От чего отказался Есенин-7
ОТ ЧЕГО ОТКАЗАЛСЯ ЕСЕНИН
(Литературный анализ)
7.
Итак, творческое взросление поэта неразрывно связано с ростом духовным, то есть с началом постижения Истины Христовой, с началом применения Её законов в оценке мира и самого себя. Вершиной этого внешне невидимого похода всегда были и всегда будут глубина и правдивость видения жизни земной, а по большому счёту непреклонное отрицание зла, несправедливостей, гадостей бытия, призыв к изменению мира на основе безупречных Божественных Заповедей, высших критериев человеческого существования.
Можно об этом обязательно-неотвратимом явлении сказать и по-другому. В нём точнейшее отражение закона искушения, суть которого в осознанном признании ошибочности атеизма, возвеличивания во многом ограниченных способностей человека, отхода от вековых русских христианских традиций. Ну и понятно — в возвращении к Христовой вере в её более глубоком постижении, понимании.
Творчество Сергея Есенина — лучшее подтверждение закономерности, открытой святителем Василем Великим. Оговорюсь, что нам с нынешним исследованием крепко повезло. У гения нашего — подчеркнём ещё раз — нет ни одного произведения, где бы он покривил душой, вышел из послушания совести, жизненной правде. Не потому ли так искренни и чисты первые есенинские опыты в стихах — признания в любви Спасителю, Богородице, созданной Господом Природе?
Много можно привести стихов на эту тему. Мы ограничимся одним, в котором поэт искренне говорит о своём христианском чувстве, зрелом, ярком уже в 19 лет:
* * *
Чую радуницу Божью —
Не напрасно я живу,
Поклоняюсь придорожью,
Припадаю на траву.
Между сосен, между ёлок,
Меж берёз кудрявых бус,
Под венком, в кольце иголок,
Мне мерещится Исус.
Он зовёт меня в дубровы,
Как во царствие небес,
И горит в парче лиловой
Облаками крытый лес.
Голубиный дух от Бога,
Словно огненный язык,
Завладел моей дорогой,
Заглушил мой слабый крик.
Льётся пламя в бездну зренья,
В сердце радость детских снов,
Я поверил от рожденья
В Богородицын покров.
При такой крепкой православной вере невозможно было предположить, что не пройдёт и года, как сердце Сергея закружит сатанинская революционная страсть восстать против Спасителя. Но губительно-спасительное искушение проснулась:
* * *
Не ищи меня ты в Боге,
Не зови любить и жить...
Я пойду по той дороге
Буйну голову сложить.
По дороге бунтарской, на которой, действительно, тысячи россиян сложат буйные головы. Сложит и наш герой, лучший лирик и трагик эпохи… А пока революционный вихрь («Ветер, ветер На всём Божьем свете». — Блок) подхватил поэта и понёс по несбыточным мечтам и надеждам. Крушила православие безумная большевистская власть. Не отставал от её разрушительной гордыни и Сергей Есенин. Та «прославляла» себя иудейскими, безбожными делами, а герой нашего эссе — воистину кощунственными строчками. Их мы уже приводили, однако приведём ещё раз, подкрепив соседним (по той же поэме «Инония») четверостишием:
Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело,
Выплёвываю изо рта.
Не хочу восприять спасения
Через муки его и крест:
Я иное постиг учение
Прободающих вечность звезд.
Новый революционный пророк постиг иное учение. Какое же? А вот такое — революционное, марксистское, перенятое у отцов ложной (потому что без Бога) демократии:
Я сегодня рукой упругою
Готов повернуть весь мир…
Грозовой расплескались вьюгою
От плечей моих восемь крыл.
Вот и принялись переворачивать созданный Творцом, но дюже подпорченный за века людьми, Творца явно забывшими. И в 17-ом году пере-вернули! Взахлёб возвестил об этом Есенин:
Радуйся, Сионе,
Проливай свой свет!
Новый в небосклоне
Вызрел Назарет.
Новый на кобыле
Едет к миру Спас.
Наша вера — в силе.
Наша правда — в нас!»
* * *
В юношеские годы, в пору увлечения шедеврами Гоголя, Есенин обратил внимание на, казалось бы, парадоксальные мысли о том, что цивилизация несёт духовную гибель человечеству. Гибель неизбежную, если будут забываться нравственные заветы Господни. Это доказывали литературные труды самого Гоголя («Мёртвые души», «Петербургские повести»), Пушкина («Евгений Онегин», роман «Капитанская дочка», «Повести Белкина»), Лермонтова («Печорин»), Гончарова («Обломов», «Обрыв», Тургенев (всего его романы).
