клонился к вечеру, было безлюдно и тихо, кругом кресты, оградки, кусты да различные деревья, разросшиеся зелёными островками вокруг церкви.
«Так, далее! Он в последнее время особенно много молился в уединении, был молчаливее обычного. Стоп!..» – внезапно вспомнил Савва.
Он, потирая лоб, даже привстал в некотором волнении. – «Пресвитер пытался же мне что-то сообщить, весьма вероятно, очень важное! Точно! Наверняка в тот момент, когда мы с Емельяновым воротами занимались на центральном входе…»
В отличие от монументальной арки, сложенной из массивного серого камня, заржавевшие кованые ворота давно утомляли взор своим видом. Наконец и до них руки дошли. Савва вдвоём с трудником начали было снимать эстетически непотребное. Одну-то половину снять сумели, отправили на покраску, а вот со второй намучились вдоволь, но так пока и не справились.
Прикипело там, в петлях, со временем нешуточно, да и неудивительно, сколько лет ими никто не занимался. Емельянов даже предлагал срезать их газорезкой или «болгаркой», но в итоге пожалели труд старых мастеров, обильно смазали петли керосином и оставили в покое. Возможно, со временем и разъест ржавчину.
– А что, отец дьякон, не пройтись ли нам немного. На свежем-то воздухе, глядишь, и очистится от вредной химии организм, хотя бы частично, – предложил тогда ему пресвитер.
Он подошёл незаметно, некоторое время серьёзно наблюдал за энергичными, но напрасными потугами преуспеть в поединке с тяжёлым кованым монстром. Савватий, вытирая тряпкой руки, благодарно воспринял приглашение, ибо ясно было – не совершить им сегодня сей трудовой подвиг, только время зря потеряют. Кстати, и случай представился поговорить откровенно, а то в последнее время складывалось такое впечатление, будто гложет что-то отца Зосиму. Уж очень заметно замкнулся в себе пресвитер. Знал его Савватий неплохо – серьёзный это был человек, но несвойственно для него было какое-либо уныние, а уж тем более тоска. Дабы батюшку так душевно согнуть, должна быть причина чрезвычайно весомая. Вот и представилась возможность в беседе выяснить, что же у них произошло такого необычного, что незаметно промелькнуло мимо внимания его верного помощника, отца-дьякона.
Пройдя центральную арку, они не спеша пересекли вымощенную диким камнем небольшую площадь. Когда-то на ней была конечная остановка маршрутного автобуса. Здесь он разворачивался и через полчаса, в течение которых в небольшой диспетчерской шофер с кондуктором могли отдохнуть, отправлялся обратно в город. В день тогда по два загородных рейса сюда делали, а сейчас маршрут изменили, пассажирский транспорт теперь следует напрямую дальше по трассе, игнорируя отворотку к их церкви. В настоящее время люди крайне редко приезжают, в основном на своих машинах или на такси. В православные праздники дополнительно для родственников, желающих проведать могилки усопших, подключают пару маршруток, отправляющихся по расписанию от городского автовокзала.
Раньше на этой площади работал магазинчик, торговали цветами старушки, было не то что многолюдно, но видно – рядом со смертью клубится жизнь. Иногда эта жизнь выталкивала из себя моменты местного пошиба, вызывавшие улыбку.
В то время жизнь в деревне скрашивал небольшой сельский клуб. Днём показывали фильмы для приводимых из ближайшего пионерлагеря отдыхающих детей, а вечером – для деревенских.
Да, когда-то здесь функционировал пионерский лагерь, был в советское время такой вид детского летнего отдыха. Потом вместо лагеря открыли санаторий, где лечились
«легочники», но в лихие девяностые и он канул в лету. Сейчас же остались уродливым напоминанием о тех временах опустевшие одно- и двухэтажные кирпичные строения, пугающие пустыми глазницами выбитых окон людей, случайно забредших в этот некогда чудесный сосновый бор.
