Мой автостих к юбилею 80
Мне посвящения писали
Друзья по кисти и перу,
Лет много листья опадали
Без них, в осеннюю пору.
Творцы писали, честь имея.
Автопортреты лиц своих,
Мне в юбилей пришла идея,
Свой нацарапать автостих.
Не помню про своё зачатье,
Забыл, как мать везли в роддом
И не имею я понятья,
Как я рождался в доме том.
Меня родители склепали
В суровейшие времена,
В Тагиле Нижнем, на Урале,
В родной Отчизне шла война.
Что у меня узнал, я были
Родные две сестры и брат,
Когда фашистов победили,
Семья вернулась в Павлоград.
Рос я кудрявеньким мальчишкой,
Любимцем у соседей был
И привлекал вниманье слишком,
Всех тех, кто мимо проходил.
Однажды мимо шла девчонка,
На руки ласково взяла
И как пушистого котёнка,
Меня с собой уволокла.
Был с малых лет я приставучий.
Об этом мне созналась мать,
Девчонка прокляла тот случай,
Что свёл со мною поиграть.
Как время девушек меняет,-
Вчера я думал у ворот.
С них ни одна не приласкает,
Мимо меня хотя идёт.
Кудряшки после первой стрижки,
Хранила мама двадцать лет,
Как деньги в банке на сберкнижке,
Как драгоценный амулет…
Я помню здания в руинах,
Где ветер круглый год гулял,
Вопросы взрослым о причинах
Такой разрухи задавал.
Была война, - мне отвечали,
Хотели уничтожить нас,
Фашисты на страну напали,
Но героизм народный спас.
Я помню зов гудков заводов,
Из пепла поднятой страны,
Хотя, всего лишь больше года,
Нас отдаляло от войны.
Семь с гаком уж десятилетий
Нас отдаляет от войны.
Безмолвствуют заводы эти,
Разграблены, разорены.
Опасней мин, бомб и снарядов,
Когда Державой правит сброд,
С повадкой ядовитых гадов,
Предавших собственный народ…
Я помню маленький наш дворик,
Где я резвился малышом,
И деда,что был мой поклонник,
Как внука,часто звал в свой дом.
Друзья у деда собирались,
Где сквернословий сыпал град,
Потом от хохота катались,
Как выговаривал я мат.
Когда моя узнала мама,
Про этот дедовский ЛИКБЕЗ,
Дед красным стал, как рак,от срама,
И для меня навек исчез.
Когда Держава села в лужу,
По воле нынешних господ,
Всё вырывается наружу,
Чему учил дедуля тот...
Как зайчик детство пробежало,
За ним – веселье, без забот
И время школьное настало,
Звонком звал в класс учебный год.
Хоть не хотел, меня тащили.
За мною бороздился след.
А я ревел: - За что пришили,
Мне срок на целых десять лет?
Впоследствии я согласился
Учений постигать секрет,
Но больше всех мне полюбился,
По рисованию предмет.
Ведь рисовать любил я с детства,
Когда ещё был малышом.
Чиркал на всём, что по соседству,
Было с моим карандашом.
Учительница муху била,
На классный севшую журнал,
А мухе той, до фени было, -
Её же я нарисовал.
Узнав про автора шедевра,
Который муху произвёл,
Она сказала очень нервно,
Чтоб к ней папаша мой пришёл.
Отец пришёл мой весь в побелке,
Учительнице рассказал,
Как мой рисунок дев на стенке,
За настоящих принимал…
Отец мой нервным инвалидом
Жил после первой мировой,
А мать, страдая ревматизмом,
Была заботливой женой.
Я с малых лет больной чесоткой,
Так руки чешутся, аж жуть,
Покуда не пилю ножовкой
И не начну железку гнуть.
Мне мастерить хотелось что-то,
Хоть оставался мрачный след,
Как результат моей работы,
Горели пробки, гаснул свет.
Могли пропасть мои идеи,
Прийти чесотке мог конец,
Кабы не бегал я быстрее,
Чем нервный инвалид отец.
Я полон к музыке был страстью,
Ладошкой ритмы выбивал,
Хотелось петь, но мне к несчастью,
Другим вокальный дар Бог дал.
На свалке как-то балалайку,
С одной струною подобрал
И пальца было мне не жалко,
Мелодии я подбирал.
Распухший палец и поныне
Я не могу забыть никак,
Сказал наверно б Паганини:
«Какой же, Витька, ты чудак!»
В семнадцать начинал трудиться,
Не оскудел ,чтоб дом и стол,
На аттестат чтоб доучиться,
В школу вечернюю пошёл.
В рядах рабочей молодёжи,
Пьянел от гордости своей.