Есенин и сам взялся было за эту глобальную тему (повесть «Яр», стихотворение «Мир таинственный, мир мой древний»), да сбила заманчивая идея, вихрем ворвавшаяся в русские пределы, — идея построения самого справедливого строя на земле, строя народного, строя социалистического. Может быть, в этом спасение мирового «цивилизованного» развития? Но — без Бога? Да — без Бога! Однако с настоящими, наконец-то реализованными Свободой, Равенством, Братством, которых за всю длинную историю не знали люди земли. И недаром гениальный Блок стал на сторону восставших «двенадцати». И «двенадцать» восстали недаром. Наступает эра духовного рождения народов, осознания своих сил и богатырских возможностей, время изменения мира для счастья людского. И вести прозревающие массы к этому счастью обязан поэт-пророк.
Листьями звёзды льются
В реки на наших полях.
Да здравствует революция
На земле и на небесах!
Души бросаем бомбами,
Сеем пурговый свист.
Что нам слюна иконная
В наши ворота в высь?
Нет никаких преград в этой святой борьбе, всё преодолимо, всё оправдано.
Если это солнце
В заговоре с ними, —
Мы его всей ратью
На штыках подымем.
Если этот месяц
Друг их чёрной силы, —
Мы его с лазури
Камнями в затылок.
Разметём все тучи,
Все дороги взмесим,
Бубенцом мы землю
К радуге привесим.
Ты звени, звени нам,
Мать-земля сырая,
О полях и рощах
Голубого края…
* * *
И тут возникла в судьбе поэта Айседора Дункан — человек полной свободы, земной бог-творец, ломающий все нормы сгнившего прошлого и зовущий небывалыми танцами в небывалое будущее. Таким будущим увиделись нашему герою Европа и Соединённые Штаты Америки, куда выехал он с немолодой женой своей.
«Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше.
Вспомнил про «дым отечества», про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, вспомнил после германских и бельгийских шоссе наши непролазные дороги и стал ругать всех цепляющихся за «Русь» как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Россию.
С того дня я ещё больше влюбился в коммунистическое строительство. Пусть я не близок коммунистам как романтик в моих поэмах, — я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может, близок и в своём творчестве» («Железный Миргород»).
И ещё одно признание в этой статье:
«Перед глазами — море электрических афиш. Там, на высоте 20-го этажа, кувыркаются сделанные из лампочек гимнасты. Там, с 30-го этажа, курит электрический мистер, выпуская электрическую линию дыма, которая переливается разными кольцами. Там, около театра, на вращающемся электрическом колесе танцует электрическая Терпсихора и т. д., всё в том же роде, вплоть до электрической газеты, строчки которой бегут по 20-му или 25-му этажу налево беспрерывно до конца номера. Одним словом: «Умри, Денис!..» Из музыкальных магазинов слышится по радио музыка Чайковского. Идёт концерт в Сан-Франциско, но любители могут его слушать и в Нью-Йорке, сидя в своей квартире.
Когда всё это видишь или слышишь, то невольно поражаешься возможностям человека, и стыдно делается, что у нас в России верят до сих пор в деда с бородой и уповают на его милость.
Бедный русский Гайавата!»
После поездки в Европу и Америку, по признанию поэта, зрение его «преломилось». Как мы отметили выше, оно и до этого склонно было видеть в революции нечто спасительное и грандиозное, однако сомнения оставались — уж очень много принесла она насилия, жестокости, ненависти, алчности, крови. А теперь Есенин был полностью уверен в правильности и спасительности русского пути. Только кровью и может очиститься ветхий человек. И правы, безупречны были Некрасов и Блок, прославившие этот мучительный, очищающий путь. Один из них (Некрасов) продекларировал:
Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной,
Не будет гражданин достойный
К отчизне холоден душой,
Ему нет горше укоризны...
Иди в огонь за честь отчизны,
За убежденье, за любовь...
Иди и гибни безупрёчно.
Умрёшь не даром: дело прочно,
Когда под ним струится кровь...
Другой сказал короче, однако не менее ёмко:
Революция в крови —
Господи благослови!
Потому, готовя к печати новую книгу стихов и поэм, Есенин открыл её обращением к издателю:
Издатель славный! В этой книге
Я новым чувствам предаюсь,
Учусь постигнуть в каждом миге
Коммуной вздыбленную Русь.
