ЦЕНА ХЛЕБА

 

Жители города стали возвращаться в разрушенные жилые дома из глухих деревень Крыма, куда во время немецкой оккупации сумели сбежать, чтобы не подвергнуться репрессиям. Фашистские воинские части в основном дислоцировались по городам и крупным населённым пунктам.

Семья Олежки, сложив домашний скарб на громадную двухколёсную тачку, вернулась из й деревни Токмак Сейтлерского района, где провела все дни оккупации. Так как квартира, в которой семья проживала до войны, была занята людьми, вернувшимся в город раньше, остановились в одной из пустующих, мало-мальски пригодной для жилья квартире, расположенной по улице Ленина.

К началу сентября встал вопрос о направлении Олежки в школу, которые стали появляться стараниям местных властей и жителей. Дети дружно вносили свой вклад по приведению в порядок школьных помещений. Так как Олежка самостоятельно научился читать и писать, его определили во второй класс. Ему было восемь лет. В классе оказались девочки и мальчики, одни младше Олежки, другие старше.

Школа находилась на улице Красноармейской. Ныне Самойленко. Учёба началась с того, что с учительницей Марией Сергеевной ученики ходили по городу и собирали в развалках пустые стеклянные баночки. Родители с помощью цементного раствора ими закладывали пустые проёмы окон. В классах потеплело. Здание школы не отапливалось. В холодное время дети мёрзли, так как имевшаяся старая ношенная одежда не согревала. Всё время хотелось кушать. Дети радовались, что на большой переменке каждому выдавалась маленькая булочка из тёмной муки, легко помещавшаяся на детской ладони. К булочке давали чайную ложечку сахара. Его запивали холодной водой из-под крана. Булочку ели так, чтобы на пол не упала ни одна крошка. Все знали цену хлебу, выдаваемому по карточкам. Чтобы получить свою порцию на семью, надо было с вечера занимать очередь, простоять всю ночь, и наконец утром подойти к заветному прилавку, пахнувшим только что привезенным хлебом. Часто в очереди взрослых, которым утром надо было идти на работу, заменяли дети. Олег помнит, как ночью хотелось спать, особенно перед утром. Сон безжалостно валил с ног. Нужно было плотно держаться друг друга, чтобы ненароком не вытолкнули из очереди.

В декабре 1947 года государством была проведена денежная реформа с одновременной отменой карточной системы. Но этот год оказался голодным. В феврале Олежке очень повезло, так как из двух выделенных на город путёвок в пионерский лагерь «Артек», одна была выдана ему. Месяц, проведенный в «Артеке», запомнился на всю жизнь. Там он увидел белый хлеб.

Постепенно в городе, как и во всей стране, жизнь стала налаживаться. В школах перестали выдавать аппетитные булочки, так как ученик мог из дома взять кусочек хлеба, посыпанного сахаром или солью. Иногда, чтобы хлеб был вкуснее, намазывали подсолнечным маслом. Некоторые мамы посыпали хлеб жаренным луком. Олежка категорически отказывался от этого «деликатеса», так как с детства не любил жаренный, тем более, варенный лук, как и кипячённое молоко, особенно, его пенку. Будучи взрослым, не употребляет ни то, ни другое.

После войны в школах стали появляться учителя, прошедших с боями всю войну. В основном это были воины, находившиеся какое-то время в госпиталях на лечении от ран.

В школе Олежки географию преподавал бывший офицер Красной Армии, потерявший на войне левые глаз и руку. Он был очень нервным. Быстро раздражался, когда ребята начинали баловаться на уроках. Чем дальше уходила из памяти война, тем больше дети начинали нарушать школьную дисциплину. Спало напряжение военных лет, и ребята расслабились, пытаясь наверстать детскую беззаботность и веселье, упущенные в годы войны.

 

Часть 2-я

Математику преподавал Алексей Арсеньевич. Он ходил, тяжело опираясь на палочку, так как у него вместо правой ноги был громко скрипящий протез. Ходил неровно, с м наклоном в сторону протеза. Алексей Арсеньевич в бою был тяжело ранен. Танкист чудом выжил, но ему ампутировали ногу.

Оба мужественные воина были награждены орденами и медалями. Они никогда их не надевали, идя в школу. Учитель географии долго носил ношенную гимнастёрку, на которой были нашивки о его ранениях.

Однажды ребята спросили у Алексея Арсеньевича, почему он не носит награды. Будучи человеком скромным, сказал, что ходит на работу, а не на празднование Дня победы над фашистами. Считал, что ордена и медали будут отвлекать учеников.

