Мастер и Маргарита. Иронический парафраз
Пародия на «творческое переосмысление классики»
Некоторыми театральными постановщиками
"Право художника, — так и вижу воздетый к небу палец, — выбирать те ситуации и тех героев, которые дадут возможность создать впечатляющую работу". Значит, главное — не сказать правду, не достичь высокой художественности, а произвести впечатление. Мерси...
От этих впечатленщиков вот уже двадцать лет стон стоит на святой Руси. Марина Мурзина констатирует в "АиФ"№27: "В шекспировском "Сне в летнюю ночь"(театр им. Пушкина) дело происходит где-то в Африке, а полуодетые персонажи ловко лазают по деревьям". Впечатляет? "Герои "Ревизора"(театр им. Моссовета) начинают спектакль на зимней рыбалке, Бобчинский и Добчинский — заядлые лыжники, все же вместе губернские чиновники напоминают банду". Пронимает? А перечень можно и продолжить: чеховские три сестры в каком-то театре представлены лесбиянками; король Лир у кого-то впечатленщика сожительствует с дочерьми и т.д. " В.Бушин - литературный критик.
Излагается по принятым стандартам:
1Часть - Вступление
2Часть – Основная часть
3Часть - Заключение
1Часть
Набегавшись в Сети до сильной боли
В фалангах пальцев – стёр их до кости,
Я понял – правит бал поэт в приколе,
Как вор в законе, значит и в чести.
И вспомнил, вдруг, что сделан я не пальцем,
(По пьяни мне признался папа мент),
Не даром выбрал я пароль скитальца,
Ведь кредо всех бродяг – эксперимент.
2Часть
Перелопатил темы для прикола,
И вот, остановился на одной:
Там говорящий кот и Гела гола,
Там гнусный дьявол с погонялом Воланд,
Урод клыкастый и писатель злой.
Он написал роман про Иудею,
Про казнь, которой не хотел Пилат,
И стал за эту самую идею
Заложником психических палат.
Озлобился, щипает медсестёр,
За сладко выпирающие формы,
Дуркует: «Я, братва, в натуре, вор,
И мне по барабану все запоры»
Не ест баланду, держится нахально,
А на обходе стетоскоп упёр,
Упёр, в смывной бачок припрятав, в в сральне,
Смекнули дураки «Да, видно – вор»
Короче, точно, сдвинулся совсем,
Считает всех писателей козлами,
«Я», говорит, «Их всех на ужин съем,
Вонючую баланду жрите сами»
Похоже, косит он неадекватно,
Весьма смущает даже дураков,
Переведён в отдельную палату,
Пусть дуру гонит парочке сверчков.
Ну, в общем, нелоялен, дерзок, груб,
Как в коммуналке – общий умывальник,
В друзья к нему доставлен полутруп
Полупоэт. Зато большой охальник.
Он требовал на руки пулемёт,
Нет, пять! Но, десять пальцев загибая,
Чтоб был наказан говорящий кот,
Что грязно материл его с трамвая.
Так материл, что весь честной народ,
Над бедным стихоплётом потешался.
Под этот смех слинял блудливый кот.
Поэт благополучно помешался…
Итак, начну. В одном конце Москвы,
Компания от Дьяволова мира,
Решила Берлиоза головы
Лишить, за нехорошую квартиру.
На Патриарших, Аннушка – товарка,
Глаза вразнос и ноги враскорячку,
Все оттого, что было очень жарко,
Разлила водку – мужнину заначку.
Несчастный поскользнулся на разлитом,
И тормознуть водитель не успела,
По глотке Берлиоза – словно бритвой,
И голова ушла от, типа, тела.
По мягкой шее творческого гения
Вагон прошёлся очень органически,
И попрощалось с телом вдохновение,
Ну, типа, уничтожен он физически.
Конечно шум, все бьют друг другу морды,
На всякий случай - вдруг врага заденем,
Под тот шумок слинял Маэстро Воланд,
И с ним Коровьев. Впрочем, не уверен.
Поэт вдогонку, что есть сил,
Тут кот его и обложил,
Певец заводов – кувырком,
Кот соскочил и был таков.