Ходил, бывало с пьяной рожей,
Казаться, чтоб ещё взрослей.
Я выпускной свой помню вечер,
Как друг мне водку подливал.
Кому-то я упал на плечи…
Не помню, как домой попал.
Не голова – ума палата,
Свою башку я похвалил.
Врученье помню аттестата,
Где потерял его, забыл.
Мне аттестат директор дважды
Вручал, тая ухмылку.
Раз, - за итог учёбы важный,
Второй раз – за бутылку.
Я помню, как пришёл впервые,
В станочный цех на Химзавод.
Глаза вдруг сделались большие,
Как люк, с открытой крышкой рот.
Мой возглас был почти дикарский,
Из-за того, что увидал,
Как режет, словно сыр голландский,
Фреза стальной материал.
На фрезеровщика учился,
И получить успел разряд,
Но вдруг под Псковом очутился…
Служить призвал военкомат.
Через тринадцать дней учёбы,
Мной был освоен автомат
И не напал противник чтобы,
Я охранял с капустой склад.
Носил я набекрень пилотку.
(В Гвардейском ведь полку служил),
В то время, как «международку»,
Кубинский кризис накалил.
Номер один – была готовность.
Ракетчик с кнопкой ночевал…
- Дам по зубам за вероломность, -
Хрущёв, Джон Кеннеди сказал.
Я помню про отбой тревоги
И облегчённый вздох страны.
Мы помирились на пороге
У термоядерной войны.
Я помню, как служить старался,
В мишени с меткостью стрелять,
Пока мой друг не проболтался,
Что я умею рисовать.
Сокровища своей каптёрки,
Мне старшина вмиг приволок,-
Две замусоленные шторки,
Шедевры сделал чтобы в срок.
Чтоб чётче виделись пейзажи,
Принёс подзорную трубу.
Если испорчу шторы, даже,
Грозил упрятать на губу.
Возможно, я перестарался,
В картинах высветив свой дар.
Мой старшина не побоялся
И в рыжих пятнах простынь дал.
Я, как великий итальянец,
Изобразить лишь осень счёл.
Листву осеннюю засранец,
На ней какой-то произвёл.
Всё ж гауптвахты я отведал.
Не зря ж в народе говорят:
Кто на губе ни разу не был,
Тот не служил, тот не солдат.
За что попал – держал в секрете,
Хоть не скрывал своей вины:
На грязной стенке в туалете,
Портрет «забацал» старшины…
Когда покрыла третья осень
Листвою жёлтой тополя,
Смотался путь колёсной осью,
Домой вернулись «дембеля».
Меня околдовали чары.
Армейской спутницы моей.
Звук упоительной гитары,
Лежит в душе до этих дней.
Я с ней, брезентом зачехлённой,
Пришёл со службы в листопад.
Отец был очень удивлённый,
Приняв её за автомат.
Какой прекрасный вкус гражданки!
Кто отслужил, тот ощутил.
Я повод не искал для пьянки.
Меня сам повод находил.
Застолий шумных не чурался.
Востребован с гитарой был,
Но в стельку там не напивался,
Поскольку стелек не носил.
Порой моя пьянела морда,
Но полным был пока бокал,
Я до последнего аккорда,
Друзей своих не покидал…
Я помню, как к станку вернулся,
С которого служить ушёл.
Мне мастер мило улыбнулся
И указал на солидол.
Чтоб ним свои я смазал пятки,
Так, как станок мой занят был,
И побыстрее, без оглядки
К другому цеху уходил
Так стал художником бродячим.
Свой кошелёк чуть оживил,
И не всегда хоть был удачлив,
Я званье «комик» заслужил.
Однажды завпродмагазина,
Под самый новый год как раз,
Оформить празднично витрину,
Мне срочный сделала заказ.
Нарисовал Снегурку в санях
И сказочные чудеса.
Замёрз, как айсберг в океане,
Меж стёклами за два часа.
Прошибло айсберг аж до пота,
Когда творенье завершил,
Когда за всю свою работу,
Бутылку пива получил.
Я уловил тогда ворону,
Во внутрь витрины запустил,
Снегурку этим в Мать Ядрёну,
А сказку в драму превратил.
В те времена плакат был в моде,
Патриотизм он источал.
Я у Шкуренко на заводе,
Лет сорок кистью отмахал.
Не забывал ещё при этом,
Мощь укреплять родной Страны,
С моим ракеты трафаретом,
В воде и в космосе видны.
С каким бы на Земле жил чувством,
Если б всерьёз не заболел
Изобразительным искусством,
Где б жил души моей удел.
Я не укалывал на грядке,
С жуком и тлёй не вёл борьбу,
Пока на летней танцплощадке,
Не повстречал свою судьбу.
