Но-оо! (конкурсное)

Отца мне не хватает с годами всё больше. Просто не хватает. Не для беседы, не для дела, а так, чтобы был просто рядом. Сидел бы согнувшись на диване, руки сложив как -то по особенному на коленях, и молча смотрел бы в нашу жизнь, не осуждая нас всех. Он никогда никого не осуждал. Отец только работал, много работал... Исподволь, занимаясь нашим воспитанием (пятеро детей: дочка и четыре сына), которое строилось в основном на собственном жизненном примере, он выбирал момент и мимоходом, вроде, как случайно, вставлял небольшие зарисовки о себе:

"Я до войны трудился жестянщиком и каменщиком, и печником. А ещё воевал с февраля 1942 года до самой нашей Великой Победы. Был артиллеристом крупного калибра, 203,6 мм, служил в гаубичном артиллерийском полку большой мощности. Все артиллеристы в нашем расчёте были рукастые. Если долго стоим, то обживаемся крепко со своим хозяйством. Тем более на себе не носить, тракторный тягач всегда под рукой был. У немцев были термосы не индивидуальные, а для доставки и приготовления пищи в походных условиях. То, что показывают в фильмах гофрированные, жестяные, круглые емкости за плечами немецких солдат, вовсе не термосы для пищи, это коробки для противогазов. Так, я выправлял помятые их термосы и мы заправляли их кашей, различной пищей, да и соляркой тоже. Десяток таких вместительных баков у нас всегда с собой были. В некоторых из них замочишь гимнастёрку с хозяйственным мылом и на огонь поставишь, черпаком помешаешь, вот тебе и стиральная машина фронтовая... А из гофрированных жестянок порой я трубы печные для буржуек в землянках монтировал..."

И я вместе с ним вживую представлял эту никому неизвестную страничку войны, и мне хотелось слушать его бесконечно...

Отец улыбаясь, однажды поведал и свою встречу со мной после фронта, вернувшись домой:

" Я ворвался к тебе в больницу, когда тебя уже с залеченными ожогами, 6 -ти летнего, выписывали домой. Прижал тебя к своей щетинистой щеке, мать только боялась: морозный запах сена и табака, да и пороха тоже вскружат тебя сильнее всяких лекарств. Пропах ты у меня фронтовым парфюмом, однако. Посадил тебя перед собой на сани в охапку сена и мы тронулись домой. Сиял ты, словно солнце во всю дорогу. Лошадка бежала весело, фыркая на нашу собачку, которая обгоняя сани, пыталась вглядеться в тебя. Жучка не успела ещё лизнуть в лицо и поэтому мешалась под лошадиными ногами..." "Но-оо!"- звучало привычное периодами. Я запомнил это на всю жизнь, то ли благодаря его воспоминаниям, то ли благодаря яркому впечатлению от встречи. Всё смешалось навек в моей памяти и словно крутится бесконечное кино: отец подгоняет умницу-кобылку, дёргая двумя руками вожжи таким образом, что они слегка хлестали её по широким бокам. Дорога весело извивается в снежных сугробах . Снег скрипит под санями. Зима яркая и морозная! Отец счастливый и сильный. Я сижу впереди и улыбаюсь! "Но-оо!" - кричим мы с отцом вместе! Улыбается лошадка Шурка! Улыбается Жучка! Улыбается мать! Улыбается светлое голубое небо! Впереди отчий дом!

Отца мне не хватает с годами всё больше. Просто не хватает. Не для беседы, не для дела, а так, чтобы был просто рядом, как тогда, счастливым днём в санях... "Но-оо!" - без лишних слов...