Вот тут и занесло к ментам,
Творца больших фабричных драм
«Мильтоны, скрылся Бегемот,
Скорей давайте пулемёт,
Мотоциклетку и фонарь,
Еще помощника, «винтарь»,
Мы весь периметр обтрясём,
И матершинника возьмём,
Он Берлиозу снёс башку,
Изрезав тормоза кишку»
Бард от станка виновен сам,
В том, что не фильтровал базар,
А что поделаешь с таким,
Нетрезвым, нервным и лихим.
Менты, не поняв ничего,
Его скрутили самого,
И из приёмного – покой,
Теперь он там, где Мастер злой.
Сидят они теперь вдвоём,
Пьют водку и – на водоём,
Где снова пьют и жгут костёр,
Любя, меж делом, медсестёр.
Потом серьёзный разговор,
Похожий на научный спор.
По сути – кто же был Пилат?
Чей конь восшествовал в Сенат?
А соус местный не остёр,
И гон пошел у медсестёр…
«А я скажу, товарищ, так:
Твой Берлиоз большой дурак,
Не Берлиоз он – Берельман!
Не напечатал мой роман…»
А в это время хитрый бес
В квартиру Берлиоза влез,
И поселился там с котом,
И превратил ее в СОДОМ.
Там баба ходит голяком,
На каблучках, не босиком.
Кот хлещет фирменный коньяк,
Коровьев примеряет фрак,
А Азазелло точит клык,
На чьё-то горло – дрянь старик.
Какой-то сморщенный, замшел,
По сводкам – много мокрых дел,
А сколько глоток прокусил,
Об этом сам его спроси…
Но это лишь завязка, друг,
Перелистни страницу дальше,
В Москву явился тёмный дух,
Чтоб отучить ее от фальши.
Чтоб отвратить ее от сна
(Тогда, сей сон, мещанством звался)
Смешно подумать - Сатана
На роль Христоса подвязался.
И бродит трио по Тверской,
На Патриарших и на Сходне,
Распоряжается Москвой,
Как грешниками в преисподней.
Да ладно польза бы была
В увещевании элиты,
Но в эти гнусные дела
Они втянули Маргариту!
Она, ведь, хорошо жила,
Мужик, достаток, чин по чину,
Но как-то улицею шла
И повстречала там мужчину.
Она взглянула, он взглянул,
И мысли их соприкоснулись,
А это Воланд-Вельзевул
Направил их в одну из улиц…
То Мастер был, и он её
Привел в подвальную квартиру,
И выказал презренье миру
Прелюбодейством, ё-моё.
И прочитал ей свой роман,
И загрузил ее проклятьем
Своих же творческих собратьев,
Она прониклась! О, шарман…
Потом вернулась к мужику,
Сказав любовнику – «Прощайте!
Особо-то не обольщайтесь,
Я жить так больше не могу»
Но на иголку Сатане
Попасть легко, сорваться – сложно,
Марго была неосторожна
С писателем наедине.
Забил ей стрелку жёлтый клык,
Я повторяю – дрянь старик.
И предложил плохую мазь,
Она взяла, не оскорбясь.
Пришла домой, сняла бельё,
Намазалась, и – ё-моё,
Схватила швабру и в окно,
Ну, ведьма ведьмой, как в кино.
Разбила мебель всех квартир
Людей, что Мастер материл,
Проголодалась, съела фарш,
И полетела на шабаш.
Причём, всё время – голяком,
При том, представьте, босиком,
Так – из порядочной жены
Подручной стала – Сатаны!
Не Папы самого святей,
А Вельзевула сатаней,
Вульгарна так, что щиплет нос,
Настырна, как дворовый пёс,
Пошла к писателю, а тот,
Теперь на киче темы трёт,
А там, где был у них интим,
Живёт какой-то аноним.
Он тиснул в органы донос,
И в эту хату вещи внёс.
И чтоб вступить с писакой в связь,
Обратно к падшим подалась.
А те, и Воланд-Вельзевул,
На уши ставили Москву…
Как? Сей вопрос неинтересен,
Что примечательного в том,
Что прямо с театральных кресел,
Отправлен кто-то голышом.
Банальная людская жадность
(Вопрос квартирный тут виной)
Ни в ком не вызывает жалость,
Мораль? Халявщиков долой!
Бес поступил по Божьи – мудро,
Хоть нет нагрудного креста,
Судить других совсем не трудно,
Все легче, чем понять Христа.
