Золотая поэма
ЗОЛОТАЯ ПОЭМА
Валентине в день рожденья
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну.
Михаил ЛЕРМОНТОВ.
«Тамара».
Едва ли не с первой получки,
Совсем молодым-молодым,
Купил я китайскую ручку
С закрытым пером золотым.
С волшебной резьбой “Made in China”
На светлом своём ободке,
Она так приятно и чинно
В моей основалась руке.
И только я ручку заправил
И слово в тетрадь написал,
Как случай счастливый прославил
(Лишь случай я Богом считал)!
И слово за словом в отваге,
И вот уж словесная вязь
По снежной тетрадной бумаге
Чернильным ручьем полилась.
И словно какая-то дверца
В душе распахнулась моей –
Как будто из самого сердца
Журчал тот чернильный ручей.
И чудилось, только лишь клеммы
Сердечным огнём нагружу,
Как я золотую поэму,
И дня не пройдёт, напишу.
И станут слова в ней искриться,
Как тоненький кончик пера, –
Пожалуй, уже золотиться
Написанной вязи пора!
Но что-то слова не хотели
Светиться, и в них не блистал,
В перо лишь излившись на деле,
Густой благородный металл.
И грустно являлась догадка,
Что яркому золоту слов
Одна лишь мешала нехватка –
Незрелость и лёгкость годов.
Вот, думал, настанет влюбиться,
Сверкнёт золотая пора,
И золоту время политься
Придёт с золотого пера!
И в милую сверстницу Машу,
Почти золотую, как свет,
Испив своей юности чашу,
Влюбился наш бедный поэт.
Какие цветущие ночи
Он с ней у реки проводил! –
И только лишь так, между прочим,
Он к ручке своей подходил.
Одно лишь немое касанье,
Без мыслей святых и идей,
И вновь убегал на свиданье,
Забыв о поэме своей.
Да, впрочем, зачем и поэма
И строчек сверкающий дождь,
Когда ты с созданьем Эдема
Вдоль берега речки идёшь!
И только подспудным заветом –
Что надо бы должной порой
Припомнить, отметить об этом
В поэме своей золотой...
Но ранние встречи недолги!
Растаяла речка вдали.
И ветер –
настырный и колкий
По взгорьям уральской земли.
И нищенский быт общежитский,
И скупость хозяйских квартир.
Но Пушкин, Есенин, Багрицкий!
Но споров студенческих пир!
Но лёгкой влюблённости тайна
И скверов аллеи,
когда
Рождаются строчки случайно,
Как первая в небе звезда.
И где-то опять в подсознаньи,
Что это для дальней, для той,
Загадочной, как предсказанье,
Поэмы моей золотой.
А чтобы ей всё-таки сбыться,
Перо золотое моё
Стихами-ручьями струится,
Ночное тревожа жильё.
И с лёгкой сноровкой мышиной
Бежит в неземные края
С волшебной резьбой “Made in China”
Китайская ручка моя.
И как же мы славно с ней жили!
Бывало, сидим и молчим.
А было – до слёз ворошили
Сгоревшего прошлого дым.
И даже в казарме солдатской
(А нас и туда занесло)
Средь жизни никчёмной и адской
Грустили не очень зело.
Там, там, в глухомани сосновой,
Пропели и мне соловьи.
Какою-то силою новой
Наполнились чувства мои.
И девушка с чёлкою рыжей
В вечерней тиши, у костра,
Ко мне пододвинулась ближе,
Чем могут и мать, и сестра.
И тут я запел под гитару,
Что вот у косого плетня,
У чайной, на руднике старом,
Я вновь расседлаю коня.
У входа о ржавую скобку,
Гремя, сапоги оботру,
Войду, закажу себе стопку
И статно достану махру... –
А девушка мне подпевала,
Хоть были куплеты лихи,
Как будто давно уже знала
И песню она, и стихи.
А после певунье письмо я
Закрытым пером золотым
Большое писал и смешное,
Испытанным стилем своим.
Ответит ли? – Пылко стучало
Кровь звонкая в вены мои.
Ответила. – Здесь и начало
Ефремовской нашей семьи.