Нынешние критики (а они, к сожалению, почти все перевелись) нахраписто утверждают, что поэт вынужден был хитрить, скрывать своё неприятие советской власти, совершенно забыв, что даже Троцкому на предложение перейти в большевистский стан и писать оды о революции Сергей Алесандрович с улыбкой ответил: «Не могу. Я Божья дудка». Так что перед кем нужно было ему кривить душой и к кому вкрадываться доверием? Всё получится у Сергея по-иному, по-есенински. Мы ещё успеем убедиться в этом. А пока — нелёгкая, изнурительная учёба «постигать в каждом миге коммуной вздыбленную Русь».
* * *
Итак, Сергей Есенин так был пленён американской цивилизацией, что не на второй, а на третий план ушли в его сознании прежние размышления о скрытой гибельности общественного прогресса. Они сменились почти большевистской уверенностью, что свободный русский народ (а он поэту таким и казался) все трудности перенесёт и построит-таки неслыханную советскую систему отношений, то есть рай не на мифическом небе, а на грешной земле.
Я полон дум об индустрийной мощи,
Я слышу голос человечьих сил.
Довольно с нас
Небесных всех светил,
Нам на земле
Устроить это проще.
И, самого себя
По шее гладя,
Я говорю:
«Настал наш срок,
Давай, Сергей,
За Маркса тихо сядем,
Чтоб разгадать
Премудрость скучных строк.
Надо сказать, что про основоположника научного коммунизма поэт сказал не ради всеобщей тогдашней моды. В бытность свою корректором Сытинской типографии (1913-1914 годы) Есенин, сблизившись с подпольной группой рабочих, стал активистом среди распространителей меньшевистской литературы, львиную долю которой составляли труды Маркса. Он не только читал и изучал статьи великого утописта, но и выступал на тогдашних тайных сходках. За ним шпики даже слежку установили. Так что в разгадывании «премудрых скучных строк» поэт-лирик новичком не был, и основы построения невиданного строя ему были знакомы. И вот эти строчки, которые раньше казались мне несколько бахвальными:
Достаточно попасть —
на строчку,
Как вдруг —
понятен «Капитал», —
написал он вполне правдиво и осознанно. Недаром Троцкий и другие члены ЦК с интересом беседовали с Есениным о политике и делах, гейзерами бивших в стране, и без натяжки, со знанием дела, хвалил стихи певца «крестьянской» жизни. Они были удивительно свежими и искренними. По-другому сочинять не мог, не умел.
Многие в предреволюционные годы шли в пропагандисты научного коммунизма по массовой тогдашней моде — мол, и мы не отстаём от веяния времени, и мы герои. Но у Сергея всё было серьёзно, без обмана. Почитайте письма Сергея другу юности и однокашнику по Спас-Клепикам Грише Панфилову.
Почитайте его признания по перестройке мировоззрения: «На людей я стал смотреть тоже иначе. Гений для меня — человек слова и дела, как Христос». Встретите и рассуждения о жертвенном служении народу русскому. Уже не в прозе, а в стихах:
Тот поэт, врагов кто губит,
Чья родная правда — мать,
Кто людей как братьев любит
И готов за них страдать.
Он всё сделает свободно,
Что другие не могли.
Он поэт, поэт народный,
Он поэт родной земли! (1912 г.)
В семнадцать лет Сергей воспринимал Маркса чуть ли не как Христа. А Ленина, кажется, и выше своего тогдашнего идеала ставил. Вот он Петр Первый наших дней — человек слова и дела, который призван историей вывести страну к земному раю! И тогда…:
Тогда поэт
Другой судьбы,
И уж не я,
А он меж вами
Споёт вам песню
В честь борьбы
Другими,
Новыми словами.
Он скажет:
«Только тот пловец,
Кто, закалив
В бореньях душу,
Открыл для мира наконец
Никем не виданную
Сушу».
Да, вера в светлое революционное будущее в начале двадцатых годов была у Есенина неколебимой. Казалось, делается в стране всё по высшим требованиям марксистско-ленинской науки. Было много насилия. Но сопротивление противников нового строя надо было преодолевать, сламывать, то есть «губить врагов». И только в этом победа великого похода. И только этой штормовой дорогой ведёт Русь Советскую Новый Спаситель.
Он — рулевой
И капитан,
Страшны ль с ним
Шквальные откосы?
Ведь, собранная
С разных стран,
Вся партия его —
Матросы.
… Он мощным словом
Повёл нас всех к истокам новым.
Он нам сказал: «Чтоб кончить муки,
Берите всё в рабочьи руки.
Для вас спасенья больше нет —
Как ваша власть и ваш Совет».
… Коммунизм —
Знамя всех свобод.
Ураганом вскипел
Народ.
На империю встали
В ряд
И крестьянин
И пролетариат.
Встали. И имперскую власть свергли. И уже ни малейшего сомнения, что новая народная власть не на века, а навсегда, на вечность вечную.
