Биографические листки (продолжение)

3

В селе редко звали по имени-фамилии. Пинчуков, Гавриленко, Кундик, Шевелев… Да их пруд пруди! Человека найти по фамилии непросто. Уличные прозвища - другое дело. Моего деда Дмитрия Ивановича звали Шош, отца – Сергей Шошов, Я был Митька Шошов. Дмитрий, Дима улица не признавала, да и родные, знакомые звали Митей. Фактически же мы с дедом были Дмитриями.

Однажды он взял меня, с согласия родителей, в поездку за сеном. Я находился в том возрасте, когда интересно ехать на тряской телеге. Ходил дед в лаптях, сам их плёл. В сенцах на гвозде висела пара запасных. На зиму валял для себя и бабушки валенки, рукавицы из овечьей шерсти. Плёл большие корзины с двумя ручками, в которых носили торф-саморезку или овощи с огорода.

Правый глаз у него белый, что меня не смущало: привык. Если б обратился в своё время к городским врачам, то, может, его вылечили бы. Но он в Новозыбков не ездил, лапти летом редко снимал, разве что на ночь. Говорил, в них мягче ногам и удобней, чем в чоботах (так у нас сапоги называли).

Положил не спеша вилы, грабли, верёвки, гнёт со сделанными топором на одном конце углублениями. Сели, через невысокий тележный борт свесив ноги. Мои в ботинках на каучуковой подошве, его - в лаптях с онучами. Рыжий конь смирный, послушный. Когда выехали за село, дед дал мне вожжи, чтоб правил. Я лишь об этом и мечтал. Длинную же хворостину оставил у себя, из чего я заключил, что погонять будет сам.

Он не особо разговорчивый, да и о чём говорить? Всё о деде я знал из отцовских рассказов да наших фотографий, хранящихся в хате на стене под стеклом.

Бельмо у него появилось недавно. В молодости имел привлекательные черты лица. Был предприимчив, ездил ещё при царе-батюшке с земляками в США на заработки. Труд на тамошнем заводе тяжёлый, изнурительный, зато привёз дед из Америки небольшую кубышку. Купил землицы, женился. Старший сын Сергей, то есть мой отец, появился на свет после революции, в 1919 году.

Мы трясёмся на телеге. Внук-пострелёныш с вожжами в руках, довольный каждым поворотом. Ещё бы! Конь чутко слушается команды. Я счастлив: он не воспринимает меня зелёным пацанёнком. Рядом - дед, ни разу не стегнувший коня хворостиной. Полдневная жара не спадала.

До Песков (не совсем обычное для леса название) доехали быстро. Я сидел на верёвке, толстой и не грубой. Если на кочке подпрыгивали, то даже приятно было. Мешала только толстая жердь, лежавшая между мной и дедом. Она тряслась вместе с телегой.

После очередного поворота я увидел три копны, которые находились поблизости одна от другой. Дед произнёс «тпру-у-у» - конечная остановка. Вожжи у меня забрал, привязал к молодой берёзе. Нарвал охапку свежей отавы, положил под большую глазастую голову, ушами отгонявшую оводов и слепней.

Ну, говорит, будешь помогать укладывать. Скинул наземь верёвку, гнёт, грабли и вилы. Солнце начало бродить, облачка нет-нет да и закрывали его. Сено сверху потемнело настолько, что напомнило мне пожухлую траву, перезимовавшую под снегом. Когда забрался на телегу и дед принёс первый навильник, я остро ощутил, какое оно сухое и душистое. Получил наставление утаптывать ближе к середине телеги, даже если положено на её угол.

Я старался вовсю, знал: дед разбирается, слова зря не скажет. Он приносил на вилах не очень большие охапки, я справлялся. Полторы копны уложили, и от деда поступил приказ слезать. Отгоняй говорит, слепней. Конь уже перестал жевать отаву, в раздражении иногда поднимал ногу, махал хвостом. С меня градом тёк пот, надоедали комары. Пришёл коню на помощь, поймал водня (так детвора называла овода), как мух ловил для рыбалки. Тот успокоился, почувствовав подмогу.

Дед полез наверх, поправил, потоптал, съехал на землю, опять стал носить, наращивая воз. И снова наверх вскарабкался. Наращивал до тех пор, пока копен не стало. Я с облегчением заметил, что он уже сгребал остатки граблями. Воз стал высоким, и это деда не смутило. Стал на оглоблю, затем - коню на круп, взобрался на подросшую телегу. Давай, приказывает, жердину. Я кое-как с ней справился, подал тот конец, что потолще. Затащил её дед к себе, положил на сено. Отойди, говорит, в сторонку, посмотри, точно ль посередине легла.

Я отошёл, посмотрел: надо чуть подвинуть влево. Он поправил и слез прежним манером. Тоже был весь в поту и пыли. Конь ничего, стоит, покладистый. Я диву давался: его раздражали слепни и водни, а тяжесть человека будто и не чувствовал вовсе. Вот дед зажимает верёвками гнёт, привязав его к телеге спереди и сзади. Воз словно в землю врос, ниже стал. Сбоку глянул. Не меньше, говорит, тридцати пудов с тобой уложили.

Разрешил мне наверх залезть с коня, приказал не ёрзать, держаться крепко за жердину, следить, чтоб не упали грабли и вилы. Так я впервые на душистом возу и приехал домой.

В будущем происхождение родового прозвища со всей определённостью установить не удалось. В монгольском языке оно означает «зёрнышки», однако попалось и ещё одно значение: домашний дух на Руси.

 

 

 

 

 

 

Фото автора с оригинала: мой дед Дмитрий Иванович (крайний справа) с земляками в США