И мы его не понимаем,
Когда с удачею на ты,
А, оступившись, вспоминаем,
Неповторимые черты.
И в храм идем, и ставим свечку,
Порой, неправильно крестясь,
И временно уходим в вечность,
Перед иконою склоняясь…
Воланд взял её на бал
Королевою
На сходняк её позвал
Типа первою.
Чтобы тем перетреть
Накопившихся,
Типа сопли утереть
Распустившимся.
Тему сразу он просёк,
Бес мистический,
Бабе нужен мужичок,
Тот, психический.
Намекнул ей про правёж,
Как бы краешком:
«Толковище проведёшь
Получай его»
Воланд умно рассудил
Пальцы веером,
Лучше Ритки нет правИл,
Дело верное,
Маргарита разберёт
Кто там с гонором,
И смотрящего найдёт
Ведать зонами.
Типа, кладбища делить
По понятиям,
Где изволит нынче жить
Эта братия.
Согласилась. Всё одно,
Доля слабого,
То, что в мире мудрено,
От лукавого!
А охрана на подбор
Кодла та ещё,
Кот, вампир, в натуре вор,
Три товарища.
Кот – чтоб голову сорвать,
При опасности,
А вампир – чтоб покусать,
В стиле гласности.
А Коровьев - тот ещё,
Фрак и бабочка,
Вякнешь против – и пошёл
В белых тапочках…
Парад алле! Каминный рот
Зловещим пламенем желтеет,
Вот показался первый гроб
Из этой огненной аллеи,
За ним второй, другой в накат,
И с треском крышки отлетают,
И трупы, выстроившись в ряд,
К колену Риты припадают.
А Рита голая стоит,
Слепя порочной красотою,
«О, я в восторге»,- говорит,
И затыкает нос рукою.
Поскольку публика смердит,
Ты полежи в гробу столетья,
Хоть сохранился прежний вид,
Но, ведь, остался запах тленья.
Они идут, идут, идут,
Целуют ногу, что-то просят,
«Ну, я их быстро разведу,
У нас полным-полно погостов.
Но даром вотчины отдать,
Пусть и смиренные кладбИща?
На что-то надо обменять…»
А от колена жаром пышет.
«А что просить?» - Мессиру знак,
«Они сейчас меня засушат»
«Откат, конечно же, вот так!»
«А в чём?» «Да в человечьих душах,
Опередим мы Страшный суд,
Ты рассуди, как это просто,
Им трупы на погост несут,
А мне дисконтом – дух с погостов.
Я наберу в короткий срок
Большую армию подонков,
Отступит антипод мой, Бог,
И прекратится эта гонка.
И разрешится вечный спор,
Восторжествует зло на свете,
И отдохну я с этих пор,
И мир мой чёрный станет светел…»
Марго сыграла эту роль,
Последний труп исчез в геенне,
Но, боже мой, какая боль,
В перецелованном колене….
Часть3
Итак, мы приближаемся к финалу -
Предупрежденье тем, кто дочитал.
Что с нашими прикольщиками стало,
Когда прошел с покойниками бал?
Лукавый оказался твёрдой воли,
Писателя с больничной кичи снял,
Но не сказать, что Мастер был доволен,
Он был угрюм! Подняли, ведь, со сна.
А ведьма Маргарита терпелива:
«Еще спасибо скажешь, гад такой,
В ногах валяться будешь, гнуться льстиво,
Смотри, зазнался писаришка злой»
Вот так она подумала вульгарно,
Но вслух сказала: «Ах ты, мой родной,
Ты вёл себя свежо, неординарно,
Согласна быть навек твоей женой»
Их тут же обвенчали по бесовски,
Используя, как Библию – роман,
А после торжества Мессир Московский
Всем приказал заканчивать шалман.
Сухим щелчком позвал для всех коней,
Подчеркнуто зловещей черной масти,
И поутру, чтоб не дразнить людей,
Подняты в небо дьяволовой властью.
Одновременно в Кащенко в ту ночь,
Случилось то, о чём никто не думал,
Писатель всех послал на… В общем - прочь,
Закрылся у себя и тихо умер.
И Маргарита тоже умерла,
А как иначе попадешь на небо?