* * *
Говорят, Есенин раньше всех тогдашних поэтов начал писать о Ленине. По крайней мере, раньше Маяковского. Я это проверил. Но не об этом сегодня речь. Если есенинский цикл стихов и поэм о вожде революции сравнить с его же произведениями 1924-1925 годов, то даже не дока в поэтических тонкостях заметит, что он крепко проигрывает лирике поэта, и даже политической, к которой принадлежат вещи о переустройстве российской жизни. В чём же дело? Ведь и те, и другие относятся к одному творческому периоду нашего героя, периоду более зрелому, периоду, когда идёт более глубинное постижение земной жизни.
Есть укрепившееся с приходом серебряного века ложно-эстетское мнение, что политика и трудовые процессы не для высокой поэзии, что они не поддаются литературному слову и что за темы эти и браться не следует — всё равно ничего не получится. Но это такой же обман, как всё, что пытаются объяснить человеки без знания и применения в житье-бытье Истины Христовой. Великие поэты опровергают нигилистов с лёгкостью необыкновенной.
Пушкин — стихами «Во глубине сибирских руд…», «Деревня», «Пророк», «Странник», романом «Капитанская дочка», трагедией «Борис Годунов», «Повестями Белкина». Гоголь — поэмой «Мёртвые души»,
«Петербургскими повестями», отрывком из романа «Рим». Лермонтов — стихами «На смерть поэта», «Пророк», «Прощай, немытая Россия…», поэмой «Песня про царя Ивана Васильевича…», романом «Печорин». Тютчев — стихами «Умом Россию не понять…», «Ты долго ль будешь за туманом…», «Над этой тёмною толпой…», «О вещая душа моя!..», «Эти бедные селенья. Тургенев — «Записками охотника» и романами «Отцы и дети», «Дворянское гнездо». «Гончаров — романом «Обломов», Блок — поэмой «Двенадцать», Маяковский — вступлением в поэму «Во весь голос». В этот ряд ставим мы и Есенина, о котором наш литературный анализ и который пока далёк ещё до окончания. Хотя уже сейчас мы можем назвать лучшие его «политические» произведения, их очень много, но я навскидку ограничусь такими — стихи «Наша вера не погасла…», «Не напрасно дули ветры…», «Исповедь хулигана», «Мир таинственный, мир мой древний…», «Не ругайтесь. Такое дело!..», «Годы молодые с забубённой славой…», «Письмо матери», «Пушкину», «До свиданья, друг мой, до свиданья…», «Русь советская», «На Кавказе», «Стансы» и другие маленькие поэмы о жизни советской, драматические поэмы «Пугачёв» «Страна негодяев», поэмы «Анна Снегина» и «Чёрный человек».
Но сейчас мы говорим об одном, на первый взгляд, загадочном моменте в творчестве Сергея Александровича. О том, почему, почти уже на самой высокой точке его взлёта, «ленинские стихи и поэмы» не получились, не достигли уровня других «политических» произведений двух последних лет. Мы называем их «политическими» потому, что они вскрывают основы жизни России той поры, рассказывают о главном и судьбоносно важном, а жизнь без политики немыслима.
Итак, причины «хужести» Ленинианы (от «хужее» — любимого слова нашего героя). Их, причин, много. Однако
попробуем привести разнообразные огрехи к общему знаменателю. По нашему мировоззрению, а вырабатывали мы его согласно с вечными правилами Истины, существует три основных корня, от которых отходят побеги творческих ошибок. Это — нарушения закономерностей формы, содержания и Божественной Истины.
Обратимся к первой категории — к форме. Нетрудно заметить, что, к удивлению, очень часто манеры повествования новых по теме стихов и поэм неестественны, надуманы, модернистски вычурны, не соответствуют тому, о чем хочет сказать автор.
Для доказательства наших «крамольных» утверждений, а «крамолы» такие сам Есенин любил и всю жизнь неизменно им следовал, — возьмём «Балладу о двадцати шести» и небольшую поэму «Возвращение на родину», написанные в 1924 году, с разрывом всего в два месяца. Поэму Есенин начинает так:
Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.
Здесь всё душевно, понятно, правдиво. А короткое словосочетание «колокольня без креста» сразу вводит нас в советский послереволюционный быт, когда нагло сбрасывались с церквей кресты, или больше того — Дома Божьи вовсе яростно разрушались. Повествование пронизано исповедальностью и доверительностью. Стихам веришь с первой строки.
Не так воспринимаешь «Балладу о двадцати шести»:
Пой песню, поэт,
Пой.
