ГОД

1.

 

Есть место в небе, чтоб гореть звезде.

Затем, чтоб не встречать себя нигде,

выходишь в ночь на пятницу из дома.

Бредёшь, за всё судьбу благодаря,

на тусклый свет святого фонаря

над миром и над улицей знакомой.

 

И, навсегда уже офонарев,

прёшь напролом в нездешнем январе

и, свет фонарный по земле рассеяв,

дивишься, как прекрасен этот свет,

в пространстве, не имеющем примет,

себя считая новым Моисеем.

 

Пустыня стихнет, слушая тропарь.

И никогда не кончится январь.

 

2.

 

Не удержаться бы в твоих руках,

от губ отгородившись поцелуем,

и больше не писать тебе стихов,

и более: твоих не принимать,

поелику (откуда всплыло слово?)

за окнами витийствует февраль.

И скованы движенья пешеходов

тончайшим льдом, распятом на асфальте…

О чём я? Вероятно, ни о чём,

точней –

о том, чтоб не писать стихов

тебе. И, вероятно, вообще.

Как странно, что февраль,

что ночь,

что светит в ночи окно.

И я гляжу в пространство,

где никогда не кончится война…

 

3.

 

Рванёмся, действуя по вводной,

злу и рассудку вопреки…

День был пронзительно холодный

и падал льдинкой из руки.

 

Вы в книжке, может быть, прочтёте

на тихом дальнем берегу

о скошенной огнём пехоте

на мёртвом мартовском снегу –

 

и как мы падали с разбега,

свинцовой скошены бедой…

Растает память мёртвым снегом,

прольётся неживой водой…

 

4.

 

смотрит в окошко месяц, бледный пьеро,

молчит в ответ бумага, молчит перо,

молчит за стеной телевизор, молчит господь

о том, как мучительно дух прорезает плоть,

всплывает рыбой из чёрт-те каких глубин

и плещется в глотке мучительное "их бин",

и лезет сквозь плоскость бумаги твой стыд и срам,

что тысячу лет потом вырубать топорам,

но тише, тише, как тысячи вёрст отсель, –

твой март небывший, несбывшийся твой апрель.

 

5.

 

Моей любви, родившейся так ра…

что до сих пор живущий во вчера,

я берегу святые номера

домов любимых, призрачных трамваев,

они в ночи в потусторонний май

везут меня – такая вот игра –

звенят: не умирай, не умирай, –

и я шепчу в ответ: не умираю.

 

Не умираю – умираю не,

давно убитый на чужой войне,

не понимая, на фига я мне

с моей нездешней смертью и любовью,

я бьюсь в стихи, бессмысленно больной,

измеривший все истины виной,

и кто в ночи беседует со мной,

заботливо склоняясь к изголовью?..

 

6.

 

Вывалишься из толпы

в свой одинокий вечер,

в вечность вечерних лип

на берегу пруда.

Вымолченным и слепым,

лишней нечастью речи,

тихого ветра всхлип,

сбывшийся в никогда.

 

Вывернешься из судьбы

выморочным неправым,

болью проплавишь лёд,

камнем уйдёшь на дно.

Нужно ли было быть,

веку вправлять суставы?

Кто тебя, принц, поймёт?

Это, мой принц, смешно.

 

Выскользнешь из петли,

выползешь из трясины,

вытошнишься из ям,

волчьих ли, выгребных,

сумрачен ли, пытлив

взгляд невозможно синий,

крив ли, упрямо прям

путь из времён иных –

 

что тебе в этом дне,

в этом калечном веке,

нужно, мой бедный брат,

помнящий обо всём?..

 

Белая ночь в окне,

словно июнь – навеки

и от былых утрат

верою мир спасён…

 

7.

 

Когда бы ночь была не так нежна,

я б рассказал, как кончится война,

когда июль подходит к середине.

И я бы на хрен не писал стихов

и в роли Гамлета не выходил на сцену,

чтоб сделать выбор, что всегда ведёт

к беде. Полоний всяко безопасней.

Бессмысленно вправлять суставы веку,

и тыкать шпагой в пошлого Лаэрта,

и Фортинбрасу завещать престол:

он благородно победил врага,

как водится, не схоронив убитых…

 

8.

 

А время шло по битому стеклу,

и подыхало в лязганье и громе,

и всё ж влеклось слепым поводырём,

дробясь в труху, стекая по рукам,

ссыпалось, застревая в водостоках.

Люблю грозу в начале и в конце,

когда забитый молниями свод

обрушится на августовский город.

Огонь, потоп. И сдавленные крики.

И кто-то просыпается в поту

и понимает в муках: не сбылось.

 

9.

 

Не важно, будет так или иначе,

а мысли будут пошлы иль чисты…

Я здесь стою и ничего не значу

посередине странной пустоты.

 

Сентябрьская ранняя тревога.

Нам на пути к ненужному кресту

стихи писать. Или молиться Богу.

Или молчать бессмертно в пустоту.

 

10.

 

Прощай, прощай,

бессмертная болезнь,

что вместе с жизнью медленно проходит.

Привет врачам!

К зиме я выйду весь,

одетый в балахон не по погоде.

 

Молчит судьба,

срывается с петель

совместно непрожитое былое.

Нас ждёт кабак,

нас заметёт метель,

и этот мир оставит нас в покое.

 

А нынче что за осень на дворе:

деревья по макушку в октябре

и небо интригующе пустует.

И мир уже не кажется плохим,

тогда в тебе кончаются стихи,

но вере и рассудку вопреки

в конце строки ты ставишь запятую…

 

11.

 

А осень рвёт из рук и бьёт с плеча,

не думая кого-то огорчать,

той осени, похоже, всё до фени,

но осень – наш единственный причал,

а ты отчалил – ибо замолчал,

и бьёт волна о серые ступени.

 

И ты живёшь за каменной стеной.

Пусть мечется в постели, как больной,

пустынное ночное море Нево –

за всё свою судьбу благодаря,

в конце времён, в начале ноября

тебе не услыхать его напева.

 

12.

 

Растерянный взгляд нездешен

и бьётся в небесный свод.

Декабрь глаз снегами тешит,

да ухо морозом рвёт.

 

И память тяжёлой ношей

пригнула тебя к земле.

Бредёшь, одинок и брошен,

затерянный в бездорожье

на миллионы лет.