Теперь ведет хозяйские дела
Там, где покой, а значит, там, где нЕбыль.
И вот мораль – окститесь, господа
Писатели! Оставьте Богу – богово,
Зачем же Вельзевула звать туда,
Где надо Иисуа слова строгого.
Мессир потешил свой менталитет,
Сжёг в раже нехорошую квартиру,
Но хоть один вопрос решил? Да, нет,
Лишь в душу наплевал другому миру.
Ты наведи порядок в облаках,
И с Господом реши свои проблемы,
А то чудишь с подручными в веках,
Плодя под вид ответов лишь дилеммы.
Я понимаю, мне гореть в огне,
За грубость обращенья со святыней,
Но бес опять нашептывает мне:
«Не дрейфь, огонь когда-нибудь остынет»
Читатель! Не суди за это строго,
Я виноват! И нет на мне креста.
В ухабах от лукавого дорога,
«Вот только жаль распятого Христа!»
Некоторыми театральными постановщиками
"Право художника, — так и вижу воздетый к небу палец, — выбирать те ситуации и тех героев, которые дадут возможность создать впечатляющую работу". Значит, главное — не сказать правду, не достичь высокой художественности, а произвести впечатление. Мерси...
От этих впечатленщиков вот уже двадцать лет стон стоит на святой Руси. Марина Мурзина констатирует в "АиФ"№27: "В шекспировском "Сне в летнюю ночь"(театр им. Пушкина) дело происходит где-то в Африке, а полуодетые персонажи ловко лазают по деревьям". Впечатляет? "Герои "Ревизора"(театр им. Моссовета) начинают спектакль на зимней рыбалке, Бобчинский и Добчинский — заядлые лыжники, все же вместе губернские чиновники напоминают банду". Пронимает? А перечень можно и продолжить: чеховские три сестры в каком-то театре представлены лесбиянками; король Лир у кого-то впечатленщика сожительствует с дочерьми и т.д. " В.Бушин - литературный критик.
Излагается по принятым стандартам:
1Часть - Вступление
2Часть – Основная часть
3Часть - Заключение
1Часть
Набегавшись в Сети до сильной боли
В фалангах пальцев – стёр их до кости,
Я понял – правит бал поэт в приколе,
Как вор в законе, значит и в чести.
И вспомнил, вдруг, что сделан я не пальцем,
(По пьяни мне признался папа мент),
Не даром выбрал я пароль скитальца,
Ведь кредо всех бродяг – эксперимент.
2Часть
Перелопатил темы для прикола,
И вот, остановился на одной:
Там говорящий кот и Гела гола,
Там гнусный дьявол с погонялом Воланд,
Урод клыкастый и писатель злой.
Он написал роман про Иудею,
Про казнь, которой не хотел Пилат,
И стал за эту самую идею
Заложником психических палат.
Озлобился, щипает медсестёр,
За сладко выпирающие формы,
Дуркует: «Я, братва, в натуре, вор,
И мне по барабану все запоры»
Не ест баланду, держится нахально,
А на обходе стетоскоп упёр,
Упёр, в смывной бачок припрятав, в в сральне,
Смекнули дураки «Да, видно – вор»
Короче, точно, сдвинулся совсем,
Считает всех писателей козлами,
«Я», говорит, «Их всех на ужин съем,
Вонючую баланду жрите сами»
Похоже, косит он неадекватно,
Весьма смущает даже дураков,
Переведён в отдельную палату,
Пусть дуру гонит парочке сверчков.
Ну, в общем, нелоялен, дерзок, груб,
Как в коммуналке – общий умывальник,
В друзья к нему доставлен полутруп
Полупоэт. Зато большой охальник.
Он требовал на руки пулемёт,
Нет, пять! Но, десять пальцев загибая,
Чтоб был наказан говорящий кот,
Что грязно материл его с трамвая.
Так материл, что весь честной народ,
Над бедным стихоплётом потешался.
Под этот смех слинял блудливый кот.
Поэт благополучно помешался…
Итак, начну. В одном конце Москвы,
Компания от Дьяволова мира,
Решила Берлиоза головы
Лишить, за нехорошую квартиру.
На Патриарших, Аннушка – товарка,
Глаза вразнос и ноги враскорячку,
Все оттого, что было очень жарко,
Разлила водку – мужнину заначку.
