Ты поэт. Тебе много простится... Продолжение
ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ ЗАЗНАЕК...
Михаилу Анищенко
Терпеть не могу зазнаек,
Возвышенный их гонорок.
Так в детстве я пышных саек
Ужасно терпеть не мог.
Проглотишь за три приёма,
А голод ничуть не угас,
И ноет в душе знакомо.
Вот если б горбушку сейчас!
Её погрызёшь в дороге,
И голод куда-то сбежит,
А корка, уменьшась немного,
В кармане опять лежит.
К чему про горбушку я эту?
И сайку припомнил к чему?
Подчас бы иному поэту
К сравненью придти моему.
Вот книжку стихов открываешь,
Зазнайку легко узнаёшь,
А если порой и читаешь,
Как будто бы сайку жуёшь.
КУКУШКА, ПЕТУХ И СВИНЬЯ
Басня
– Ты будешь Петухом,
А я Кукушкой буду. –
Всё вдрызг и кувырком,
Всё не к добру, а к худу.
– Кукушкой будешь ты,
А я Кукарекушкой. –
Всё в гуще темноты,
В грязюке всё с макушкой.
- Ку...кушкой... буду... я,
А ты... опорой... тыла. –
Тут глупая Свинья
Их с грязью проглотила.
С ИМПЕРСКИМИ ЗАМАШКАМИ...
С имперскими замашками
(Одно лишь – сдать в музей!)
Останемся букашками
Без Бога и друзей.
О ДВУХ ВЛАДИМИРАХ
Батюшке Владимиру Зязеву
в день ангела
О двух Владимирах когда-то
Я ненароком написал.
О Жириновском пустоватом
И Ленине дундуковатом.
Когда читал о них, то зал,
Бывало, крепко хохотал.
А почему не посмеяться
Над теми, кто грозил остаться
Туманом или пустотой?
Ведь Жириновский, он такой –
Болтает, и ни в зуб ногой.
Да и его всемудрый тёзка
О коммунизме очень плоско,
Хоть и затейливо, болтал,
Пока совсем ничем не стал.
Тогда не знал я, что не к тем
Я адресатам обратился.
Ведь столько в мире славных тем,
А я к бесславной приобщился.
Подумаешь, один болтун
Достоин болтуна другого.
Что здесь особого такого,
Что было бы достойно струн
Певца, давно уже седого?
Сегодня я вам пропою
О двух Владимирах, которых
Вершится жизнь не в разговорах,
А на отеческих просторах,
В родном отеческом краю.
Владимир-Солнышко, мы знаем,
Встал как отец над русским краем.
Языческое море сил
Христовой силой окрестил,
Одним желанием снедаем,
Чтоб в мире мир всесильным был,
Чтоб Истина и Русь дружили,
Чтобы её народы жили,
Пусть иногда и в нищете,
Но только в Господе Христе.
И храмы на Руси вставали,
Как клятвы верности Тому,
Кто дал и сердцу и уму
И мир, и высоту, и дали.
И только с Ним мы побеждали,
А без Него кончины ждали
И сопли на кулак мотали,
И видели одну лишь тьму.
Так, в наши годы на Урале
Нас силы тёмные карали
За то, что темень возлюбив,
Мы в атеизме умирали.
Но встал, полнеба осветив,
Владимира далёкий тёзка.
Встал безбоязненно и броско,
И отступила вольчья сыть.
Он к небу храмы возносить
Стал, как святой предтеча, хлёстко.
Крестами, главами, извёсткой,
Раскатами колоколов
Они сердца людей будили.
И вот сердца людей ожили
И темень жизни осветили
Созвездьем вспыхнувших свечей.
А созидатель жизни сей
Сидит в кругу своих друзей,
Заздравный кубок подымает
И поздравительных речей
Живой ручей воспринимает –
Не данью смертному ему,
А данью Богу Самому.
ЧТО Ж ТЫ, СЕРДЦЕ, НЕ РАДО?..
– Что ж ты, сердце, не радо?
– Да раскладка не та.
Что для честного – правда,
Для вруна – клевета.
ПРАВОСЛАВНЫЙ ПОЭТ – ЭТО ТОЖЕ ПРОРОК...
Православный поэт – это тоже пророк,
Пусть великим не годен в подмётки.
Но такой же накал обличительных строк.
И наверно, простит его всё-таки Бог
За словесные острые плётки.
ИЗ ИОАННА ЛЕСТВИЧНИКА
Кто споткнулся о камень безверия,
Тот душою и телом упал.
Ибо всё, что без веры, потеряно,
Что потеряно – грех подобрал.
ИЗ ДАНИИЛ СЫСОЕВА
Бессмертна душа. Но она
Не раз и не два умирает,
Лишь только, в решеньях вольна,
О Боге в страстях забывает.
ИЗ ДАНИИЛА СЫСОЕВА
(ИАФЕТ)
Имя Иафет,
Конечно, неспроста
Имеет два значенья.
Это – красота
И – распространенье.
Этим Иафет
Прославил Божий свет.