Зовут Ларисой судьбу эту.
Хозяйкой в жизнь мою вошла.
Ей мать моя, как эстафету,
Чуб отдала, что берегла.
Бухгалтер по образованью,
Моя любимая жена.
Экономистка по призванью,
Спец самогона и вина.
Талант в ней фитотерапевта,
Вязальщицы, модистки
И агронома-референта
По всхожести редиски.
Зачем, не знаю, но спалила
Она реликвию волос.
Или, чтоб моль не разводила,
Или , чтоб волос мой не рос.
Чтоб экономить на шампуни,
Расчёсок чтоб не покупать…
Экономической колдуньи,
В ней не узрела моя мать.
Босоголовым став мужчиной,
Жене не выражал укор,
Не напрягал мозги причиной
Возникшей лысины с тех пор.
Зато от крема и от щётки,
Она блестит, как речки гладь.
Заглядываются красотки…
Чтоб отраженье увидать.
Не вышла с памяти та хата,
Под крышею из камыша,
Куда пришёл невесту сватать…
На кой, - не помню ни шиша.
Но всё же удалось мне вспомнить,
Туман склероза одолев:
Чтоб счастьем жизнь свою наполнить,
Его любовью обогрев.
Плоды любви на белом свете –
В грядущее движение.
Потомство наше – наши дети,
В них наше продолжение.
Нет в бурной жизни мест для точек.
У неленивых есть навар.
Однажды двух прелестных дочек,
Преподнесла судьба мне в дар…
Мне не забыть времён начала
Страны развала, никогда.
Времён, с которых стартовала,
Общенародная беда.
В тот час, под криминальным знаком
Нависла над Страной пора,
Пора, с которой стали раком,
Учителя и доктора.
Мы тоже стали в эту позу,
Когда нам дали огород,
Так далеко, что паровозу,
На ум поехать не взбредёт.
Расходовали на дорогу,
Добраться чтоб, весь пар и пыл,
А для работы там, ей Богу,
Не оставалось больше сил.
На пенсии мы жировали
Хотя от цен впадали в шок,
Когда мы зелень продавали ,
Купить могли и потрошок.
Ещё хватало на лекарства
И яд для тех, кто нам вредил,
От жирования мытарства,
Не перепутать, мозг долбил.
Кормил нас урожай богатый,
Никто ни голый, ни босой,
Мы отбивалися лопатой,
От старушенции с косой.
Полны заботою Отчизны.
За это – низкий ей поклон.
Сыт каждый был, до самой тризны,
Кто конской силой наделён.
Спасибо дочерям и зятю,
За то, что вдохновляли путь,
За то, что мы могли лопате,
Дать хоть немного отдохнуть.
Спасибо Оле и Кайрату,
Поклон им низкий до земли,
За край Казахский и за хату,
За то, что жизни нам спасли.
Я не жалею и не плачу,
Кляня превратности судьбы,
Хоть не всегда имел удачу,
По воле чьей-то ворожбы.
Восток свечами зажигает
Рассвета алую зарю.
Один Всевышний только знает,
Как я судьбу благодарю.
За дар божественной природы
Великой Матушки Земли,
За миг, в те грозовые годы,
Когда склепать меня смогли.
За то, что сделан был не с теста,
Хвала родителям за труд
И руки выросли не с места,
Который задом все зовут.
За то, что кое-что умею
И даже написать портрет,
За то, что творчеством болею
Я с детских пор, до этих лет.
Я убеждён и полон веры,
Хоть кистью с краской по лбу бей,
Что произвёл сверх класс шедевры,
Нерукотворных дочерей.
С тех пор, как был я в Эрмитаже,
Красой творцов заворожён.
Быстрей забилось сердце даже,
В искусство по уши влюблён.
До Эрмитажа то и дело,
Душа звала с творцами в путь,
А после – жажда одолела
Похожим быть на них хоть чуть.
Стучу, рисую, вырезаю,
Бумагу порчу, стих строча,
И сотворить шедевр мечтаю,
Пока горит моя свеча.
Благодарю судьбу за внуков,
За то, что дед я и прадед,
За лепетанье новых звуков,
Что наш земной продолжат след.
За шум дубрав в зелёных рощах,
Судьбу свою благодарю,
За то, что доброй была тёща,
За то, что всех родных люблю.
За радости и за печали,
За дней стремительный полёт
И за яичницу на сале,
Что мне супруга подаёт.
За то, что в скряги не скатился,
Хоть экономным смог я стать,
С одной конфеткой научился,
Семь чашек чая выпивать.
За то, что не свершил ошибку
И женщин не любил других,
За то, что иногда улыбку,
Способен выдавить мой стих.