Ситец неба такой
Голубой.
Море тоже рокочет
Песнь.
Их было
26.
Этакое бодрое начало под ситцем голубого неба. Как будто праздник какой на носу. А на деле — трагический рассказ о гибели двадцати шести Бакинских комиссаров. Реквием бы здесь уместен был, по тогдашним убеждениям поэта, с захватывающей сердце мелодией. Но, как начинаешь понимать, и он бы не понадобился при встающей их следующих слов картины:
Над пустыней костлявый
Стук.
Вон ещё 50
Рук
Вылезают, стирая
Плеснь.
26 их было,
26.
Мало кто не согласится — манера повествования напоминает гоголевского «Вия», мистика и ужас, и навряд ли подходит она для «воспевания» героев революции.
В этой же балладе есть такая строфа:
Коммунизм —
Знамя всех свобод.
Ураганом вскипел
Народ.
На империю встали
В ряд
И крестьянин
И пролетариат.
Здесь уже не манера, стиль повествования, а другое нарушение формы произведения, целый набор назойливых штампов политической агитации той, да и более поздней советской поры — знамя всех свобод, революционный ураган, встали в ряд на империю, крестьяне и пролетариат.
Кстати, здесь же находим частую стилистическую ошибку — подмену вида родом и наоборот. Неизменное правило для всех пишущих и говорящих по-русски: в перечислении слов нельзя употреблять вместе слова родовые (в данном случае пролетариат) и видовые (крестьянин). Надо было сказать: и крестьянин, и пролетарий, или: и крестьянство, и пролетариат. Причём, слова должны быть в одном и том же числе.
В «Балладе» найдём ещё с десяток ошибок всех трёх категорий. Не обошлось и без ошибочных выводов, нарушающих Истину. Вот эти лжеоптимистические слова. Шаумян говорит Джапаридзе:
«Паровозы кругом...
Корабли...
И во все корабли,
В поезда
Вбита красная наша
Звезда».
Джапаридзе в ответ:
«Да, есть.
Это очень приятная
Весть.
Значит, крепко рабочий
Класс
Держит в цепких руках
Кавказ».
Вскоре из цепких пролетарских рук власть перекочует в ещё более цепкие управленческие, большевистские, нетрудовые ручищи, и рабочий класс перейдёт в привычный рабский разряд. Но вернёмся вновь к маленькой поэме о родине поэта, которую захлестнула красная эпоха: вернёмся, чтобы убедиться, что в «политической» лирике, не посвящённой Ленину, поэтический уровень заметно приблизился к идеальному, истинному, полному.
С поэтом разговаривает дедушка:
Он говорит, а сам все морщит лоб.
«Да!.. Время!..
Ты не коммунист?»
«Нет!..»
«А сестры стали комсомолки.
Такая гадость! Просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки,
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и Богу негде помолиться.
Уж я хожу украдкой нынче в лес,
Молюсь осинам…
Может, пригодится…
Удивительно, но здесь и оценка вождю даётся без возведения его в гении из гениев:
Конечно, мне и Ленин не икона,
Я знаю мир…
Люблю мою семью…
Но отчего-то всё-таки с поклоном
Сажусь на деревянную скамью…
Увы! Эта главка стремительно разрастается в громадную статью, но нам следует идти к завершению исследования, и потому я пойду на небольшую хитрость. Внимательно пересмотрю весь ленинский цикл и отмечу лишь значимые его огрехи. Вот просмотренные стихи и поэмы — «Русь советская», «Издатель славный! В этой книге…», «Баллада о двадцати шести», «Русь уходящая», «Русь бесприютная», «Поэтам Грузии», «Ответ», «Цветы», «Капитан земли», «Ленин», «Песнь о великом походе». Написаны они в 1924-1925 годах, в хронологическом порядке.
«РУСЬ СОВЕТСКАЯ». — «Но и тогда, Когда на всей планете Пройдёт вражда племён, Исчезнет ложь и грусть,— Я буду воспевать Всем существом в поэте Шестую часть земли С названьем кратким «Русь». Утопическая вера в возможность построения на Земле коммунизма. (Искажение Истины).
«ИЗДАТЕЛЬ СЛАВНЫЙ! В ЭТОЙ КНИГЕ…» — «Учусь постигнуть в каждом миге Коммуной вздыбленную Русь». Как поначалу Русь была вздыблена, так потом и развалилась. (Искажение Истины).
«БАЛЛАДА О ДВАДЦАТИ ШЕСТИ» — «Буржуа всех стран», «Тяжёл был коммуне удар, Не вынес сей край и пал». (Заезженные газетные штампы). «То не ветер шумит, Не туман». Неточное словоупотребление: туман шуметь не может, он беззвучен. Образ получается неточным, расплывчатым, непонятным. (Стилистические ошибки).