(РОДОСЛОВНАЯ ИАФЕТА)
Греки, германцы, свободные граждане Рима,
Жители Индии , Франции, русский народ
В высшем искусстве следы свои неповторимо
Запечатлели. И нынче талант им даёт
Щедрый и славный в делах Иафетовый род.
(РОДОСЛОВНАЯ ИАФЕТА)
С позыва начального, с первого шага,
С мечты, ощутившей полёт –
К созданью империй известная тяга
В роду Иафета живёт.
Со дней Македонии, грозного Рима
До Третьего Рима – Руси
Она воплощается необоримо
В цепи генетических сил.
ИЗ ИОАННА ЛЕСТВИЧНИКА
Кто споткнулся о камень безверия,
Тот душою и телом упал.
Ибо всё, что без веры, потеряно,
Что потеряно – грех подобрал.
ТРЕТЬЯ СИМФОНИЯ МАЛЕРА
Материальный косный мир – он глух для пробужденья.
И даже миру большевистский не помог аврал!
Великий Малер показал нам жизни зарожденье,
Хотел реальность показать, но сказку показал.
МЫ ВСТАЁМ ДВИЖЕНЬЮ МИРА ПОПЕРЁК...
Мы встаём движенью мира поперёк,
И почти всегда совсем не там, где надо.
Сирия в крови, и крови той поток
Может перекрыть совместных сил преграда.
Нужен крепкий бич,когда взбесилось стадо.
Ну а мы опять - движенью поперёк.
ВРЕМЕНИ ВСЁ МЕНЬШЕ ОСТАЁТСЯ...
В начале сотворил Бог небо и землю.
Быт. 1, 1
Времени всё меньше остаётся.
Только дни, чтоб Господу служить.
Но причина, нет да и найдётся,
Чтобы дело Божье отложить.
Только и помысшишь сам с собою:
Ну, запарка снова, что же, пусть.
Сразу, только сделаю земное,
За дела небесные возьмусь.
Но пойдут заботы друг за дружкой,
И замкнётся суетливый круг,
И пробьёшь завалы только пушкой,
Да и то, наверное, не вдруг.
И припомнишь разве только к ночи,
Что опять от Бога отошёл.
Что ещё на день твой путь короче.
И лишь горечь дух твой приобрёл.
Эту лень в себе давно я знаю.
Духа лень – иначе не назвать.
Неужели даже здесь, у края,
С этою бедой не совладать?
Неужели даже и при вере –
Что духовной жизнью вечность жить,
Буду я служить земной химере
И потом уж Господу служить?
Мы привыкли – наша жизнь для хлеба,
Но и всё-таки при всём при том
Надо, чтоб в начале было небо,
А земля греховная потом.
Господи! Ну дай мне этой воли,
Завершая свой неверный путь,
Изменить свои привычки, что ли,
Самого себя перевернуть.
Чтобы в день святого испытанья,
Что сверкнёт, как летняя гроза,
Не горел я страхом наказанья,
А легко смотрел Тебе в глаза.
РАБАМ БОЖИИМ
ВЛАДИМИРУ И ЗИНАИДЕ,
СТРОИТЕЛЯМ ХРАМА
В МОНЕТКЕ
Да будет свет в российской жизни серой!
Да осенит вас благодать в пути!
Да будет храм! Да будет Божья вера
В людских сердцах крепиться и расти.
НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ, ЧТОБ ВСЁ ДОШЛО ДО ВЗРЫВА...
Не хотелось бы, чтоб всё дошло до взрыва.
Попраны свобода, демократия, права.
Но гэкачепистам нового разлива
Это просто шуточки, забава, трын-трава.
Да и мы забыли, для чего растёт крапива.
«БАРХАТНЫЙ» ТЕРРОРИЗМ
Наглая и спесивая –
Куда тебе дряхлый твист! –
В Храме Христа Спасителя
Дикая пляска девиц.
С места священного страха,
С места молитвенных слов
Длинно ногами размахивают
Из-под набедренников.
Мимо святынь отцовских,
Каждая – Божий дар,
Вихрем несутся попсовские
Вопли электрогитар.
Громче органного Баха –
В храмовый небосвод,
Что терроризмом бархатным
Кто-то потом назовёт.
Имя такое взмахам
Ног под гитарный хор
В храме Христа – не вздор.
Только вот бархатно-мягким
Вряд ли бывает террор.
С Богом – кощунство рядом,
Как сатанинская гроздь,
Бархатное – если ядом
Бархат пропитан насквозь.
В Доме Христовом – мода
Святость чернить, опошлять.
Бархатная – если можно
Бархат распятьем назвать.
За дрыганьями искорёженными,
За совестью искалеченной
Столько стоит безбожного,
Столько бесчеловечного!
Маски надев беспардонно,
Омоновцам наподобие,
Срезают кресты поклонные,
Рушат ушедших надгробия.
С троллейбусных крыш принародно
Пошлые шоу дают,
Иконы Христа уродуют,
Мощи святые крадут.
За вихрем кривляльщиц бесплатных,
Под грязный гитарный хор –
Священников самых талантливых
Расстреливают в упор.
За песнями, всюду порхающими,
По-детски простыми на вид,
Под веру, с трудом возрождающуюся,
Закладывают динамит.
Горько, Россия, больно.