Несчастный поскользнулся на разлитом,
И тормознуть водитель не успела,
По глотке Берлиоза – словно бритвой,
И голова ушла от, типа, тела.
По мягкой шее творческого гения
Вагон прошёлся очень органически,
И попрощалось с телом вдохновение,
Ну, типа, уничтожен он физически.
Конечно шум, все бьют друг другу морды,
На всякий случай - вдруг врага заденем,
Под тот шумок слинял Маэстро Воланд,
И с ним Коровьев. Впрочем, не уверен.
Поэт вдогонку, что есть сил,
Тут кот его и обложил,
Певец заводов – кувырком,
Кот соскочил и был таков.
Вот тут и занесло к ментам,
Творца больших фабричных драм
«Мильтоны, скрылся Бегемот,
Скорей давайте пулемёт,
Мотоциклетку и фонарь,
Еще помощника, «винтарь»,
Мы весь периметр обтрясём,
И матершинника возьмём,
Он Берлиозу снёс башку,
Изрезав тормоза кишку»
Бард от станка виновен сам,
В том, что не фильтровал базар,
А что поделаешь с таким,
Нетрезвым, нервным и лихим.
Менты, не поняв ничего,
Его скрутили самого,
И из приёмного – покой,
Теперь он там, где Мастер злой.
Сидят они теперь вдвоём,
Пьют водку и – на водоём,
Где снова пьют и жгут костёр,
Любя, меж делом, медсестёр.
Потом серьёзный разговор,
Похожий на научный спор.
По сути – кто же был Пилат?
Чей конь восшествовал в Сенат?
А соус местный не остёр,
И гон пошел у медсестёр…
«А я скажу, товарищ, так:
Твой Берлиоз большой дурак,
Не Берлиоз он – Берельман!
Не напечатал мой роман…»
А в это время хитрый бес
В квартиру Берлиоза влез,
И поселился там с котом,
И превратил ее в СОДОМ.
Там баба ходит голяком,
На каблучках, не босиком.
Кот хлещет фирменный коньяк,
Коровьев примеряет фрак,
А Азазелло точит клык,
На чьё-то горло – дрянь старик.
Какой-то сморщенный, замшел,
По сводкам – много мокрых дел,
А сколько глоток прокусил,
Об этом сам его спроси…
Но это лишь завязка, друг,
Перелистни страницу дальше,
В Москву явился тёмный дух,
Чтоб отучить ее от фальши.
Чтоб отвратить ее от сна
(Тогда, сей сон, мещанством звался)
Смешно подумать - Сатана
На роль Христоса подвязался.
И бродит трио по Тверской,
На Патриарших и на Сходне,
Распоряжается Москвой,
Как грешниками в преисподней.
Да ладно польза бы была
В увещевании элиты,
Но в эти гнусные дела
Они втянули Маргариту!
Она, ведь, хорошо жила,
Мужик, достаток, чин по чину,
Но как-то улицею шла
И повстречала там мужчину.
Она взглянула, он взглянул,
И мысли их соприкоснулись,
А это Воланд-Вельзевул
Направил их в одну из улиц…
То Мастер был, и он её
Привел в подвальную квартиру,
И выказал презренье миру
Прелюбодейством, ё-моё.
И прочитал ей свой роман,
И загрузил ее проклятьем
Своих же творческих собратьев,
Она прониклась! О, шарман…
Потом вернулась к мужику,
Сказав любовнику – «Прощайте!
Особо-то не обольщайтесь,
Я жить так больше не могу»
Но на иголку Сатане
Попасть легко, сорваться – сложно,
Марго была неосторожна
С писателем наедине.
Забил ей стрелку жёлтый клык,
Я повторяю – дрянь старик.
И предложил плохую мазь,
Она взяла, не оскорбясь.
Пришла домой, сняла бельё,
Намазалась, и – ё-моё,
Схватила швабру и в окно,
Ну, ведьма ведьмой, как в кино.
Разбила мебель всех квартир
Людей, что Мастер материл,
Проголодалась, съела фарш,
И полетела на шабаш.
Причём, всё время – голяком,
При том, представьте, босиком,
Так – из порядочной жены
Подручной стала – Сатаны!