«РУСЬ УХОДЯЩАЯ». — «Питомцы ленинской победы». Победа оказалась пирровой. «Знать, оттого так хочется и мне, Задрав штаны, бежать за комсомолом». Желания такого поэту хватило ненадолго. «Ну, где же старикам за юношами гнаться? Они несжатой рожью на корню Остались догнивать и осыпаться». Догнивающие старики пронесли сквозь сгнившую советятину и спасли православную веру. «И я, я сам, не молодой, не старый Для времени навозом обречён». Слава Богу, предчувствия поэта не оправдались — он и по сии времена лучший российский поэт, пушкинского уровня. А вот в цитату, обидно, ошибка вкралась: правильно — обречён стать (быть) навозом. Нарушение неизменяемого словосочетания. (В этих строках сразу и стилистический огрех и нарушение Истины).
«РУСЬ БЕСПРИЮТНАЯ». — «Знать, потому теперь попы и дьяконы О здравье молятся всех членов Совнаркома». Далеко не все молились. Тысячи в борьбе с кровавой властью стали священномучениками. (Искажение Истины). Но зато посмотрите, что за прелесть эти строчки, несмотря на недосказанность мысли во второй строке: «И потому крестьянин с водки штофа, Рассказывая сродникам своим (?), Глядит на Маркса, как на Саваофа, Пуская Ленину в глаза табачный дым». (Во второй строке — невысканность мысли).
«ПОЭТАМ ГРУЗИИ». — «В век наш величавый». Величавость была липовая, с людской кровью смешанная. «Людская речь в один язык сольётся». Даже в последнюю обобществлённую эру на земле, эру антихриста, ему не удастся создать один общий язык — трёх с половиной лет для этого не хватит. «Самодержавный русский гнёт Сжимал всё лучшее за горло, Его мы кончили — и вот Свобода крылья рапростёрла». Свобода оказалась свободой от высокой нравственности, свободой вседозволенности и гибельной анархии, от которых нам долго предстоит избавляться ценой долгих невероятных усилий. (Нарушение Истины Христовой).
«ОТВЕТ». — «Но ту весну, которую люблю, Я революцией великой называю! И лишь о ней Страдаю и скорблю, Её одну я жду и призываю!» Скорбеть и страдать долго поэту не пришлось (Искажение Истины).
«ЦВЕТЫ». — «Цветы сражалися друг с другом, И красный цвет был всех бойчей. Их больше падало под вьюгой, Но всё же мощностью упругой Они сразили палачей». Здесь две ошибки. Революция оказалась победительницей в России лишь временно: жизнь показала её несостоятельность. И потом народная демократия — не стоит и мизинца власти царско-православной, которая искренне СЛУЖИЛА Богу, отечеству, вере. (Ошибка, связанная с искажением Истины).
«КАПИТАН ЗЕМЛИ». — «С рукой своей воздетой». Штамп, заезженное словосочетание. «Он много мыслил по-марксистски, совсем по-ленински творил». (Штамп). «Он никого не ставил к стенке». Есенин не знал о приказе Ленина уничтожить царскую семью и целую армию священников. Не знал и о других злодеяниях вождя. (Искажение Истины).
«ЛЕНИН».— «Одно в убийстве он любил — Перепелиную охоту». К великому сожалению и горю и своему и народному — не только. «Я не пойму, какою силой Сумел потрясть он шар земной? Но он потряс…» Здесь не восторгаться надо, а возмущаться (Нарушении Истины). «Шуми и вей! Крути свирепей, непогода. Смывай с несчастного народа Позор острогов и церквей». Большевистская непогода смыла не только позор острогов
и церквей, но и с лица страны миллионы граждан. Не дай Бог никому такого кровавого ненастья. (Искажение истинного положения дел).
«ПЕСНЬ О ВЕЛИКОМ ПОХОДЕ». — «Но сильней всего Те встревожены, Что ночьми не спят В куртках кожаных, Кто за бедный люд Жить и сгибнуть рад…» А точнее — кто потом превратил бедный люд в безмолвных рабов, отдающих жизни за земное счастье управленцев. (Снова нарушение Истины).