Ну, а тогда киномеханик сам расклеивал «самопальные» афиши, и, если на клубе они не вызывали эмоций, то на кладбищенской ограде в районе площади, например, название фильма «Никто не хотел умирать» заставляло людей задуматься – смеяться над этой сермягой сию минуту или все ж таки потом, в более подобающей обстановке.
Сегодня здесь царит запустение, и только полуразрушенные здания из красного кирпича напоминают о не очень далёком прошлом. Сквозь пустые оконные проёмы изредка мелькают вдалеке силуэты местных жителей, пробирающихся по тропинке через огромный луг в ближайшую деревню. Да иногда доносящиеся оттуда крик петуха и коровье мычание дополняют признаки нынешнего жизненного шевеления в этих спокойных местах.
Два священнослужителя вознесли благодарственную молитву Создателю за чудесный летний день и с великим удовольствием, не торопясь, обмениваясь мнениями о делах и нуждах церковных, проследовали к бревенчатому мостику через маленькую речушку.
Они любили в свободное время иногда постоять на нем, опираясь на отесанные, серые от времени перила, понаблюдать при этом за жизнью в воде и на берегу, попутно вести неспешную и спокойную беседу. Синие с зеленым отливом стрекозы, бабочки различных расцветок, стайки мальков в прозрачной воде, кузнечики, стрекочущие в осоке, разросшейся по берегам небольшого омута, и прочая природная живность располагали к уютному душевному спокойствию. Но люди никогда не переходили на тот берег, ибо считались те места нехорошими.
– По моим наблюдениям прихожане стали реже обращаться к нам, даже в праздники немноголюдно. Уменьшилось количество желающих исповедоваться, отстоять службу. Скажи, Савва, что ты думаешь об этом? – начал разговор батюшка.
– Да, есть такое дело, хотя летом это неудивительно, – признал правоту отца Зосимы дьякон, – даже просто помолиться, свечечку поставить меньше стало приходить народу.
– Лето и в прошлом году было ничем не хуже, и в позапрошлом тоже, но прихожан гораздо больше присутствовало в храме. Нет, тут другое. Как ты думаешь, в чём причина?
– Предположить, отче, можно сто причин, – пожал плечами верный соратник, – но ни в одну из них я не верю. Истинного же объяснения на сегодняшний день не вижу.
Любуясь предвечерней природной красотой, вдыхая чистый воздух, отец Зосима задумался, и, казалось, забыл, о чём идёт речь, но на самом деле слушал он очень внимательно.
– Ты – служитель церкви, мой помощник и заведующий социальными вопросами, Савва, – после некоторой паузы вновь заговорил батюшка. – Иногда ты работаешь наравне с «трудниками», дружишь со многими прихожанами, а стало быть, ближе к ним и, наверняка, видишь и понимаешь то, чего не улавливаю я. Вот и скажи, не замечал ли что-либо странное в поведении людей? В их общении? Не происходило ли, по слухам, событий непонятных, настораживающих? Здесь, у нас, или поблизости, в окрестных деревнях?
Ни подумать над ответом, ни дать этот ответ дьякон не успел. Отец Зосима замолчал, как-то очень внезапно вспомнил, что забыл нечто важное, и попросил поспешить к церкви. Они, не мешкая, бодро зашагали обратно. Савва уже было собрался прямо поинтересоваться и получить ответ на свои сомнения, но на полпути пресвитер вдруг остановился и, сетуя на свою забывчивую голову, призвал его поторопиться, предупредив, что он подойдет чуть погодя. Вот только забытый медный образок на тесьме отвяжет от перил и тут же поспешит.
Несколько удивлённый, но привыкший к послушанию Савва продолжил путь. Перед поворотом на площадь у главной арки он оглянулся. Было уже довольно далеко, но очертания фигуры отца Зосимы в рясе, стоявшего на мостках, угадывались отчетливо.
Виднелись и очертания какой-то личности, которая совершала свой путь к мосткам с той стороны ручья, от мест запустения и какой-то безнадёжной мрачности. Даже на их церковном кладбище, юдоли печали и скорби, было некое душевное умиротворение и тёмной поздней осенью, и белой пустынной зимой. Православным светом осеняла действующая многие десятилетия старинная церковь со святыми иконами священную землю последнего приюта искренне верующих людей.
