МЕСТО ВСТРЕЧИ

И я когда-то числился солдатом,

Товарищей в окопах хороня.

Но в трижды опоганенном двадцатом

Году родился мальчик у меня.

 

Пыхтящей вековой узкоколейкой

Невзорванной лишь чудом - повезло,

В шинеле, сапогах и с трехлинейкой,

Вернулся я в родимое село.

 

Застыли, и слепые и глухие,

Влюбленный я, влюбленная жена,

Забыли мы, что в сумрачной России

Еще идет Гражданская война.

 

И мне как терпеливому Иову

Господь назначил дьявольский удел;

Как злой дракон, по заклинанью-слову

К нам на деревню рухнул артобстрел.

 

Разбит коровник, два кола от тына

Остались лишь. И я несу впотьмах

Жену и шестимесячного сына

В подвал пустой на собственных руках.

 

Лишь пять шагов, порог уже недолог,

Но вздрогнул шаром огненным тротил,

И сыну предназначенный осколок,

В меня войдя, хребет переломил.

 

...Возился доктор полковой со мною,

Земляк, знаток Некрасова поэм,

И выжил я с горбатою спиною,

Не знаю как. Не ведаю зачем.

 

Покинув ограниченный палатой

Больничный мир, я вышел в новизну,

И жизнью перекошенной горбатой

Решил я мстить за сына и жену.

 

И нес я страх, любая молодуха

За толстыми дверями и замком

Чуть шепотом в подставленное ухо

Пугала мной детишек перед сном

 

Топор и пистолет и нож в кармане

С такими же как я, но в старшинстве,

Я смертью был в Ростове, Магадане,

Владивостоке, Питере, Москве.

 

И все казалось, голову давило

Что подземелье, словно приговор,

Где жизнь мне и хребет переломило

Я так и не покинул до сих пор,

 

Я чувствую – я стены не разрушу.

Конфеткой сладкой между смрадных жвал

Не отпускает, держит мою душу

Слепой Ваал, мой памятный подвал.

 

Взглянуть не даст, промозглый и жестокий

На свет давно не виданного дня,

И делается, темный и глубокий

Еще темнее, глубже для меня.

 

Услышал ли Господь мои моленья

Иль Сатана прислушался ко мне,

Но через четверть века преступленья

Мой люк открылся, выбитый извне.

 

И вновь январь-снаряд продолговатый

Под сердце бьет осколками из слов.

Кричит:

«Горбатый!

Я сказал –

горбатый!» -

Товарищ Глеб

Егорович

Жеглов.

 

Иду сдаваться. Ныне отпущая,

Мой Бог, подвал, мой жизненный предел,

Сейчас меня дыра моя чумная

Родит на свет, на смерть и на расстрел.

 

Про сына вспомнил, чуть вздохнул устало,

Подумал, стал считать и вспоминать:

Ему вчера, так время подгадало,

Исполнилось бы ровно двадцать пять.

 

Жены лицо давным-давно в забытьи…

Её менты затмили и жулье.

Пришла лишь по какому-то наитью

«Шарапова» - фамилия её.