Еще раз уточню, что в ленинский цикл Есенина я включил и некоторые значимые его вещи, в которых имя вождя не называется, но где идёт объективный, безошибочный рассказ о революции. И хорошо сделал. Потому что при анализе этой подборки обнаруживается любопытная вещь — самые слабые места в этих стихах и поэмах именно там, где поэт рассказывает о Ленине, выражает свои тогдашние эмоции и даёт оценки «самому человечному человеку» (образ Маяковского). Понятно, что всё это ошибочно и не нуждается в доказательствах. Однако весьма поучительно: в Лениниане самое великое средоточие всевозможных ошибок. И читатель, не искушённый безверием отчётливо понимает, что всё дело в том, что во время работы поэта над образом Святой Дух лишал его поддержки. У него оставалось только душевно-телесное вдохновение. А порой и оно Есенина покидало. Нельзя воспевать зло и способствовать его распространению среди грешного люда. Это пресекается Господом сразу или же, по Промыслу, потом. Примеров много. Есенинский — перед нами. Жаль, что он почти никого ничему не учит.
* * *
А сейчас я помещу стихотворение, которое считаю лучшим в есенинском «советском» цикле. Но предложу его вашему вниманию не столько по этой причине, сколько по той, что отмеченный шедевр убедительно доказывает, что принадлежит к периоду, когда автор достиг своего высшего творческого уровня, который предполагает начало познания Истины, и искреннее служение поэзии (правда, неискренности в стихах Сергея мы с вами и раньше не замечали — её просто нет: уникальная искренность была данностью поэта с «резвой юности»).
Впрочем, внимательно прочитав стихи, вы найдёте в них и ещё одну важную подсказку, которая поможет ответить на основной вопрос этой главы: как Есенину удалось выбраться из липких пут заманчивых идей социализма о возможности построения «земного рая». Ведь всё говорило о том, что обман продержится в его душе долго. Но пророчествует Книга Книг: «Невозможное человекам возможно Богу». И с нашим поэтом случилось невозможное.
Неуютная жидкая лунность
И тоска бесконечных равнин,—
Вот что видел я в резвую юность,
Что, любя, проклинал не один.
По дорогам усохшие вербы
И тележная песня колёс...
Ни за что не хотел я теперь бы,
Чтоб мне слушать её привелось.
Равнодушен я стал к лачугам,
И очажный огонь мне не мил,
Даже яблонь весеннюю вьюгу
Я за бедность полей разлюбил.
Мне теперь по душе иное.
И в чахоточном свете луны
Через каменное и стальное
Вижу мощь я родной стороны.
Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам и тополям.
Я не знаю, что будет со мною...
Может, в новую жизнь не гожусь,
Но и всё же хочу я стальною
Видеть бедную, нищую Русь.
И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песню тележных колёс.
Очень многое в этом стихотворении — и глубина проблемы, и её многогранность, и изумительная пушкинская ясность повествования, и ставшая ещё более сердечной исповедальность поэта, и предельная точность образов, и лаконичное, взвешенное их употребление, и музыкальная певучесть, — всё говорит о том, что Есенин вступил в обширные владения того мастерства, когда литератору начинают открываться ранее недоступные положения Истины и положения эти помогают правильно, безошибочно оценивать действительность и видеть в ней то, что до этого было упрятано от взора. Словом, поэт стал видеть в жизни не только плохие её качества (они и раньше были доступны), но и качества отвратительные, сатанинско-бесчеловечные, которые ставят под сомнение правомерность существования самой эпохи, самого строя, то есть приводят к его полному отрицанию. А если обратиться к православному языку — к окончанию искушения и возвращению к Истине Христовой, на ступени, более высокой и совершенной.
Правда, в только что приведённом стихотворении — сквозь все его многочисленные положительные качества — недовольство недостатками советской жизни и глубокое их осмысление пробилось пока ещё вот в этих болевых строчках: «Я не знаю, что будет со мною... Может, в новую жизнь не гожусь…» Поэт остро ощутил несоответствие новой действительности своим духовным запросам, неприемлемость революционной грубости и лживости его честным любящим человеческий мир никогда не лгущим сердцем. Он уже предчувствует трагический конфликт этого сердца с бессердечным большевистским режимом, который чуть раньше готов был признать вслед за Блоком и Маяковским.
Посмотрим, как это истинное уразумение совершалось в есенинской судьбе.
* * *
Итак, лучшее лирико-политическое стихотворения Сергея Есенина помогло нам разобраться в целом ряде важных моментов:
1) в том, что герой нашего исследования достиг высоты, когда всё большую роль начинает играть постигаемая Истина;
2) что Божья благодать способствует более полному постижению положительных и отрицательных сторон жизни;
3) что это даёт возможность безошибочно оценивать все явления бытия;
4) что вследствие этого усиливает талант писателя;
5) что автор начинает отчётливо видеть и понимать многие мерзости общественного строя, с которыми нельзя мириться, — и поэт всё упорнее ведёт с ними борьбу;
6) что борьба, сопротивление беззакониям порождает непримиримый конфликт с властями и обществом;
и ещё:
7) тем, кто знаком с православной Истиной, подсказывает верный путь разобраться в любой проблеме, поскольку ВСЕ недостатки и нелепости, подчинены всеобщему закону и, как подавляющее большинство существующего в мире, делятся на три составных части — форму, содержание и Истину, которая есть идея, логос, предназначение, высший идеал, необходимый для благополучной жизни.