И, кажется, здесь и вступленье
Поэмы моей золотой.
Да новое вдруг ответвленье
В истории этой простой.
Из рук моих выпала ручка
И в пол – заострённым пером!..
Такая, увы, закорючка
Такой в моей песне излом...
И сколько потом ни менял я
Орудий своих перьевых,
Всё плохо писали, канальи,
И всё я выбрасывал их.
И я уж не верил, что райской
Жар-птицей, что хвост развернёт,
Подобие ручки китайской
Мне в жизни когда-то сверкнёт.
Ну ладно! Пускай и не будет –
Так в небо уносится звон.
И пусть ее сердце забудет,
Забудет,
как призрак и сон.
И, думать устав о богеме
Как жизни чужой и пустой,
Давно я забыл о поэме,
Поэме моей золотой.
И в вечных смиреньях, молитвах,
И сердцем почти уже тих,
Пишу не о спорах и битвах,
А только о жизни святых.
Но что ты со мной сотворила,
Жена? –
Всё рассыпала в дым.
Французскую ручку купила
С открытым пером золотым!
И сердце сжимает в комочек
Какой-то давнишний туман –
Неслышно звенит ободочек
Насечкой: “Paris. Waterman”.
И пусть там “Paris”, а не “China”
На светлом ее ободке, –
Доверчиво ручка и чинно
В моей основалась руке.
И только я ручку заправил,
Как вот на бумаге и стих.
И здесь уж – я Бога прославил
И всех благочинных святых!
И вижу – в задорной отваге
Тугая словесная вязь
По снежной тетрадной бумаге
Чернильным ручьём полилась.
Неужто, блестя и сверкая,
В надзвёздные мчится края –
Поэма моя золотая,
Заветная песня моя?
Неужто такое возможно?
Ведь жизнь-то почти уж прошла...
Строку за строкой осторожно
Пишу, –
и поэма светла!
Не то, чтобы доля святая, –
А случай удачный такой.
Не то, чтоб душа золотая, –
Но ручкой пишу золотой!
3 декабря 2007 года,
предпразднство Введения во храм
Пресвятой Богородицы.
Валентине в день рожденья
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну.
Михаил ЛЕРМОНТОВ.
«Тамара».
Едва ли не с первой получки,
Совсем молодым-молодым,
Купил я китайскую ручку
С закрытым пером золотым.
С волшебной резьбой “Made in China”
На светлом своём ободке,
Она так приятно и чинно
В моей основалась руке.
И только я ручку заправил
И слово в тетрадь написал,
Как случай счастливый прославил
(Лишь случай я Богом считал)!
И слово за словом в отваге,
И вот уж словесная вязь
По снежной тетрадной бумаге
Чернильным ручьем полилась.
И словно какая-то дверца
В душе распахнулась моей –
Как будто из самого сердца
Журчал тот чернильный ручей.
И чудилось, только лишь клеммы
Сердечным огнём нагружу,
Как я золотую поэму,
И дня не пройдёт, напишу.
И станут слова в ней искриться,
Как тоненький кончик пера, –
Пожалуй, уже золотиться
Написанной вязи пора!
Но что-то слова не хотели
Светиться, и в них не блистал,
В перо лишь излившись на деле,
Густой благородный металл.
И грустно являлась догадка,
Что яркому золоту слов
Одна лишь мешала нехватка –
Незрелость и лёгкость годов.
Вот, думал, настанет влюбиться,
Сверкнёт золотая пора,
И золоту время политься
Придёт с золотого пера!
И в милую сверстницу Машу,
Почти золотую, как свет,
Испив своей юности чашу,
Влюбился наш бедный поэт.
Какие цветущие ночи
Он с ней у реки проводил! –
И только лишь так, между прочим,
Он к ручке своей подходил.
Одно лишь немое касанье,
Без мыслей святых и идей,
И вновь убегал на свиданье,
Забыв о поэме своей.
Да, впрочем, зачем и поэма
И строчек сверкающий дождь,
Когда ты с созданьем Эдема
Вдоль берега речки идёшь!
И только подспудным заветом –
Что надо бы должной порой
Припомнить, отметить об этом
В поэме своей золотой...