Батюшка вернулся примерно через полчаса, он сразу уединился к вечерней молитве, и увиделись они только на следующий день к вечеру, да и то мельком.
«Так! Потом он уезжал. Не было его дня три, потом выяснилось – с архиереем Амвросием они посетили Святые Места и навестили управляющего местной митрополии митрополита Онисима».
Погружённый в воспоминания Савва не заметил, как подкрался вечер, и, если на верхних позолоченных луковках церкви ещё играло последними своими отблесками солнце, то здесь, внизу, на погосте, налилась сочной тенью зелень кустов и деревьев. Прицельно пробираясь между оградками, он вышел на заросшую тропинку, ведущую к боковой калитке.
Конечно, кладбище – не Бродвей нью-йоркский, но по центральной дорожке проходило иногда достаточно много людей, а этой тропинкой мало кто пользовался.
«Когда отче приехал, – продолжал он вспоминать, неторопливо шагая, – всё пошло своим обычным чередом».
Подойдя к деревянной калитке, он повернул деревянную вертушку и вышел с кладбища. По привычке окинул уходящий в заросли старый, местами покосившийся забор…
«Ох, не скоро руки до него дойдут на этих задворках».
Несколько машинально он продолжил свой путь по малозаметной тропке, стараясь в памяти найти то, что пока ускользало от осознания.
«Нет, ничего плохого предположить тогда было невозможно, и не видно было, чтобы его угнетало нечто, вот так явно! Но в то же время присутствовали изменения в поведении: в глазах нет-нет, да и мелькала необъяснимая тоска, к тому же отец дьякон заметил – искал батюшка уединения в последние дни более обычного. Только вот откровенно поговорить, к великому сожалению, они не успели… Господи, прости и помилуй! Это ещё что такое?!»
Он поднял взгляд и перекрестился. Прямо перед ним, буквально в нескольких метрах, зияли чёрной глубиной кем-то разрытые могилы.
Около некоторых стояли рядом старые гробы с полуистлевшей обивкой, из одной, расположенной чуть подальше ямы раздавалось громкое сопение, натужное уханье, и вылетали пласты земли. В ноздри встречный ветерок донёс пряный земельный запах, к которому примешивался тошнотворный оттенок разлагающейся плоти.
Справа, у разросшейся сирени, виднелась ещё одна разрытая могила. Поперек её, зацепившись за края, лежала домовина, сразу было видно – сработана недавно, доски были белые, свежеструганные. Сверху на ней угнездилась некая фигура в тёмном балахоне с плотно надвинутым капюшоном, так что невозможно было разглядеть кто это или что это.
Фигура, оседлавшая гроб, была зловеще неподвижна, она только чуть наклонилась вперёд, как будто старалась разглядеть нечто интересное в казавшейся бездонной мрачной глубине прямоугольного могильного провала.
Вечер уже полностью вступил в свои права, но пока ещё было достаточно светло, поэтому глаза отчётливо видели весь этот инфернальный ужас. Застигнутый врасплох мозг отказывался осмысливать этот кошмар, но против воли тот вторгался в сознание Саввы, расшатывая рассудок и вызывая панику! Конечно, для человека, привыкшего к спокойной и вполне понятной обыденной жизни в здешних местах, воспрянувшая за оградой кладбища небывальщина выглядела дико и страшно!
«Откуда взялись могилы?! Здесь не должно быть захоронений! На кладбище давно не хоронят, а за оградой и подавно! Если только без отпевания каких-нибудь лихоимцев про́клятых или закоренелых преступников, да и тех когда-то в далёком прошлом…» – лихорадочно замелькали первые предположения. Некоторый мысленный хаос, возникший в голове, – явный результат потери самообладания при виде столь очевидного сюрреализма.
Савва ущипнул себя за руку, не сон ли это. Пункт первый – больно, пункт второй – след остался, точно синяк будет, а стало быть – это не сон.
