Мой автостих к юбилею 80

Мне посвящения писали

Друзья по кисти и перу,

Лет много листья опадали

Без них, в осеннюю пору.

 

Творцы писали, честь имея.

Автопортреты лиц своих,

Мне в юбилей пришла идея,

Свой нацарапать автостих.

 

Не помню про своё зачатье,

Забыл, как мать везли в роддом

И не имею я понятья,

Как я рождался в доме том.

 

Меня родители склепали

В суровейшие времена,

В Тагиле Нижнем, на Урале,

В родной Отчизне шла война.

 

Что у меня узнал, я были

Родные две сестры и брат,

Когда фашистов победили,

Семья вернулась в Павлоград.

 

Рос я кудрявеньким мальчишкой,

Любимцем у соседей был

И привлекал вниманье слишком,

Всех тех, кто мимо проходил.

 

Однажды мимо шла девчонка,

На руки ласково взяла

И как пушистого котёнка,

Меня с собой уволокла.

 

Был с малых лет я приставучий.

Об этом мне созналась мать,

Девчонка прокляла тот случай,

Что свёл со мною поиграть.

 

Как время девушек меняет,-

Вчера я думал у ворот.

С них ни одна не приласкает,

Мимо меня хотя идёт.

 

Кудряшки после первой стрижки,

Хранила мама двадцать лет,

Как деньги в банке на сберкнижке,

Как драгоценный амулет…

 

Я помню здания в руинах,

Где ветер круглый год гулял,

Вопросы взрослым о причинах

Такой разрухи задавал.

 

Была война, - мне отвечали,

Хотели уничтожить нас,

Фашисты на страну напали,

Но героизм народный спас.

 

Я помню зов гудков заводов,

Из пепла поднятой страны,

Хотя, всего лишь больше года,

Нас отдаляло от войны.

 

Семь с гаком уж десятилетий

Нас отдаляет от войны.

Безмолвствуют заводы эти,

Разграблены, разорены.

 

Опасней мин, бомб и снарядов,

Когда Державой правит сброд,

С повадкой ядовитых гадов,

Предавших собственный народ…

 

Я помню маленький наш дворик,

Где я резвился малышом,

И деда,что был мой поклонник,

Как внука,часто звал в свой дом.

 

Друзья у деда собирались,

Где сквернословий сыпал град,

Потом от хохота катались,

Как выговаривал я мат.

 

Когда моя узнала мама,

Про этот дедовский ЛИКБЕЗ,

Дед красным стал, как рак,от срама,

И для меня навек исчез.

 

Когда Держава села в лужу,

По воле нынешних господ,

Всё вырывается наружу,

Чему учил дедуля тот...

 

Как зайчик детство пробежало,

За ним – веселье, без забот

И время школьное настало,

Звонком звал в класс учебный год.

 

Хоть не хотел, меня тащили.

За мною бороздился след.

А я ревел: - За что пришили,

Мне срок на целых десять лет?

 

Впоследствии я согласился

Учений постигать секрет,

Но больше всех мне полюбился,

По рисованию предмет.

 

Ведь рисовать любил я с детства,

Когда ещё был малышом.

Чиркал на всём, что по соседству,

Было с моим карандашом.

 

Учительница муху била,

На классный севшую журнал,

А мухе той, до фени было, -

Её же я нарисовал.

 

Узнав про автора шедевра,

Который муху произвёл,

Она сказала очень нервно,

Чтоб к ней папаша мой пришёл.

 

Отец пришёл мой весь в побелке,

Учительнице рассказал,

Как мой рисунок дев на стенке,

За настоящих принимал…

 

Отец мой нервным инвалидом

Жил после первой мировой,

А мать, страдая ревматизмом,

Была заботливой женой.

 

Я с малых лет больной чесоткой,

Так руки чешутся, аж жуть,

Покуда не пилю ножовкой

И не начну железку гнуть.

 

Мне мастерить хотелось что-то,

Хоть оставался мрачный след,

Как результат моей работы,

Горели пробки, гаснул свет.

 

Могли пропасть мои идеи,

Прийти чесотке мог конец,

Кабы не бегал я быстрее,

Чем нервный инвалид отец.

 

Я полон к музыке был страстью,

Ладошкой ритмы выбивал,

Хотелось петь, но мне к несчастью,

Другим вокальный дар Бог дал.

 

На свалке как-то балалайку,

С одной струною подобрал

И пальца было мне не жалко,

Мелодии я подбирал.

 

Распухший палец и поныне

Я не могу забыть никак,

Сказал наверно б Паганини:

«Какой же, Витька, ты чудак!»

 

В семнадцать начинал трудиться,

Не оскудел ,чтоб дом и стол,

На аттестат чтоб доучиться,

В школу вечернюю пошёл.

 

В рядах рабочей молодёжи,

Пьянел от гордости своей.

