на сеновале (отрывок Под тонкой кожей)
метели нас не целовали,
январь - задумчив и лучист,
и в минус три на сеновале
под гнусный писк чердачных крыс,
в тулуп закутавшись овчинный,
пропахший горьким табаком,
всё хлопотали беспричинно
воспоминания о том,
кого на старых бледных фото
не сохранилась даже тень,
на краешке, в пол-оборота,
нескладных нищих деревень -
неуловимое движенье,
улыбки грустный ветерок,
осенний лист в лесу весеннем -
безличие казённых строк
хрустит предательски и громко
сучком засохшим под ногой,
и за воронкою воронка
молчит и врёт наперебой,
молчат свидетели немые,
язык иных - чужая речь,
молчат угодники святые,
ворчит и осуждает печь
большая русская, в полхаты,
с подсолнухами на горбу,
притихли крынки и ухваты,
и троеперстие ко лбу
в испуге тянется, как будто
оно сумеет защитить,
но утро кажется не утром,
и нечем голову покрыть,
а взгляд всё ищет виноватых,
всё сквозь толпу ушедших вон
сбегает за пределы хаты,
а в хате остаётся стон,
и не заплакать, не завыть ей -
какой там стыд - куда с добром,
когда бы были дети сыты,
а остальное всё - потом,
а остальное - это в прошлом,
в густых чернявых волосах
постыло выспалась пороша,
и горький лёд застыл в глазах.
но если б знала ты - что будет
через каких-то десять лет -
не поседели б твои кудри,
в овчинку б не свернулся свет,
то горе - вовсе и не горе,
та боль - не высшая волна,
пасть неизвестным в чьём-то поле -
на то она и есть - война,
но в мирный день совсем иначе -
подлей, безжалостней вдвойне
за хрен собачий гибнет мальчик
в счастливой правильной стране
***
в амбаре чистенько и сухо,
мешок зерна за трудодни,
в углу - муки ржаной полпуда,
орешков куль для ребятни
на полке, рядом жмых, во фляге -
пахучий мёд, чуть дальше - соль,
на стенке - упряжь для коняги,
а в рамке под стеколком - боль
лицом к стене, от всех отвёрнут,
иначе будет не войти,
над ним платок распластан чёрный,
и богатырь лет двадцати
за годом год буравит стену,
стена смолою изошла,
и зарывают постепенно
его паучьи кружева..