«О чём я думаю!? Должны – не должны, да от лукавого все это наваждение!»
– Господи, спаси и сохрани, – произнес вполголоса отец дьякон и трижды перекрестился.
Уже подозревая явный злой умысел неизвестной нечисти, он развернулся было, намереваясь вернуться под защиту церкви, но понял – путь отрезан. Там, где он только что прошёл, земля зашевелилась, вспучилась и, разрывая дерновину, «выросла» обитая лиловым бархатом двухметровая домовина, вселяющая леденящий душу ужас. Вопреки всем физическим законам сей кошмар неподвижно застыл этаким огромным «зубилом», словно ожидая чего-то, и только с верхнего торца тихонько осыпались трава и комья земли.
Рядом в нескольких местах также загуляла земля, один за другим стали стремительно подниматься стоймя гробы, как будто выталкиваемые неведомой зловещей мощью, не дававшей покоя усопшим.
Савватий не был героем, у него даже ноги подкосились от той слабости, которую вызывает ужас. Собираясь ставить с Емельяновым крест на могиле отца Зосимы, он переоделся у себя в келье, что находилась в отдельно стоящем кирпичном одноэтажном флигеле, и потому сейчас был, армейским языком выражаясь, одет не по форме!
Он рукой схватился за нательный крестик под рубашкой, ибо крест для православных – это символ Христа, Победителя. Христиане – это люди Христовы, и внешний символ Распятого Сына Божьего поможет удержать от злого дела и противостоять нечестивой напасти! Действительно, стало легче, и Савватий перевел дух. Подступившая тошнота исчезла, а цепенящий душу страх постепенно отступил.
Он развернулся и уже почти спокойно всмотрелся в непроницаемую черноту капюшона восседавшего на гробе «балахона».
– Я так понимаю, режиссёр этого действа – ты! Послушай, Спилберг доморощенный! Ты бы ещё старого патологоанатома моргом попугать решил! Не знаю, да и знать не хочу, кто ты есть, но скажу тебе одно – действо это весьма бездарное!
«Балахон» был мертвенно неподвижен, только капюшон чуть склонился набок, видимо, для того, чтобы лучше воспринимать сказанное Савватием. Из дальней ямы прекратила вылетать земля, уханье стихло, и чуть погодя показалось лезвие штыковой лопаты и рядом перепачканная отвратительная рожа, сопоставимая по ширине с этой самой лопатой.
– Ну, а ты что высунулся, голем чешуйчатый? – осведомился у рожи Савва, которого охватил озорной кураж. – Давай далее ковыряй землицу, добудь «на гора́» еще пару гробов с грешными останками!
Похабная обликом сущность пару раз хлопнула блеклыми выпуклыми глазами с кровавыми прожилками, пустила вдоль покатого бородавчатого лба продольную морщину, но команду саботировала, только лопатой туда-сюда угрожающе покачала.
– Итак, чем обязан? – после минутной паузы, подойдя к самому краю и остановившись напротив сидевшего на гробе существа, как бы с ленцой поинтересовался Савватий, – я не ошибся, ты тут спектакль развёл? Примитивный такой, абсолютно ла́потный! Только, скажи мне, жалкое подобие представителя глубин адовых, какова цель? Чего ты добиваешься этими игрищами бесовскими?
Мрачная фигура, чернея провалом капюшона, оставалась безмолвной, но чувствовалось – внимает каждому слову.
Савва вдруг осознал, что, выключив в себе отца дьякона, коему так себя вести не приличествует согласно сану, поступил в данной ситуации правильно. Обхитрить эту лукавую стаю вряд ли получится, да и не стоит служителю церкви уподобляться нечисти коварной. Ну, а если спокойствие и эта внезапная удаль проявились у него, человека, в общем-то, далеко не бойцовского характера, значит это решение Всевышнего, видимо, по-иному пока нельзя.
Затянувшаяся пауза длилась уже несколько минут, но, похоже, присутствующих это не смущало.
– Ладно, сидите здесь, ковыряйтесь, а мне лично некогда!