Оба не любили рассказывать о войне. Говорили, что при воспоминании страшных битв снова пришлось бы пережить ужасы войны. Несмотря на то, что Алексей Арсеньевич имел серьёзный физический недостаток, его никогда не видели раздражённым и громко говорящим. Он был не лишён чувства юмора, и поэтому иногда мог вместе с ребятами повеселиться, разбирая чью-нибудь забавную историю. Никакая сила не могла вывести его из равновесия. Казалось, он постоянно в голове жонглировал цифрами, складывая и умножая их, и поэтому не хотел тратить нервы на какие-то мелочи жизни, не связанные с математикой,

Но однажды ученики не узнали любимого преподавателя. В этот день он задерживался. Ребята тихо ждали его прихода. Наконец услышали в пустом коридоре, где стояла полнейшая тишина, стук его протеза и палочки. Чувствовалось, что он шёл быстро. Когда Алексей Арсеньевич зашёл в класс, его лицо пылало гневом, а руки тряслись. Подойдя к своему столику, он стал с размаха бить по нему своей палкой, и кричать одно слово «Сволочи!» Ребята не понимали, что происходит. Когда он немного успокоился, вдохнув и выдохнув несколько раз полной грудью, ребята услышали гневную обличительную речь в отношении людей, не ценящих хлеб.

Оказалось, во дворе школы он обнаружил валявшийся на земле кусочек хлеба, что вывело его из равновесия. Алексей Арсеньевич утверждал, что люди быстро зажрались, если позволяют бросать хлеб под ноги и топтать его. Воины Красной Армии дрались с фашистами не только за Родину, но и за хлеб, выращиваемый тяжёлым трудом, кровью и потом. Многие пленные воины погибали от голода, так и не дождавшись куска хлеба. Находились пленные, готовые за кусок хлеба продаться фашистам, чтобы выжить любым способом. А какой-то ученик вместо того, чтобы оставшийся кусочек хлеба скормить птицам, или отдать голодным бездомным животным, избавился от него, бросив на землю.

Алексей Арсеньевич не стал скрывать, что не каждая семья может купить хлеба столько, сколько желает. Много в городе нищих, готовых целовать руки за кусочек хлеба. Среди попрошаек есть калеки-инвалиды, получившие тяжёлые увечья на войне.

В конце поучительной речи Алексей Арсеньевич сказал, что ребята умные, хорошие пионеры сделают из случившегося в школе правильный вывод на всю жизнь. Он не стал проводить урок, отпустив учеников раньше времени домой.

Во время речи Алексея Арсеньевича Олежка вспоминал, как ночами стоял в очереди за хлебом, падая с ног от усталости. Иногда мама давала ему деньги, чтобы купил на рынке пол буханки чёрного хлеба. Рынок многие годы после войны располагался в центре города, в сотне метров от памятника Ленину, и тянулся до кромки моря.

Купив хлеб, чтобы оставалось меньше времени для соблазна, Олежка бежал домой, крепко прижав к груди, необыкновенно вкусно пахнувший хлеб. Не сдержавшись, и в душе ругая себя за слабость духа, предательски начинал отщипывать жёсткие края хлеба. Пытался долго жевать, но ничего не получалось. Вкуснейший хлеб моментально проваливался в желудок, и Олежка на бегу продолжал отщипывать корочки хлеба. Когда дома маме протягивал купленный хлеб, Олежка его сам не узнавал, так как он оказывался общипан со всех сторон. Мама никогда не ругала сына за такой поступок. Она начинала молча делить хлеб на членов семьи, на четыре части. Кусочек Олежки оказывался больше остальных.

 

Часть 3-я

Олежка вспомнил жуткую картину, связанную с пленными красноармейцами. От воспоминаний у него на глазах выступили слёзы, и он стал шмыгать носом, стараясь, чтобы это не заметили ребята. В классе были ученики, возвратившихся с родителями из эвакуации, и поэтому не видевшие живых немцев-фашистов, их зверств, и русских военнопленных. Им было интересно слушать рассказы о жизни советских людей в оккупации. Они, заметив слёзы Олежки, начали приставать с расспросами, почему он плачет.

Некоторые подумали, что Олежка плачу из-за стыда, так как это он выбросил на землю кусочек хлеба. И тогда Олежка рассказал, как в городе впервые увидел пленных красноармейцев, конвоируемых немецкими автоматчиками. Это было совсем недавно, поэтому Олежке не надо было напрягать память. Рассказал так, как событие отложилось в детской голове.

Жителям города не хотелось верить, что по его улицам будут ходить немецкие солдаты. Эта уверенность не покидала и тогда, когда бои проходили на улицах. Круглые сутки стоял неимоверный грохот. Земля содрогалась от взрывов снарядов и бомб, что чувствовалось даже в подвалах, в которых прятались люди от боевых действий обеих армий.

Немцы, заняв город, ещё продолжали бомбить крепость с засевшими там красноармейцами.

После того, как перестали бомбить, разнёсся слух, что немцам удалось подавить последний очаг сопротивления Красной Армии в городе. Много военных Красной Армии оказались в плену.

