Остров Сокровищ
Автор предупреждает – текст длинный, лирической поэзии в нём нет, претензий на верлибр – тем более. Очередной вертикальный мемуар на скучную производственную тему. ))
Златозубый дядя Толя Олейников тот ещё чудила.
В кабинет к начальству он всегда заходит не спеша,
исполняя этакую "цыганочку" с выходом из-за печки,
лучезарно таращится и бессмысленно лыбится,
потом медленно опускается на обшарпанный стул,
картинно отклячив кургузенький медвежий зад,
надрывно вздыхает фальцетом: — Эх, молодёжь!
"Молодёжью", надо полагать, он считает Степанова,
который по возрасту младше дяди Толи ровно пополам,
но имеет должность начальника отдела снабжения,
а Олейников всего лишь начальник складского хозяйства.
Конечно, в своей епархии дядя Толя царь и бог,
но в "конторе" вес имеет совсем незначительный,
оттого и ёрничает, юродствуя, косит под дурачка,
за которого его поначалу принимают очень многие.
В первые месяцы трудовой деятельности на заводе
Олейников прославился в отделе своим "десятым мая".
Рассказывали, что как-то раз в пылу одной перепалки
пригрозил дядя Толя оппонентам этой странной датой,
придёт, мол, десятое число, тогда все попляшете, суки.
Оппоненты кинулись к Степанову — а что будет десятого?
Степанов, сделав умное лицо, сохранил интригу,
но не преминул полюбопытничать у бывшего прораба,
что такого-этакого совершит дядя Толя десятого мая?
— Да просто ляпнул от балды, чтоб сидели и боялись! —
удовлетворённо хихикает деятельный дядя Толя. —
Забегали, значит? А то ишь, то нельзя, это не положено...
Эх, молодёжь! Распустились, всё чаи гоняют, еболдосы!
Это смачное словечко так хорошо отражает реальность,
что Степанов будет таскать его за собой всю жизнь,
кого-то им шокируя, а кого-то, наоборот, веселя —
вот такая память остаётся иногда у нас о людях, да...
Так Олейников называет мастера Вовку Савушкина,
Томный Вова отвечает в хозяйстве за сбор металлолома,
ходит на работу важно, вечно при галстуке и с папкой,
ни хрена не делает, выражается туманно и витиевато,
балуется в своём кабинетике "весёлой травой" —
а кто пойдёт его искать по грязи на металлоплощадку?
Да и вообще, кому он нужен со своим металлоломом?
Металлоломом в те годы брезгуют, дело копеечное,
Вовку и поставили им заниматься только потому,
что на что-то другое он не способен — еболдос!
Положено отгрузить по плану пару вагонов в месяц —
так весёлые хлопцы из погрузбюро сами всё закинут,
останется только оформить — вот житуха-то, а?!
Выпроводив из кабинета развеселившийся народец,
Степанов убеждается, что в приёмной тоже никого нет,
секретаршу свою перед этим он услал в канцелярию —
разговор с дядей Толей предстоит наисекретнейший.
Оба они пришли на Аянский патронный завод недавно,
дел им никто из предшественников не передавал,
поэтому приходится исследовать огромную территорию
в поисках сокрытых в земле "полезных ископаемых".
Завод строили наскоро, бардака хватало с избытком,
складским хозяйством никто толком не заведовал.
В первый же год Степанов наткнулся на сокровища —
кто-то умудрился закопать в обваловке склада капсюлей
строительный вагончик, набитый тринатрийфосфатом,
который вечно искало основное производство завода.
Потом пришёл Олейников, тоже отрыл сдуру кое-что,
обнаружил под землёю какие-то огромные цистерны.
Тогда не так боялись недостач, как боялись "красноты" —
красным цветом в бухгалтерии записывались излишки.
До Брежнева за излишки могли запросто расстрелять,
поскольку означали они нарушение техпроцесса,
то есть продукция выпускалась заведомо бракованная.
Любой кладовщик приходил в ужас, обнаружив излишки,
а иногда попросту прятал их скорее поглубже в землю —
и рад бы сбыть тринатрийфосфат, но кому он нужен?
Действовать Степанову приходится крайне осторожно,
скандал никому не нужен — а ну как узнает Москва?
Договорились с заводской лабораторией взять пробы,
те пришли в оторопь — в цистернах было чёрти-что,
адская смесь растворителя, кислоты и «солярки»,
рвануть может и не рванёт, но природу изгадит точно.
Не трогать? Но ёмкости нужны в хозяйстве как воздух,
некуда сливать приходящую кислоту и прочую хрень.
Значит, надо как-то нейтрализовать содержимое да слить.
Дядя Толя всю жизнь отработал прорабом на стройке,
он знает точно — всё тайное всегда становится явным,
не найдёшь закопанный "нежданчик" сам — помогут.