Савва прекрасно понимал – его не выпустят! Направо – кусты, налево – заросли с глубоким оврагом, поэтому только вперед! Мимо землекопа, башка у коего размером с чугунок на крестьянскую семью, мимо оскверненных могил, гробов этих старых, мимо инфернальной сущности в балахоне…
Он успел сделать только несколько шагов. Голем вылетел упругой пружиной из ямы, да ещё, вражина, лопату выставил лезвием вперед, ощерился угрожающе!
Словно в штыковую собрался, а сам всего полтора метра ростом, но широк туловом весьма! Широк и мышцами бугрист, в рваной майке, порты грязного болотного цвета, большущие босые ноги, весь в бородавчатых наростах и, вообще, он напоминал внешним покровом коричневого ящера-мутанта.
Худощавый отец-дьякон остановился, сжал крестик правой рукой, левой пригладил свою аккуратную бородку и поинтересовался:
«Ты, болезный, персонаж из какой страшилки?»
В ответ молчание.
Савватия осенило. – Я понял! Наверняка хочешь прославиться? Всё, замётано! Будешь позировать для картины «Грязный квадрат»!
Будущий натурщик свирепо оскалился и, потрясая шанцевым оружием, издал гневный рёв, от которого зашелестели кусты, поднялся леденящий ветер, зловеще раскаркались вороны. В тот же момент с мирно лежащих на земле гробов слетели крышки и подхваченные злым вихрем ринулись на дерзкого насмешника!
Савватий успел только закрыть глаза и перекреститься! И… Господь сохранил, отвёл удар нечестивцев. Врезались те снарядами летящими в гробы, за его спиной стоявшие.
Стук, треск, хруст дерева, усилившийся вой ветра, истошный гвалт воронья, всё смешалось и давило на уши, но вкрался положительный момент – примолк озадаченный пещерник.
Он весь штык вогнал в землю, оперся на черенок, башку положил на лапищи и угрюмо стал наблюдать за происходящим. При этом нельзя было исключить возможность элементарного процесса в его мозгу, пусть даже и на самом примитивном уровне.
Тошнотворный запах тлена усилился, когда стих ветер. В наступившей тишине из одного гроба выбрался полусгнивший субъект, весь в струпьях, в истлевшей одежде и червях, кишевших по всему телу.
В другом перевернулась и уселась, словно в лодке, ужасного вида старуха с седыми патлами и в чёрном одеянии. Свирепо осмотрев присутствующую публику, она остановила взгляд на Савве и обдала его такой жгучей ненавистью налитых кровью глаз с жёлтыми зрачками, что у того дрогнули колени.
«Ведьма! Самая настоящая ведьма!» – ему вновь стало не по себе, опять лихорадочно заметались панические мысли, а в его воображении стали возникать самые кошмарные картины о кознях коварной не́чисти.
Вдобавок ко всем ужасам за спиной раздался скрежет и скрип отдираемых досок. Это обитатели домовин, стоящих подобно полку ПВО и целящихся в небо на страже местных рубежей, принялись выбираться наружу.
В принципе понять хозяев этих ящиков можно! Кому понравится, если к ним будут вламываться с грохотом различные летающие крышки от гробов, тревожить, понимаешь, ЭТО, пусть даже почившее и отжившее своё.
Окружённый со всех сторон Савва невольно оглянулся и всё ж таки почувствовал возникшее чувство паники, зачаточное пока, но, тем не менее! Да и немудрено было запаниковать – из распахнутых качающихся домовин стали выбираться их хозяева, или, если хотите, владельцы этих последних убежищ!
Крепко прижав к себе крест, Савва смотрел на очевидное, но такое невероятное, и про себя молился.
Первым выбрался рослый и, видимо, недавно захороненный тип. Тлен пока не капитально изуродовал сей организм, лишь проявился в первоначальной стадии. Видна была слегка образовавшаяся мертвенная бледность, некая синюшность, местами язвочки, ощущалось соответствующее амбре, зато разовый погребальный тёмно-синий костюм практически был цел.