Горе терзает грудь.
Петь и плясать довольно!
Это безумный путь!
ХОРОШ ПОЭТ, ДА ИСТИНЫ НЕ ЗНАЕТ...
Хорош поэт, да Истины не знает.
Но этим,
Заметим,
Сегодня вся поэзия страдает.
Афоризмы Гоголя
1.
(«Выбранные места...»)
– Какую ты хочешь обитель? –
Господь если спросит, скажу:
– Последнюю, Господи, лишь бы
Была она в Царстве Твоём.
2.
(«Выбранные места...»
О «Капитанской дочке»
Пушкина)
Всё здесь правда святая,
Но за правдой святой
Есть и правда другая –
Выше правды самой.
3.
ИСКУССТВО С ЖИЗНЬЮ ПРИМИРЯЕТ...
Искусство с жизнью примиряет,
И примиренье это в том,
Что если старый разрушает,
То тут же строит новый дом.
4.
(«Мёртвые души»)
Непробудимый мрак лесной
Сгущался, превращаясь в ночь.
Вдруг сквозь деревья свет сквозной,
И озера овал крутой
Блестит, как зеркало, - точь-в-точь.
5.
(«Выбранные места...»)
На колени перед Богом,
Волю призови,
И проси в моленье строгом
Гнева и Любви!
Гнева – против жизни спешной,
Сплошь в грехах уже,
И Любви – к великой, грешной,
Гибнущей душе.
6.
(О «Современнике»)
Поэзия - правда души,
Свобода, рожденная правдой.
Поэт! Только правдой дыши
И этим читателя радуй.
7.
(«Выбранные места...»)
НЕ УЧЁНЫМ МОДНЫМ ЗНАНЬЕМ...
Не учёным модным знаньем –
В этом знанье знанья нет!
Православным воспитаньем
Воспитай себя, поэт.
8.
(«Выбранные места...»)
Я уверен, уж вы мне поверьте,
Что любой из моих друзей
Будет духом светлей после смерти,
Чем при жизни моей.
9.
(«Выбранные места...»)
В век наш безбожно-приблудный,
Самый гнилой из веков,
Тем, кто без Бога – трудно,
Тем, кто с Христом – легко.
10.
(«Выбранные места...»)
Суд - это дело Господне.
У нас не устанут любить
Того, кто умеет сегодня
По правде Господней судить.
О РОССИИ
Её не продашь и не купишь,
Ничто ей хвала и враньё.
Её ненавидишь, и любишь,
И душу отдашь за неё.
ЧТО МЫ ТВОРИМ! НАС НЕКОМУ ПОРОТЬ...
Из Феофана Затворника
Что мы творим! Нас некому пороть.
Злодея нет замуровать нас в стену.
Подумайте, что скажет нам Господь
За нашу сатанинскую измену!
НАСТОЯЩИЙ ПОЭТ ТОЛЬКО ТОТ...
Настоящий поэт только тот,
Кто душою почти уже знает,
Что и завтрашний не пропадёт
День, который, возможно, настанет...
ИЗ КОНСТАНТИНА ПАУСТОВСКОГО
УЛИЦЕЙ СЕЛА
Линь свисал с плеча. Сиял.
К нам бежали стар и мал,
Ажно ветром дунуло.
- Дядь, а дядь! На что пымал?
Где такое клюнуло?
В ЭТОТ ДЕНЬ Я БОЮСЬ ПРОСЫПАТЬСЯ
В этот день я боюсь просыпаться.
День как день. Не Божественный суд.
Но с утра начинает казаться,
Что мне тысяч пятьсот принесут.
Я не вскрикну, не ахну комично.
И, наверное, сделаю вид,
Что такая мне сумма привычна,
И побольше – навряд ли смутит.
На квартиру и прочую плату
Пару крупных купюр отложу.
Возле денег оставшихся сяду
И над ними весь день просижу.
И откуда взялась ты, забота!
Запечатанных пачек гора.
То ли дело – одна лишь работа
Занимала все мысли вчера.
А сегодня – несчастье какое!
Что мне делать с такою горой?
Ведь она ни минуты покоя
Мне не даст. Уж какой тут покой.
Может, взять да купить мне машину?
Буду ездить туда и сюда.
Да ведь сколько уходу, бензину!
Не куплю. Ни за что, никогда.
Может, дачу купить у речушки,
В малолюдной сторонке лесной?
Так ведь всю разворуют пьянчужки,
Лишь уеду в свой дом городской.
Лучше я, по стопам толстосумов,
С этикеткою импортной «люкс»
Накуплю европейских костюмов
И с полсотни рубашек куплю.
Да ведь чистить их надо натужно!
Сколько гладить, а сколько стирать!
А всего ведь по штуке и нужно,
Как настанет пора помирать.
Нет же, нет! В ресторанах питаться –
Вот единственный путь для меня.
Но должно ни рубля не остаться
Через месяц до этого дня.
Что же мне, бестолковому, делать?
Кем же мне, неумелому, стать?
Ведь с такою горищею денег
Можно голову вдрызг изломать.
Эх, возьму я да в лучшей манере
И отдам всё любимой жене!