Ходил, бывало с пьяной рожей,

Казаться, чтоб ещё взрослей.

 

Я выпускной свой помню вечер,

Как друг мне водку подливал.

Кому-то я упал на плечи…

Не помню, как домой попал.

 

Не голова – ума палата,

Свою башку я похвалил.

Врученье помню аттестата,

Где потерял его, забыл.

 

Мне аттестат директор дважды

Вручал, тая ухмылку.

Раз, - за итог учёбы важный,

Второй раз – за бутылку.

 

Я помню, как пришёл впервые,

В станочный цех на Химзавод.

Глаза вдруг сделались большие,

Как люк, с открытой крышкой рот.

 

Мой возглас был почти дикарский,

Из-за того, что увидал,

Как режет, словно сыр голландский,

Фреза стальной материал.

 

На фрезеровщика учился,

И получить успел разряд,

Но вдруг под Псковом очутился…

Служить призвал военкомат.

 

Через тринадцать дней учёбы,

Мной был освоен автомат

И не напал противник чтобы,

Я охранял с капустой склад.

 

Носил я набекрень пилотку.

(В Гвардейском ведь полку служил),

В то время, как «международку»,

Кубинский кризис накалил.

 

Номер один – была готовность.

Ракетчик с кнопкой ночевал…

- Дам по зубам за вероломность, -

Хрущёв, Джон Кеннеди сказал.

 

Я помню про отбой тревоги

И облегчённый вздох страны.

Мы помирились на пороге

У термоядерной войны.

 

Я помню, как служить старался,

В мишени с меткостью стрелять,

Пока мой друг не проболтался,

Что я умею рисовать.

 

Сокровища своей каптёрки,

Мне старшина вмиг приволок,-

Две замусоленные шторки,

Шедевры сделал чтобы в срок.

 

Чтоб чётче виделись пейзажи,

Принёс подзорную трубу.

Если испорчу шторы, даже,

Грозил упрятать на губу.

 

Возможно, я перестарался,

В картинах высветив свой дар.

Мой старшина не побоялся

И в рыжих пятнах простынь дал.

 

Я, как великий итальянец,

Изобразить лишь осень счёл.

Листву осеннюю засранец,

На ней какой-то произвёл.

 

Всё ж гауптвахты я отведал.

Не зря ж в народе говорят:

Кто на губе ни разу не был,

Тот не служил, тот не солдат.

 

За что попал – держал в секрете,

Хоть не скрывал своей вины:

На грязной стенке в туалете,

Портрет «забацал» старшины…

 

Когда покрыла третья осень

Листвою жёлтой тополя,

Смотался путь колёсной осью,

Домой вернулись «дембеля».

 

Меня околдовали чары.

Армейской спутницы моей.

Звук упоительной гитары,

Лежит в душе до этих дней.

 

Я с ней, брезентом зачехлённой,

Пришёл со службы в листопад.

Отец был очень удивлённый,

Приняв её за автомат.

 

Какой прекрасный вкус гражданки!

Кто отслужил, тот ощутил.

Я повод не искал для пьянки.

Меня сам повод находил.

 

Застолий шумных не чурался.

Востребован с гитарой был,

Но в стельку там не напивался,

Поскольку стелек не носил.

 

Порой моя пьянела морда,

Но полным был пока бокал,

Я до последнего аккорда,

Друзей своих не покидал…

 

Я помню, как к станку вернулся,

С которого служить ушёл.

Мне мастер мило улыбнулся

И указал на солидол.

 

Чтоб ним свои я смазал пятки,

Так, как станок мой занят был,

И побыстрее, без оглядки

К другому цеху уходил

 

Так стал художником бродячим.

Свой кошелёк чуть оживил,

И не всегда хоть был удачлив,

Я званье «комик» заслужил.

 

Однажды завпродмагазина,

Под самый новый год как раз,

Оформить празднично витрину,

Мне срочный сделала заказ.

 

Нарисовал Снегурку в санях

И сказочные чудеса.

Замёрз, как айсберг в океане,

Меж стёклами за два часа.

 

Прошибло айсберг аж до пота,

Когда творенье завершил,

Когда за всю свою работу,

Бутылку пива получил.

 

Я уловил тогда ворону,

Во внутрь витрины запустил,

Снегурку этим в Мать Ядрёну,

А сказку в драму превратил.

 

В те времена плакат был в моде,

Патриотизм он источал.

Я у Шкуренко на заводе,

Лет сорок кистью отмахал.

 

Не забывал ещё при этом,

Мощь укреплять родной Страны,

С моим ракеты трафаретом,

В воде и в космосе видны.

 

С каким бы на Земле жил чувством,

Если б всерьёз не заболел

Изобразительным искусством,

Где б жил души моей удел.

 

Я не укалывал на грядке,

С жуком и тлёй не вёл борьбу,

Пока на летней танцплощадке,

Не повстречал свою судьбу.

