Каким насмешливым весельем...
Из воспоминаний друга
Колонка Саши и Юры: с песней по жизни
«КАКИМ НАСМЕШЛИВЫМ ВЕСЕЛЬЕМ
ДЫШАЛИ НАШИ ПИСЬМЕНА…»
Я тебе, Александра, не рассказывал историю моего псевдонима? На первый взгляд, довольно придурочный у меня журналистский псевдоним, мог бы я что-нибудь покрасивше придумать, типа «Орлов-Уральский» или «Камнев-Малахитов». А вот не мог, потому что псевдоним мне мой задушевный студенческий друг подарил.
А дело было так. Я уже рассказывал однажды в нашей колонке про Васю-Комдива и его «дивизию», состоявшую из трёх человек — жильцов комнаты в студенческой общаге. Были это два Бориса и я. Жили мы дружно и весело, а летом между третьим и четвертым курсом поехали в город Семипалатинск — газету для стройотрядов выпускать. Практика у нас такая была.
Два месяца мотались мы по Северному Казахстану и делали такую классную газетку под названием «Планета». И вот — последний выпуск «Планеты», последний день практики, мы с Борей-Пузаном (хотя он никакой не пузан был, а просто широкой души и телом сибиряк, однако) взяли бутылочку, сели на берегу речки Семипалатинки, Боря стихи свои читал, а я так — кайф ловил, и решили мы на прощанье подарками обменяться. Я ему свой нож перочинный вручил, а Пузан, значит, обшарил все свои карманы — а там, кроме мятой трёшки, ничего нет! И тогда он сказал:
— А давай я тебе свой псевдоним подарю!
Тут надо сказать, что двое из нашей компании — Комдив и Пузан — буквально с первого курса сотрудничали со всякими местными газетами, сшибая гонорарные рублишки, мы же с другим Борисом предпочитали халтурки по разгрузке вагонов на масложиркомбинате: во-первых, деньги сразу платили, во-вторых, подкормиться можно было. И поэтому у меня лично тогда никакого специального газетного псевдонима не было. А у Пузана был — В. Коркин. И означал он следующее: жила в городе Коркино Челябинской области девушка Валя, которую наш Пузан всем сердцем любил и жениться обещал. Так что «В» — это Валя, а «Коркин» — от города Коркино. И вот этот псевдоним Пузан мне щедрой рукой подарил, и с тех пор уже полжизни я им всякие свои несерьёзные заморочки подписываю.
А на четвёртом курсе Борис на Вале женился и покинул нашу тёплую общагскую компанию. И уже потом, после окончания универа, когда была у меня оказия в Свердловск, всегда я к Борьке с Валей заходил — отогреться душой. Ну, а уж на разные пятилетия-десятилетия…
Вот на одной такой курсовой встрече Пузан нам с Комдивом, который жил тогда в Хабаровске и работал в издательстве, стихи подарил. И я их нагло тут напечатаю, только для экономии места в подбор, а не столбиком.
«Года и вас не пощадили, друзья старинные мои, — ни ради нашей славной были, ни ради дружбы и любви. По виду мы давно мужчины: витые вены на руках, на лицах шрамы и морщины, сверкает проседь на висках. И хоть в душе мы, вроде, те же, но подмечаю вновь и вновь — по пустякам смеемся реже и всё серьёзней хмурим бровь. И вот сидим в беседах светских — и я, поющий этот миг, и ты, создатель книжек детских, и ты, издатель взрослых книг. А как жена, работа, дети? А сколько книжек сдал в печать? Еще на все вопросы эти мы долго будем отвечать. И часто будем удивляться, вставляя реплики в ответ: ведь пролетело хоть не двадцать, а всё же много — десять лет — с тех пор, как мы по воле вуза от наших споров прямо в жизнь по разным городам Союза, не зная жизни, разбрелись. Каким насмешливым весельем дышали наши письмена о разных случаях, о семьях, о том, чем жизнь была полна. Но угасали искры пыла в потоке суетливых дней, всё меньше писем приходило, и всё короче, всё скромней. И в тех ответах долголетних, где лишь заботы и дела, всё ощутимей, всё заметней серьёзность взрослая была. И вот сидим в кругу, мужчины — витые вены на руках, на лицах шрамы и морщины, сквозная проседь на висках, сидим, молчим в раздумьях поздних — и есть вина, и нет вины, и биографий наших розных нам продолжения ясны. Но тихо детских книг создатель сказал: «А помните, друзья!..», и поддержал его издатель, а вслед за ним вмешался я. И вот мелькают друг за другом десятки сцен из той дали, когда владели мы досугом, как государством короли. И не сегодняшний, а дальний, как будто нынче я сижу и о поэзии глобальный я спор вчерашний завожу. Я говорю: «Позволь, приятель!», стаканом выпитым звеня, и словно будущий издатель с издёвкой смотрит на меня. И я бы эту в эту чертовщину поверил — в пух её и прах! — когда б не шрамы, не морщины, когда б не проседь на висках…»
Вот какие душевные стихи, вот какой у меня замечательный друг живёт в Свердловске-Екатеринбурге… *
* Как-то провидчески. Потемневшая газетная вырезка выпала вчера из пушкинского томика с «Евгением Онегиным». Много лет назад прислал её мне мой лучший друг Юра Шмаков (по-нашенски: Шмак, Шмачина). Материал, напечатанный в хабаровской молодёжной газете. Кажется, нет уж той молодёжки. И Шмака-Шмачины нет. Давно уже нет. Комдива — тоже. Боря Косинский живёт по-соседству. Иногда видимся. О давнишней «дивизии» не вспоминаем. Но выпавшую вырезу я перепечатал. И светлой щемящей болью наплыли те далёкие времена…
15.11.23 г.