Но она ни за что не поверит,
Что всё это назначили мне.
В это время разносчица пенсий
Принесёт то, что было и есть.
И фамильный поставлю я вензель
За неполные прежние шесть.
И чего же я, глупый, боялся
Просыпаться, от горюшка нем,
Если снова счастливым остался,
То есть снова остался ни с чем?
Я сегодня же эту горищу
(Так, наверное, думают ТАМ)
Отсчитаю за тыщею тыщу
И жене по привычке отдам.
Пусть продукты на них покупает,
Пусть оплату квитанций ведёт,
И забот целый месяц не знает,
Пока вновь этот день не придёт.
Да и я проживу не впустую,
Но, на песни весёлые лют,
Через месяц опять затоскую:
Вдруг и вправду пятьсот принесут?
ЛЕТЯТ, ЛЕТЯТ КОСЫМ УГЛОМ...
Летят, летят косым углом,
Вожак звенит и плачет.
О чём звенит, о чём, о чём?
Что плач осенний значит?
А. БЛОК.
«Осенний день»
В минувший год осенним днём
Я вышел из пролеска.
Мир сник от тишины кругом
И солнечного блеска.
И вдруг в прогретой тишине,
Почти за небосклоном,
Неясный звук стал слышен мне
Звенящим странным стоном.
Я полем по жнивью шагал
И понималось смутно,
Что дальний стон не затихал,
А нагонял как будто.
Я оглянулся, журавлей
Приметив еле-еле,
Шеренгой ломаной своей
Они на юг летели.
Легко пронзая синеву
И солнечные дали,
Они по правде, наяву
Так жалобно стонали.
О, этот тихий, скорбный стон,
С курлыканьем молебным!
Как разрывал мне сердце он
Над сжатым полем хлебным.
Два наших горя бились в лад,
Надрывно вместе плача,
И понял я,
о чём звенят,
Что стон их долгий значит.
Я в думе горестной своей
Таил печаль и жалость,
Что хлебных на Руси полей
Почти что не осталось.
А журавлям и ночь и день,
Болотных топей глуше,
Безлюдье сёл и деревень
Терзало птичьи души.
Вот и прощались над землёй
С любимым пепелищем,
Российским, нашенским, таким
Безрадостным и нищим.
КАК МАТЬ ПОЛОСКАЛА БЕЛЬЁ
Мороз золотистый, сибирский,
Вот-вот и дыханье сведёт.
Дорогой зальделой и склизкой
Мать с тазом на речку идёт.
Не таз, а колодец широкий,
И столько белья в нём лежит,
Что башенный сторож стоокий
Беззубо, но лихо свистит.
В заплатанных валенках месит
Размолотый трактором лёд.
В карман за словечком не лезет,
Из стыни воздушной берёт.
«Эй, женщина али девица!
Не любит, ли чё ли, супруг?
Бери-ка мои рукавицы,
Останешься, девка, без рук!»
А мать не спеша, голоруко
Свой груз перехватит, и вновь
Шагает легко и упруго,
Лишь в щёки бросается кровь.
Да как ещё с горки высокой
По краю тропинки сбежит!
И к проруби – снежной протокой,
Где бабья работа кипит.
Там панцири с хрустом бросают
В протоку, и лишь отойдут,
Полощут бельё, выжимают
И лютую воду клянут.
И руки в свои меховые
Суют рукавицы, смеясь:
«Повылезли все, вековые,
А всё же куда мы без вас!»
Но мать на краю водоёма
Как будто врастает в него.
Лишь руки пылают знакомо,
И нету вокруг ничего.
«Да что ж ты! стиралки застудишь! –
Ругают соседки её. –
Под старость безрукая будешь,
А это какое житьё...»
Рубашку отца выжимая,
В ответ улыбается мать:
«В мороз я всегда огневая,
Лишь лёд не могу поджигать...»
Но так разгоняет жестоко
Окошко дымящихся вод,
Что вот загорится протока
И мигом растопится лёд.
Воде так и хочется взвиться,
Опасная ходит волна!
И хоть бы на миг в рукавицы
Упрятала руки она.
У всех лишь ещё половина
В тазах и корзинах белья,
А уж поднимается Нина,
Молодушка, мама моя.
Берёт, как колодец широкий,
Свой таз бельевой, и опять
По речке, по горке высокой
Ей с грузом застывшим шагать.
По улице, к речке склонённой,
Дорогой идти ледяной,
И жгучее солнце короной
Блестит над её головой.
И молодо ноги шагают,
И карие очи ясны,
И щеки, как розы, пылают,
И руки, как солнце, красны.
И сторож у водонапорной
У башни, что вся в куржаке,
Беззубо свистит и упорно
На странном своём языке.
Но мать подымает ресницы
И с вызовом – наискосок:
«Развесить бельё
рукавицы,
Не дашь ли, отец, на часок?»
И сторож, поохав, смеётся,
Качает чудно головой,
И эхо, как хрип, раздаётся
В простуженной башне пустой.
РАВЕНСТВА И В ВЕЧНОСТИ НЕ БУДЕТ...
Равенства и в вечности не будет –
Ни в наградах, ни в мученьях. Бог
По заслугам каждого осудит.