В начале пути, когда учение Христа многим не знакомо или знакомо поверхностно, — закономерность будет иметь следующий вид: форма, содержание, идея. Триада, бузусловно, дана Творцом для постижения нами смыла жизни, для оценки бытийных фактов; дана по причине того, что мир был создан по образу Триединого Бога, и открытие людям формулы говорило о безупречности Вселенной, о единстве и соответствии друг другу формы явлений, их содержания и предназначения (цели, предусмотренной Вседержителем).
Любое отклонение от Божественной нормы, от Заветов Спасителя, а значит от веры — да простит нас
читатель: повторимся в сотый раз! — обязательно приводит к ухудшению условий бытия, к страданиям и катастрофам, призывает изменить, повысить упавшую нравственность. И лучшие из писателей, в которых совесть, предтеча Бога, не угасала, видели нарушения задуманного Творцом единства и призывали восстановить его.
Но к беде нашей, отходя от Бога, мы теряем способность видеть чёрные, неприглядные дела; более того — они представляются испорченному взору в непорочном радужном свете. И только возвращение к православным традициям вновь сближает нас со Спасителем, Он помогает усвоить положения Истины, и она, Истина, заменяет в формуле идею, идеал, наполняя эти понятия новым, высшим, небесным смыслом. И исследователь жизни — наконец-то! — приходит к точным, непогрешимым суждениям, чётко зная, с чем и как нужно бороться и к чему призывать сограждан.
Кажется, и для нас момент такой настал, — попытаемся разобраться с поставленной проблемой — как Сергею Есенину, чистосердечно поверившему в успех социалистического строительства, удалось избавиться от революционного дурмана. Разобраться не с помощью интуиции и логики мышления, а с помощью закона единства формы, содержания и Истины.
Ведь если бы этот всеобщий закон был одним и тем же в понимании строителей Руси советской и нашего поэта — в понимании и, конечно же, в практическом применении, — то не было бы и конфликта никакого. Просто он не мог бы возникнуть! И мне подумалось, что достаточно будет установить разногласия между Есениным и новым режимом, как проблема начнёт решаться сама собой. Только надо будет рассмотреть те явления жизни, которые
больше всех были по сердцу, а точнее по сердечной боли нашему герою.
Впрочем, мы уже в полной степени выявили это, когда говорили о тематике есенинских произведений.
* * *
Важный для нас список возглавила поэзия, которой он служил верой-правдой двадцать лет, почти каждый день сочинял стихи, всегда вдохновенно, по-гоголевски, без халтуры и расслабления, оправдывая юношескую клятву: «От сонма чувств вскружилась голова. И я сказал: Коль этот зуд проснулся, Всю душу выплещу в слова».
Немало есенинских тем перечислили мы в начале нынешнего труда, но я, однако, снова перелистал пятитомник поэта и дополнил тот список темами, ранее от меня ускользнувшими. Ради справедливости и углубления нашего исследования привожу его весь целиком, возросший, кажется, вполовину прежнего. Вот его двадцать пунктов.
I. Поэзия. II. Православная вера. III. Жизнь крестьянская. IV. Родина (Русь, Рязанщина, родные). V. Сочувствие униженным. VI. Природа. VII. Протестные стихи. VIII. Любовная лирика. IX. Пагубность пьянства и разврата. X. Братья меньшие. XI. Добро и зло цивилизации. XII. Душевные переживания. XIII. Философские стихи и афоризмы. XIV. Стихи исторические. XV. Сказки и предания. XVI. Тема войны. XVII. Пророчества. XIX. Стихотворные послания. XX. Частушки, собранные и свои. (Список может быть продолжен, если обнаружу в творчестве поэта пропущенные темы).
Поскольку все земные явления подчинены триединому закону формы, содержания и Истины, нам достаточно выбрать хотя бы три-четыре отмеченных темы и провести анализ с отмеченных позиций, чтобы безошибочно показать общую картину. Добавим к Поэзии Православную веру, Родину и Душевные переживания, и примемся за дело.
Итак —
ПОЭЗИЯ
(Продолжение следует)