Следом вылезали уже мертвецы со стажем, в различной, но уже большей степени разложения. Даже на расстоянии явственно ощущался запах гниющей плоти, наводили ужас злобный блеск уцелевших глазных яблок и полуголые черепа, вызывали отвращение тянувшиеся покрытые струпьями конечности. Все эти отвратные останки восставших из могил с заунывным воем стали продвигаться к нему, Савве.
В каком-то отважном безрассудстве он отвернулся от кошмарных нежитей, вновь подошёл к яме с лежавшим поперек неё гробом и непонятным кем-то в балахоне, невозмутимо сидевшем на нём. Не совсем осознавая, что творит, Савватий тоже уселся на краю ямы, свесил ноги в могильный провал.
Фигура, оседлавшая гроб напротив Саввы, воззрилась тёмным пятном из-под надвинутого капюшона на этого чудака. От неё как будто исходило некое заинтересованное ожидание: мол, что там дальше последует, чего ещё этот неадекватный субъект отчебучит?!
– Ты, порожденье демона в балахоне, надеешься запугать меня? Может, хватит в молчанку играть, значимости это тебе не прибавит, не надейся! По мне сдается, что и некромант из тебя никчемный, весь такой бездарный.
Савва понимал, этот кошмар надо торпедировать, он – обыкновенный человек и долго не продержится против этих приспешников зла, так что или ум пополам, или пол ума в целом! Посему пора ломать бесовский сценарий и сворачивать этот мультфильм, идти напролом подобно вепрю.
– Итак, нечисть, тебя послали мне что-то передать, да? Или предложить? Завербовать?
Да ты не молчи, озвучь цель этого зомби-концерта, а я послушаю! Страсть как интересно,
что упырям и прочему потустороннему чёрному отродью здесь, в краях наших чистых, понадобилось?
Минуты потянулись в полной тишине. «Балахон» безмолвствовал. Лупая глазами как та жаба на бегемоте, замер квадратный голем.
Неподвижными статуями застыли в различных позах статисты с того света, только у сидящей в гробу ведьмы все также неистово в свирепости своей сверкали багровой злобой глаза. Казалось, она пыталась своим взглядом прожечь Савву насквозь, но тот даже не смотрел в её сторону.
– Ну, что же, – вздохнул через несколько минут молчания Савватий.
Он вынул и поцеловал свой крестик, аккуратно убрал обратно, потом поднялся и, зайдя сбоку от могилы, потребовал от сидящей фигуры освободить гроб от нежелательного присутствия. Та безропотно подчинилась и неуловимо переместилась к голему, тот рухнул плашмя на землицу, а фигура вольготно уселась на него сверху, словно это была оттоманка.
Если бы в зрителях тут были живые люди, то от эмоциональных разрядов сейчас бы случилась гроза, но от нежитей эмоций не бывает, и потому стояла мёртвая, в данном случае точней не скажешь, тишина.
Тем временем Савва стал перетаскивать свежеструганный гроб, сначала отнёс крышку, деловито выбрал место и только потом отволок саму домовину. Осмотрел внутри, вытряхнул какую-то травину, примерился на глазок, по росту вроде совпадало.
– Ну, як по мне сшито, – пошутил спокойно так. Потом поглядел кругом, обвёл взглядом сидящих, лежащих и стоящих, вздохнул, – нет, не таких провожающих я бы желал, не так хотел бы отойти в Царство Божье, ну, да на всё Его воля.
Он перекрестился, залез в гроб, улегся и сам надвинул подготовленную крышку, словно за собой дверь запер.
– Давай, нечистая, верши поганое дело, а то надоели хуже смерти, – приглушённым голосом донеслось из гроба.
Отец дьякон читал про себя молитвы, он ощутил, как гроб приподняли, потом почувствовал его покачивание, видно, в могилу опускали, и вот жёсткое приземление. Немного погодя о крышку стали гулко биться комья земли.
– Господи, вверяю Тебе себя грешного!.. – он сжал рукой крестик, закрыл глаза и потерял сознание.
*****
конец первой главы