Каждый по себе хорош и плох.
Михаилу Анищенко
Терпеть не могу зазнаек,
Возвышенный их гонорок.
Так в детстве я пышных саек
Ужасно терпеть не мог.
Проглотишь за три приёма,
А голод ничуть не угас,
И ноет в душе знакомо.
Вот если б горбушку сейчас!
Её погрызёшь в дороге,
И голод куда-то сбежит,
А корка, уменьшась немного,
В кармане опять лежит.
К чему про горбушку я эту?
И сайку припомнил к чему?
Подчас бы иному поэту
К сравненью придти моему.
Вот книжку стихов открываешь,
Зазнайку легко узнаёшь,
А если порой и читаешь,
Как будто бы сайку жуёшь.
КУКУШКА, ПЕТУХ И СВИНЬЯ
Басня
– Ты будешь Петухом,
А я Кукушкой буду. –
Всё вдрызг и кувырком,
Всё не к добру, а к худу.
– Кукушкой будешь ты,
А я Кукарекушкой. –
Всё в гуще темноты,
В грязюке всё с макушкой.
- Ку...кушкой... буду... я,
А ты... опорой... тыла. –
Тут глупая Свинья
Их с грязью проглотила.
С ИМПЕРСКИМИ ЗАМАШКАМИ...
С имперскими замашками
(Одно лишь – сдать в музей!)
Останемся букашками
Без Бога и друзей.
О ДВУХ ВЛАДИМИРАХ
Батюшке Владимиру Зязеву
в день ангела
О двух Владимирах когда-то
Я ненароком написал.
О Жириновском пустоватом
И Ленине дундуковатом.
Когда читал о них, то зал,
Бывало, крепко хохотал.
А почему не посмеяться
Над теми, кто грозил остаться
Туманом или пустотой?
Ведь Жириновский, он такой –
Болтает, и ни в зуб ногой.
Да и его всемудрый тёзка
О коммунизме очень плоско,
Хоть и затейливо, болтал,
Пока совсем ничем не стал.
Тогда не знал я, что не к тем
Я адресатам обратился.
Ведь столько в мире славных тем,
А я к бесславной приобщился.
Подумаешь, один болтун
Достоин болтуна другого.
Что здесь особого такого,
Что было бы достойно струн
Певца, давно уже седого?
Сегодня я вам пропою
О двух Владимирах, которых
Вершится жизнь не в разговорах,
А на отеческих просторах,
В родном отеческом краю.
Владимир-Солнышко, мы знаем,
Встал как отец над русским краем.
Языческое море сил
Христовой силой окрестил,
Одним желанием снедаем,
Чтоб в мире мир всесильным был,
Чтоб Истина и Русь дружили,
Чтобы её народы жили,
Пусть иногда и в нищете,
Но только в Господе Христе.
И храмы на Руси вставали,
Как клятвы верности Тому,
Кто дал и сердцу и уму
И мир, и высоту, и дали.
И только с Ним мы побеждали,
А без Него кончины ждали
И сопли на кулак мотали,
И видели одну лишь тьму.
Так, в наши годы на Урале
Нас силы тёмные карали
За то, что темень возлюбив,
Мы в атеизме умирали.
Но встал, полнеба осветив,
Владимира далёкий тёзка.
Встал безбоязненно и броско,
И отступила вольчья сыть.
Он к небу храмы возносить
Стал, как святой предтеча, хлёстко.
Крестами, главами, извёсткой,
Раскатами колоколов
Они сердца людей будили.
И вот сердца людей ожили
И темень жизни осветили
Созвездьем вспыхнувших свечей.
А созидатель жизни сей
Сидит в кругу своих друзей,
Заздравный кубок подымает
И поздравительных речей
Живой ручей воспринимает –
Не данью смертному ему,
А данью Богу Самому.
ЧТО Ж ТЫ, СЕРДЦЕ, НЕ РАДО?..
– Что ж ты, сердце, не радо?
– Да раскладка не та.
Что для честного – правда,
Для вруна – клевета.
ПРАВОСЛАВНЫЙ ПОЭТ – ЭТО ТОЖЕ ПРОРОК...
Православный поэт – это тоже пророк,
Пусть великим не годен в подмётки.
Но такой же накал обличительных строк.
И наверно, простит его всё-таки Бог
За словесные острые плётки.
ИЗ ИОАННА ЛЕСТВИЧНИКА
Кто споткнулся о камень безверия,
Тот душою и телом упал.
Ибо всё, что без веры, потеряно,
Что потеряно – грех подобрал.
ИЗ ДАНИИЛ СЫСОЕВА
Бессмертна душа. Но она
Не раз и не два умирает,
Лишь только, в решеньях вольна,
О Боге в страстях забывает.
ИЗ ДАНИИЛА СЫСОЕВА
(ИАФЕТ)
Имя Иафет,
Конечно, неспроста
Имеет два значенья.
Это – красота
И – распространенье.
Этим Иафет
Прославил Божий свет.
(РОДОСЛОВНАЯ ИАФЕТА)
Греки, германцы, свободные граждане Рима,
Жители Индии , Франции, русский народ
В высшем искусстве следы свои неповторимо
Запечатлели. И нынче талант им даёт
Щедрый и славный в делах Иафетовый род.