 

Зовут Ларисой судьбу эту.

Хозяйкой в жизнь мою вошла.

Ей мать моя, как эстафету,

Чуб отдала, что берегла.

 

Бухгалтер по образованью,

Моя любимая жена.

Экономистка по призванью,

Спец самогона и вина.

 

Талант в ней фитотерапевта,

Вязальщицы, модистки

И агронома-референта

По всхожести редиски.

 

Зачем, не знаю, но спалила

Она реликвию волос.

Или, чтоб моль не разводила,

Или , чтоб волос мой не рос.

 

Чтоб экономить на шампуни,

Расчёсок чтоб не покупать…

Экономической колдуньи,

В ней не узрела моя мать.

 

Босоголовым став мужчиной,

Жене не выражал укор,

Не напрягал мозги причиной

Возникшей лысины с тех пор.

 

Зато от крема и от щётки,

Она блестит, как речки гладь.

Заглядываются красотки…

Чтоб отраженье увидать.

 

Не вышла с памяти та хата,

Под крышею из камыша,

Куда пришёл невесту сватать…

На кой, - не помню ни шиша.

 

Но всё же удалось мне вспомнить,

Туман склероза одолев:

Чтоб счастьем жизнь свою наполнить,

Его любовью обогрев.

 

Плоды любви на белом свете –

В грядущее движение.

Потомство наше – наши дети,

В них наше продолжение.

 

Нет в бурной жизни мест для точек.

У неленивых есть навар.

Однажды двух прелестных дочек,

Преподнесла судьба мне в дар…

 

Мне не забыть времён начала

Страны развала, никогда.

Времён, с которых стартовала,

Общенародная беда.

 

В тот час, под криминальным знаком

Нависла над Страной пора,

Пора, с которой стали раком,

Учителя и доктора.

 

Мы тоже стали в эту позу,

Когда нам дали огород,

Так далеко, что паровозу,

На ум поехать не взбредёт.

 

Расходовали на дорогу,

Добраться чтоб, весь пар и пыл,

А для работы там, ей Богу,

Не оставалось больше сил.

 

На пенсии мы жировали

Хотя от цен впадали в шок,

Когда мы зелень продавали ,

Купить могли и потрошок.

 

Ещё хватало на лекарства

И яд для тех, кто нам вредил,

От жирования мытарства,

Не перепутать, мозг долбил.

 

Кормил нас урожай богатый,

Никто ни голый, ни босой,

Мы отбивалися лопатой,

От старушенции с косой.

 

Полны заботою Отчизны.

За это – низкий ей поклон.

Сыт каждый был, до самой тризны,

Кто конской силой наделён.

 

Спасибо дочерям и зятю,

За то, что вдохновляли путь,

За то, что мы могли лопате,

Дать хоть немного отдохнуть.

 

Спасибо Оле и Кайрату,

Поклон им низкий до земли,

За край Казахский и за хату,

За то, что жизни нам спасли.

 

Я не жалею и не плачу,

Кляня превратности судьбы,

Хоть не всегда имел удачу,

По воле чьей-то ворожбы.

 

Восток свечами зажигает

Рассвета алую зарю.

Один Всевышний только знает,

Как я судьбу благодарю.

 

За дар божественной природы

Великой Матушки Земли,

За миг, в те грозовые годы,

Когда склепать меня смогли.

 

За то, что сделан был не с теста,

Хвала родителям за труд

И руки выросли не с места,

Который задом все зовут.

 

За то, что кое-что умею

И даже написать портрет,

За то, что творчеством болею

Я с детских пор, до этих лет.

 

Я убеждён и полон веры,

Хоть кистью с краской по лбу бей,

Что произвёл сверх класс шедевры,

Нерукотворных дочерей.

 

С тех пор, как был я в Эрмитаже,

Красой творцов заворожён.

Быстрей забилось сердце даже,

В искусство по уши влюблён.

 

До Эрмитажа то и дело,

Душа звала с творцами в путь,

А после – жажда одолела

Похожим быть на них хоть чуть.

 

Стучу, рисую, вырезаю,

Бумагу порчу, стих строча,

И сотворить шедевр мечтаю,

Пока горит моя свеча.

 

Благодарю судьбу за внуков,

За то, что дед я и прадед,

За лепетанье новых звуков,

Что наш земной продолжат след.

 

За шум дубрав в зелёных рощах,

Судьбу свою благодарю,

За то, что доброй была тёща,

За то, что всех родных люблю.

 

За радости и за печали,

За дней стремительный полёт

И за яичницу на сале,

Что мне супруга подаёт.

 

За то, что в скряги не скатился,

Хоть экономным смог я стать,

С одной конфеткой научился,

Семь чашек чая выпивать.

 

За то, что не свершил ошибку

И женщин не любил других,

За то, что иногда улыбку,

Способен выдавить мой стих.