Но ранние встречи недолги!
Растаяла речка вдали.
И ветер –
настырный и колкий
По взгорьям уральской земли.
И нищенский быт общежитский,
И скупость хозяйских квартир.
Но Пушкин, Есенин, Багрицкий!
Но споров студенческих пир!
Но лёгкой влюблённости тайна
И скверов аллеи,
когда
Рождаются строчки случайно,
Как первая в небе звезда.
И где-то опять в подсознаньи,
Что это для дальней, для той,
Загадочной, как предсказанье,
Поэмы моей золотой.
А чтобы ей всё-таки сбыться,
Перо золотое моё
Стихами-ручьями струится,
Ночное тревожа жильё.
И с лёгкой сноровкой мышиной
Бежит в неземные края
С волшебной резьбой “Made in China”
Китайская ручка моя.
И как же мы славно с ней жили!
Бывало, сидим и молчим.
А было – до слёз ворошили
Сгоревшего прошлого дым.
И даже в казарме солдатской
(А нас и туда занесло)
Средь жизни никчёмной и адской
Грустили не очень зело.
Там, там, в глухомани сосновой,
Пропели и мне соловьи.
Какою-то силою новой
Наполнились чувства мои.
И девушка с чёлкою рыжей
В вечерней тиши, у костра,
Ко мне пододвинулась ближе,
Чем могут и мать, и сестра.
И тут я запел под гитару,
Что вот у косого плетня,
У чайной, на руднике старом,
Я вновь расседлаю коня.
У входа о ржавую скобку,
Гремя, сапоги оботру,
Войду, закажу себе стопку
И статно достану махру... –
А девушка мне подпевала,
Хоть были куплеты лихи,
Как будто давно уже знала
И песню она, и стихи.
А после певунье письмо я
Закрытым пером золотым
Большое писал и смешное,
Испытанным стилем своим.
Ответит ли? – Пылко стучало
Кровь звонкая в вены мои.
Ответила. – Здесь и начало
Ефремовской нашей семьи.
И, кажется, здесь и вступленье
Поэмы моей золотой.
Да новое вдруг ответвленье
В истории этой простой.
Из рук моих выпала ручка
И в пол – заострённым пером!..
Такая, увы, закорючка
Такой в моей песне излом...
И сколько потом ни менял я
Орудий своих перьевых,
Всё плохо писали, канальи,
И всё я выбрасывал их.
И я уж не верил, что райской
Жар-птицей, что хвост развернёт,
Подобие ручки китайской
Мне в жизни когда-то сверкнёт.
Ну ладно! Пускай и не будет –
Так в небо уносится звон.
И пусть ее сердце забудет,
Забудет,
как призрак и сон.
И, думать устав о богеме
Как жизни чужой и пустой,
Давно я забыл о поэме,
Поэме моей золотой.
И в вечных смиреньях, молитвах,
И сердцем почти уже тих,
Пишу не о спорах и битвах,
А только о жизни святых.
Но что ты со мной сотворила,
Жена? –
Всё рассыпала в дым.
Французскую ручку купила
С открытым пером золотым!
И сердце сжимает в комочек
Какой-то давнишний туман –
Неслышно звенит ободочек
Насечкой: “Paris. Waterman”.
И пусть там “Paris”, а не “China”
На светлом ее ободке, –
Доверчиво ручка и чинно
В моей основалась руке.
И только я ручку заправил,
Как вот на бумаге и стих.
И здесь уж – я Бога прославил
И всех благочинных святых!
И вижу – в задорной отваге
Тугая словесная вязь
По снежной тетрадной бумаге
Чернильным ручьём полилась.
Неужто, блестя и сверкая,
В надзвёздные мчится края –
Поэма моя золотая,
Заветная песня моя?
Неужто такое возможно?
Ведь жизнь-то почти уж прошла...
Строку за строкой осторожно
Пишу, –
и поэма светла!
Не то, чтобы доля святая, –
А случай удачный такой.
Не то, чтоб душа золотая, –
Но ручкой пишу золотой!
3 декабря 2007 года,
предпразднство Введения во храм
Пресвятой Богородицы.