(РОДОСЛОВНАЯ ИАФЕТА)
С позыва начального, с первого шага,
С мечты, ощутившей полёт –
К созданью империй известная тяга
В роду Иафета живёт.
Со дней Македонии, грозного Рима
До Третьего Рима – Руси
Она воплощается необоримо
В цепи генетических сил.
ИЗ ИОАННА ЛЕСТВИЧНИКА
Кто споткнулся о камень безверия,
Тот душою и телом упал.
Ибо всё, что без веры, потеряно,
Что потеряно – грех подобрал.
ТРЕТЬЯ СИМФОНИЯ МАЛЕРА
Материальный косный мир – он глух для пробужденья.
И даже миру большевистский не помог аврал!
Великий Малер показал нам жизни зарожденье,
Хотел реальность показать, но сказку показал.
МЫ ВСТАЁМ ДВИЖЕНЬЮ МИРА ПОПЕРЁК...
Мы встаём движенью мира поперёк,
И почти всегда совсем не там, где надо.
Сирия в крови, и крови той поток
Может перекрыть совместных сил преграда.
Нужен крепкий бич,когда взбесилось стадо.
Ну а мы опять - движенью поперёк.
ВРЕМЕНИ ВСЁ МЕНЬШЕ ОСТАЁТСЯ...
В начале сотворил Бог небо и землю.
Быт. 1, 1
Времени всё меньше остаётся.
Только дни, чтоб Господу служить.
Но причина, нет да и найдётся,
Чтобы дело Божье отложить.
Только и помысшишь сам с собою:
Ну, запарка снова, что же, пусть.
Сразу, только сделаю земное,
За дела небесные возьмусь.
Но пойдут заботы друг за дружкой,
И замкнётся суетливый круг,
И пробьёшь завалы только пушкой,
Да и то, наверное, не вдруг.
И припомнишь разве только к ночи,
Что опять от Бога отошёл.
Что ещё на день твой путь короче.
И лишь горечь дух твой приобрёл.
Эту лень в себе давно я знаю.
Духа лень – иначе не назвать.
Неужели даже здесь, у края,
С этою бедой не совладать?
Неужели даже и при вере –
Что духовной жизнью вечность жить,
Буду я служить земной химере
И потом уж Господу служить?
Мы привыкли – наша жизнь для хлеба,
Но и всё-таки при всём при том
Надо, чтоб в начале было небо,
А земля греховная потом.
Господи! Ну дай мне этой воли,
Завершая свой неверный путь,
Изменить свои привычки, что ли,
Самого себя перевернуть.
Чтобы в день святого испытанья,
Что сверкнёт, как летняя гроза,
Не горел я страхом наказанья,
А легко смотрел Тебе в глаза.
РАБАМ БОЖИИМ
ВЛАДИМИРУ И ЗИНАИДЕ,
СТРОИТЕЛЯМ ХРАМА
В МОНЕТКЕ
Да будет свет в российской жизни серой!
Да осенит вас благодать в пути!
Да будет храм! Да будет Божья вера
В людских сердцах крепиться и расти.
НЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ, ЧТОБ ВСЁ ДОШЛО ДО ВЗРЫВА...
Не хотелось бы, чтоб всё дошло до взрыва.
Попраны свобода, демократия, права.
Но гэкачепистам нового разлива
Это просто шуточки, забава, трын-трава.
Да и мы забыли, для чего растёт крапива.
«БАРХАТНЫЙ» ТЕРРОРИЗМ
Наглая и спесивая –
Куда тебе дряхлый твист! –
В Храме Христа Спасителя
Дикая пляска девиц.
С места священного страха,
С места молитвенных слов
Длинно ногами размахивают
Из-под набедренников.
Мимо святынь отцовских,
Каждая – Божий дар,
Вихрем несутся попсовские
Вопли электрогитар.
Громче органного Баха –
В храмовый небосвод,
Что терроризмом бархатным
Кто-то потом назовёт.
Имя такое взмахам
Ног под гитарный хор
В храме Христа – не вздор.
Только вот бархатно-мягким
Вряд ли бывает террор.
С Богом – кощунство рядом,
Как сатанинская гроздь,
Бархатное – если ядом
Бархат пропитан насквозь.
В Доме Христовом – мода
Святость чернить, опошлять.
Бархатная – если можно
Бархат распятьем назвать.
За дрыганьями искорёженными,
За совестью искалеченной
Столько стоит безбожного,
Столько бесчеловечного!
Маски надев беспардонно,
Омоновцам наподобие,
Срезают кресты поклонные,
Рушат ушедших надгробия.
С троллейбусных крыш принародно
Пошлые шоу дают,
Иконы Христа уродуют,
Мощи святые крадут.
За вихрем кривляльщиц бесплатных,
Под грязный гитарный хор –
Священников самых талантливых
Расстреливают в упор.
За песнями, всюду порхающими,
По-детски простыми на вид,
Под веру, с трудом возрождающуюся,
Закладывают динамит.
Горько, Россия, больно.
Горе терзает грудь.
Петь и плясать довольно!