На второй день разгрома Крепости, фашисты провели пленных по улицам города. Прошли обречённые на смерть бойцы и по улице Олежки. Молва о движении колонны пленных переходила от двора к двору. Немцы трагическим шествием хотели морально подействовать на пленных и жителей города, высыпавших на улицу. Кто мог ходить, от детей до стариков, не остались в квартирах. Все молча стояли на тротуаре, занимая его до края проезжей части дороги. Царила, ничем не нарушаемая, тишина. Казалось было слышно дыхание собравшихся. Даже дети застыли в одной позе, забыв закрыть рты. Пленных вели из центра города в конец улицы. Куда их вели, никто не знал.

Издали услышали шарканье многочисленных ног. Чтобы увидеть, как идут военнопленные, люди выходили на дорогу и приставив ладонь к глазам, всматривались вдаль. Несколько немцев с автоматами шли впереди колонны. Они автоматами показывали жителям, чтобы те подальше отошли от дороги. Люди быстро и безропотно выполняли указание хозяев новой жизни.

И вот появились пленные. Это было страшное зрелище, усиленное тем, что по бокам колонны в нескольких метрах друг от друга шли немецкие солдаты в чёрной зловещей форме с разными знаками отличия, с орденами и медалями. Обращали на себя внимание до блеска начищенные сапоги. Они шли, гордо подняв головы с презрительной ухмылкой, показывая всем видом солдат победителей.

Пленные были разных возрастов. Были среди них мужчины, убеленные сединой, и совсем юные мальчишки. Всех объединяло изорванное обмундирование со следами крови. Многие были ранены, о чём свидетельствовали кровавые повязки. Некоторые не могли идти самостоятельно из-за ранений в ногу. Сморщившись от боли, они прыгали на одной ноге, опираясь на плечи товарищей, идущим по бокам. Никто не должен был отставать от колоны, представляющую печальную реку из шевелящейся массы живых человеческих тел.

Прошёл слух, что в начале пути несколько солдат из-за тяжёлых ранений не могли идти наравне со всеми, и поэтому стали отставать. Немцы, чтобы не иметь лишних забот, их пристрелили. Пленные шли молча, низко опустив голову, стараясь не встречаться с глазами горожан.

Женщины взяли с собой кусочки хлеба, лепёшки, сухари и вареную картошку. Старались, чтобы немецкие конвоиры не заметили, когда бросали пленным скудную еду. Пленные оживлялись, стараясь поймать, что летело в их сторону. Кто успевал что-то поймать, быстро прятал в карман. К летящей еде одновременно протягивалось несколько рук пленных, мешавших тем самым друг другу. Потому кусочки хлеба или картофелина, ударяясь о тянувшиеся руки, падали на землю. Никто из несчастных не рискнул остановиться, чтобы нагнуться и поднять желанную еду. Это могло смешать строй, за что последовало бы жестокое наказание. Пленные старались не наступить на то, что падало к ногам. Немецкие конвоиры вели себя по-разному. Одни грозно направляли на женщин автомат, выкрикивая по-немецки «хальт!», другие делали вид, что ничего не заметили.

Увиденное не укладывалось в детской голове. Мозг не хотел понять, как получилось, что родные красные воины, только что будучи свободными людьми, идут, окружённые какими-то чужими солдатами, выполняя их любое приказание. Не вытирая слёз, плакали взрослые и дети. Они понимали, что находятся в положении, не на много лучше положения пленных, так как их жизнь и судьба находились в руках жестокого и безжалостного победителя.

Когда колонна пленных прошла, на земле остались куски хлеба, лепешки, картошка и сухари. Всё это люди бережно собрали, чтобы дома покушать, тяжело переживая, что скудная еда не досталась военнопленным.

Жители долго не расходились по домам, вспоминая молоденьких и старых солдат, тяжело раненных. С печалью говорили, что многие солдаты из-за ранения далеко не пройдёт, и будут расстреляны фашистами. Женщины крестились, желая бойцам сил и здоровья, чтобы их дождались дорогие мамы и жены. Взяв детей за руку, женщины уводили домой, где долго пересказывали друг другу о страшном шествии дорогих солдат, гадая, что их ждёт впереди.

Из каждой семьи кто-то из мужчин ушёл на фронт. Поэтому женщины молили Бога, чтобы тех не постигла участь только что виденных солдат.

Бабушка Олежки, человек дореволюционной закалки и глубоко верующая, подошла к иконе, висевшей в углу, и стала просить Бога, чтобы два её воюющий сына лучше погибли на поле брани, чем попали в лапы дьяволов в чёрной форме.

Бог, видимо, услышал молитву бабушки, так как старший сын Сергей погиб в бою на Перекопе, а средний, Павел, вернулся домой, избежав фашистского плена. Мама Олежки тоже помолилась перед иконой, пожелав мужу здравия и Божьей поддержки в боях с ненавистным врагом, напавшего на родную землю, разлучив родных людей на несколько лет, а то и навсегда.

Олег, дитя войны, слушая, как кричал инвалид кровавой войны Алексей Арсеньевич, возмущённый тем, что кто-то бросил в мирное время на землю кусочек хлеба, понимал его, так как уже видел лежащий на земле хлеб, мимо которого проходили голодные пленные.