Он бродит со стальным щупом по откосам и карьерам,
допрашивает старых работников, гоняет с ними чаи.
Что ни день, то новая находка — закопанный металл,
там и трубы, и кругляк, и швеллеры, и даже рельсы!
Да не по одной и не по две штуки лежат — пачками...
Не завод, а прямо археологический клад какой-то!
Ладно бы с цистернами подземными, там всё ясно —
туда ухари местные сливали то, что девать было некуда.
Но кто металл закапывал, там земли сверху два метра,
это бульдозер с экскаватором работали, не иначе?
Бездонная страна какая-то — одни делают металл,
другие его прячут — да лучше бы крали и продавали!
Потому что теперь непонятно, что делать с найденным,
под каким соусом это всё можно теперь оприходовать.
Хоть инициатива и наказуема, но молчать тоже опасно.
На территории оборонного предприятия свои законы,
сюда доступ закрыт всем — и милиции, и прокурору.
Сор из избы выносится крайне редко, случай не тот.
Нет, самим тут не справиться, нужна "помощь друга",
утомлённый Степанов звонит своему "консильери".
Есть у него такой человек, дядя Лёша Самсонов,
неприметный дяденька лет за сорок с манерами рыси,
приставленный от отдела труда и заработной платы
следить за всем коммерческим подразделением.
Дядя Лёша готов распутать какую угодно хитрую загадку,
любому жалобщику докажет — это ты заводу должен.
Плотоядно облизывая губы, он слушает Степанова,
потом высказывает вдруг неожиданное мнение:
— Шум поднимать не надо, проблем не оберёшься.
То, что вы отыскали, давно уже сто раз списано,
поэтому дискредитировать руководство нельзя,
надо всё аккуратно выяснить, оценить масштабы,
а случай ввести в оборот со временем подвернётся.
Говорят, скоро разрешат переходить на хозрасчёт,
тогда со многими вопросами на заводе попроще станет.
Разрешат нам коммерцией заниматься, торговать,
вот тогда и надо будет аккуратно всё оформлять...
Совет дельный, они торжественно жмут друг другу руки,
Самсонов ерунды не скажет, он к начальству ближе,
Степанов завидует ему втайне — настоящий экономист,
смотрит далеко вперёд, всё просчитывает, мозгует,
не то что они с Олейниковым — пехота, пушечное мясо.
Сегодня одно таскаешь, завтра другое грузишь,
сплошная текучка, некогда даже головы поднять.
Надо было сразу идти учиться на экономиста по труду,
сидел бы сейчас в чистом костюме, при калькуляторе,
как тот же Пашка Боровлёв — не бит, не клят, умничает...
Степанов вздыхает, закуривает, вынимает лист бумаги,
где карандашом начерчена заводская территория —
дело, между прочим, опасное и даже подсудное,
все бумаги такого рода хранятся в особом отделе.
Степанов наносит на план завода места своих находок,
любуется — чем не карта спрятанных сокровищ? Хэх! —
потом прячет в сейф, вынимает оттуда банку спирта,
чтобы выдать Олейникову не в качестве премии, нет,
спиртом дядя Толя рассчитается с бригадиром сварщиков,
которые опять делают на складах что-то важное и нужное.
Дядя Толя прячет банку в пакет, делает хитрый пируэт,
исчезая за дверью с неизменным: — Эх, молодёжь!
А время катится себе дальше шальным колесом с горы.
Через полгода Самсонова переведут руководить ЖКХ,
где он и скиснет — это тебе не поучать, как правильно жить.
Тогда многие заводские рванут в город, кто куда —
Пашка Боровлёв станет главой муниципального района,
остальные ударятся в коммерцию, торговать чем попало.
Никому уже не будет дела до производства, до учёта —
Степанов уедет в другой город на "хлебное место",
станет заниматься мукой, крупами, макаронами.
Все бумаги его останутся валяться в рабочем сейфе.
Дядя Толя Олейников сходит пару раз к начальству,
выхватит фитилей за очередную добрую инициативу,
психанёт, плюнет и уволится — пенсия давно заработана.
А мастер Вовка Савушкин стремительно разбогатеет,
поскольку вскорости заниматься металлолом
станет в России модно и весьма даже выгодно.
Степанов встретит Вовку как-то в аэропорту —
того не узнать, одет с иголочки, пахнет вкусно.
VIP Савушкин будет долго трясти Степанову руку,
заискивающе заглядывать в глаза и благодарить,
бормотать что-то странное про "остров сокровищ",
про какую-то карту — Вовка вечно нёс косноязычицу,
говорил вычурно, с какими-то сложными намёками,
коллеги всерьёз подозревали его в стихоплётстве.
Пройдёт много лет, и только к старости
Степанов наконец-то поймёт,
за какую-такую «карту острова сокровищ»
так горячо благодарил его тогда в аэропорту
беспечальный «еболдос» Вовка Савушкин.