Это безумный путь!
ХОРОШ ПОЭТ, ДА ИСТИНЫ НЕ ЗНАЕТ...
Хорош поэт, да Истины не знает.
Но этим,
Заметим,
Сегодня вся поэзия страдает.
Афоризмы Гоголя
1.
(«Выбранные места...»)
– Какую ты хочешь обитель? –
Господь если спросит, скажу:
– Последнюю, Господи, лишь бы
Была она в Царстве Твоём.
2.
(«Выбранные места...»
О «Капитанской дочке»
Пушкина)
Всё здесь правда святая,
Но за правдой святой
Есть и правда другая –
Выше правды самой.
3.
ИСКУССТВО С ЖИЗНЬЮ ПРИМИРЯЕТ...
Искусство с жизнью примиряет,
И примиренье это в том,
Что если старый разрушает,
То тут же строит новый дом.
4.
(«Мёртвые души»)
Непробудимый мрак лесной
Сгущался, превращаясь в ночь.
Вдруг сквозь деревья свет сквозной,
И озера овал крутой
Блестит, как зеркало, - точь-в-точь.
5.
(«Выбранные места...»)
На колени перед Богом,
Волю призови,
И проси в моленье строгом
Гнева и Любви!
Гнева – против жизни спешной,
Сплошь в грехах уже,
И Любви – к великой, грешной,
Гибнущей душе.
6.
(О «Современнике»)
Поэзия - правда души,
Свобода, рожденная правдой.
Поэт! Только правдой дыши
И этим читателя радуй.
7.
(«Выбранные места...»)
НЕ УЧЁНЫМ МОДНЫМ ЗНАНЬЕМ...
Не учёным модным знаньем –
В этом знанье знанья нет!
Православным воспитаньем
Воспитай себя, поэт.
8.
(«Выбранные места...»)
Я уверен, уж вы мне поверьте,
Что любой из моих друзей
Будет духом светлей после смерти,
Чем при жизни моей.
9.
(«Выбранные места...»)
В век наш безбожно-приблудный,
Самый гнилой из веков,
Тем, кто без Бога – трудно,
Тем, кто с Христом – легко.
10.
(«Выбранные места...»)
Суд - это дело Господне.
У нас не устанут любить
Того, кто умеет сегодня
По правде Господней судить.
О РОССИИ
Её не продашь и не купишь,
Ничто ей хвала и враньё.
Её ненавидишь, и любишь,
И душу отдашь за неё.
ЧТО МЫ ТВОРИМ! НАС НЕКОМУ ПОРОТЬ...
Из Феофана Затворника
Что мы творим! Нас некому пороть.
Злодея нет замуровать нас в стену.
Подумайте, что скажет нам Господь
За нашу сатанинскую измену!
НАСТОЯЩИЙ ПОЭТ ТОЛЬКО ТОТ...
Настоящий поэт только тот,
Кто душою почти уже знает,
Что и завтрашний не пропадёт
День, который, возможно, настанет...
ИЗ КОНСТАНТИНА ПАУСТОВСКОГО
УЛИЦЕЙ СЕЛА
Линь свисал с плеча. Сиял.
К нам бежали стар и мал,
Ажно ветром дунуло.
- Дядь, а дядь! На что пымал?
Где такое клюнуло?
В ЭТОТ ДЕНЬ Я БОЮСЬ ПРОСЫПАТЬСЯ
В этот день я боюсь просыпаться.
День как день. Не Божественный суд.
Но с утра начинает казаться,
Что мне тысяч пятьсот принесут.
Я не вскрикну, не ахну комично.
И, наверное, сделаю вид,
Что такая мне сумма привычна,
И побольше – навряд ли смутит.
На квартиру и прочую плату
Пару крупных купюр отложу.
Возле денег оставшихся сяду
И над ними весь день просижу.
И откуда взялась ты, забота!
Запечатанных пачек гора.
То ли дело – одна лишь работа
Занимала все мысли вчера.
А сегодня – несчастье какое!
Что мне делать с такою горой?
Ведь она ни минуты покоя
Мне не даст. Уж какой тут покой.
Может, взять да купить мне машину?
Буду ездить туда и сюда.
Да ведь сколько уходу, бензину!
Не куплю. Ни за что, никогда.
Может, дачу купить у речушки,
В малолюдной сторонке лесной?
Так ведь всю разворуют пьянчужки,
Лишь уеду в свой дом городской.
Лучше я, по стопам толстосумов,
С этикеткою импортной «люкс»
Накуплю европейских костюмов
И с полсотни рубашек куплю.
Да ведь чистить их надо натужно!
Сколько гладить, а сколько стирать!
А всего ведь по штуке и нужно,
Как настанет пора помирать.
Нет же, нет! В ресторанах питаться –
Вот единственный путь для меня.
Но должно ни рубля не остаться
Через месяц до этого дня.
Что же мне, бестолковому, делать?
Кем же мне, неумелому, стать?
Ведь с такою горищею денег
Можно голову вдрызг изломать.
Эх, возьму я да в лучшей манере
И отдам всё любимой жене!
Но она ни за что не поверит,
Что всё это назначили мне.
В это время разносчица пенсий
Принесёт то, что было и есть.
И фамильный поставлю я вензель
За неполные прежние шесть.
И чего же я, глупый, боялся
Просыпаться, от горюшка нем,
Если снова счастливым остался,
То есть снова остался ни с чем?
Я сегодня же эту горищу
(Так, наверное, думают ТАМ)
Отсчитаю за тыщею тыщу
И жене по привычке отдам.
Пусть продукты на них покупает,
Пусть оплату квитанций ведёт,
И забот целый месяц не знает,
Пока вновь этот день не придёт.
Да и я проживу не впустую,
Но, на песни весёлые лют,
Через месяц опять затоскую:
Вдруг и вправду пятьсот принесут?
ЛЕТЯТ, ЛЕТЯТ КОСЫМ УГЛОМ...
Летят, летят косым углом,
Вожак звенит и плачет.
О чём звенит, о чём, о чём?
Что плач осенний значит?
А. БЛОК.
«Осенний день»
В минувший год осенним днём
Я вышел из пролеска.
Мир сник от тишины кругом
И солнечного блеска.
И вдруг в прогретой тишине,
Почти за небосклоном,
Неясный звук стал слышен мне
Звенящим странным стоном.
Я полем по жнивью шагал
И понималось смутно,
Что дальний стон не затихал,
А нагонял как будто.
Я оглянулся, журавлей
Приметив еле-еле,
Шеренгой ломаной своей
Они на юг летели.
Легко пронзая синеву
И солнечные дали,
Они по правде, наяву
Так жалобно стонали.
О, этот тихий, скорбный стон,
С курлыканьем молебным!
Как разрывал мне сердце он
Над сжатым полем хлебным.
Два наших горя бились в лад,
Надрывно вместе плача,
И понял я,
о чём звенят,
Что стон их долгий значит.
Я в думе горестной своей
Таил печаль и жалость,
Что хлебных на Руси полей
Почти что не осталось.
А журавлям и ночь и день,
Болотных топей глуше,
Безлюдье сёл и деревень
Терзало птичьи души.
Вот и прощались над землёй
С любимым пепелищем,
Российским, нашенским, таким
Безрадостным и нищим.
КАК МАТЬ ПОЛОСКАЛА БЕЛЬЁ
Мороз золотистый, сибирский,
Вот-вот и дыханье сведёт.
Дорогой зальделой и склизкой
Мать с тазом на речку идёт.
Не таз, а колодец широкий,
И столько белья в нём лежит,
Что башенный сторож стоокий
Беззубо, но лихо свистит.
В заплатанных валенках месит
Размолотый трактором лёд.
В карман за словечком не лезет,
Из стыни воздушной берёт.
«Эй, женщина али девица!
Не любит, ли чё ли, супруг?
Бери-ка мои рукавицы,
Останешься, девка, без рук!»
А мать не спеша, голоруко
Свой груз перехватит, и вновь
Шагает легко и упруго,
Лишь в щёки бросается кровь.
Да как ещё с горки высокой
По краю тропинки сбежит!
И к проруби – снежной протокой,
Где бабья работа кипит.
Там панцири с хрустом бросают
В протоку, и лишь отойдут,
Полощут бельё, выжимают
И лютую воду клянут.
И руки в свои меховые
Суют рукавицы, смеясь:
«Повылезли все, вековые,
А всё же куда мы без вас!»
Но мать на краю водоёма
Как будто врастает в него.
Лишь руки пылают знакомо,
И нету вокруг ничего.
«Да что ж ты! стиралки застудишь! –
Ругают соседки её. –
Под старость безрукая будешь,
А это какое житьё...»
Рубашку отца выжимая,
В ответ улыбается мать:
«В мороз я всегда огневая,
Лишь лёд не могу поджигать...»
Но так разгоняет жестоко
Окошко дымящихся вод,
Что вот загорится протока
И мигом растопится лёд.
Воде так и хочется взвиться,
Опасная ходит волна!
И хоть бы на миг в рукавицы
Упрятала руки она.
У всех лишь ещё половина
В тазах и корзинах белья,
А уж поднимается Нина,
Молодушка, мама моя.
Берёт, как колодец широкий,
Свой таз бельевой, и опять
По речке, по горке высокой
Ей с грузом застывшим шагать.
По улице, к речке склонённой,
Дорогой идти ледяной,
И жгучее солнце короной
Блестит над её головой.
И молодо ноги шагают,
И карие очи ясны,
И щеки, как розы, пылают,
И руки, как солнце, красны.
И сторож у водонапорной
У башни, что вся в куржаке,
Беззубо свистит и упорно
На странном своём языке.
Но мать подымает ресницы
И с вызовом – наискосок:
«Развесить бельё
рукавицы,
Не дашь ли, отец, на часок?»
И сторож, поохав, смеётся,
Качает чудно головой,
И эхо, как хрип, раздаётся
В простуженной башне пустой.
РАВЕНСТВА И В ВЕЧНОСТИ НЕ БУДЕТ...
Равенства и в вечности не будет –
Ни в наградах, ни в мученьях. Бог
По заслугам каждого осудит.
Каждый по себе хорош и плох.