Не Папы самого святей,
А Вельзевула сатаней,
Вульгарна так, что щиплет нос,
Настырна, как дворовый пёс,
Пошла к писателю, а тот,
Теперь на киче темы трёт,
А там, где был у них интим,
Живёт какой-то аноним.
Он тиснул в органы донос,
И в эту хату вещи внёс.
И чтоб вступить с писакой в связь,
Обратно к падшим подалась.
А те, и Воланд-Вельзевул,
На уши ставили Москву…
Как? Сей вопрос неинтересен,
Что примечательного в том,
Что прямо с театральных кресел,
Отправлен кто-то голышом.
Банальная людская жадность
(Вопрос квартирный тут виной)
Ни в ком не вызывает жалость,
Мораль? Халявщиков долой!
Бес поступил по Божьи – мудро,
Хоть нет нагрудного креста,
Судить других совсем не трудно,
Все легче, чем понять Христа.
И мы его не понимаем,
Когда с удачею на ты,
А, оступившись, вспоминаем,
Неповторимые черты.
И в храм идем, и ставим свечку,
Порой, неправильно крестясь,
И временно уходим в вечность,
Перед иконою склоняясь…
Воланд взял её на бал
Королевою
На сходняк её позвал
Типа первою.
Чтобы тем перетреть
Накопившихся,
Типа сопли утереть
Распустившимся.
Тему сразу он просёк,
Бес мистический,
Бабе нужен мужичок,
Тот, психический.
Намекнул ей про правёж,
Как бы краешком:
«Толковище проведёшь
Получай его»
Воланд умно рассудил
Пальцы веером,
Лучше Ритки нет правИл,
Дело верное,
Маргарита разберёт
Кто там с гонором,
И смотрящего найдёт
Ведать зонами.
Типа, кладбища делить
По понятиям,
Где изволит нынче жить
Эта братия.
Согласилась. Всё одно,
Доля слабого,
То, что в мире мудрено,
От лукавого!
А охрана на подбор
Кодла та ещё,
Кот, вампир, в натуре вор,
Три товарища.
Кот – чтоб голову сорвать,
При опасности,
А вампир – чтоб покусать,
В стиле гласности.
А Коровьев - тот ещё,
Фрак и бабочка,
Вякнешь против – и пошёл
В белых тапочках…
Парад алле! Каминный рот
Зловещим пламенем желтеет,
Вот показался первый гроб
Из этой огненной аллеи,
За ним второй, другой в накат,
И с треском крышки отлетают,
И трупы, выстроившись в ряд,
К колену Риты припадают.
А Рита голая стоит,
Слепя порочной красотою,
«О, я в восторге»,- говорит,
И затыкает нос рукою.
Поскольку публика смердит,
Ты полежи в гробу столетья,
Хоть сохранился прежний вид,
Но, ведь, остался запах тленья.
Они идут, идут, идут,
Целуют ногу, что-то просят,
«Ну, я их быстро разведу,
У нас полным-полно погостов.
Но даром вотчины отдать,
Пусть и смиренные кладбИща?
На что-то надо обменять…»
А от колена жаром пышет.
«А что просить?» - Мессиру знак,
«Они сейчас меня засушат»
«Откат, конечно же, вот так!»
«А в чём?» «Да в человечьих душах,
Опередим мы Страшный суд,
Ты рассуди, как это просто,
Им трупы на погост несут,
А мне дисконтом – дух с погостов.
Я наберу в короткий срок
Большую армию подонков,
Отступит антипод мой, Бог,
И прекратится эта гонка.
И разрешится вечный спор,
Восторжествует зло на свете,
И отдохну я с этих пор,
И мир мой чёрный станет светел…»
Марго сыграла эту роль,
Последний труп исчез в геенне,
Но, боже мой, какая боль,
В перецелованном колене….
Часть3
Итак, мы приближаемся к финалу -
Предупрежденье тем, кто дочитал.
Что с нашими прикольщиками стало,
Когда прошел с покойниками бал?
Лукавый оказался твёрдой воли,
Писателя с больничной кичи снял,
Но не сказать, что Мастер был доволен,
Он был угрюм! Подняли, ведь, со сна.
А ведьма Маргарита терпелива:
«Еще спасибо скажешь, гад такой,
В ногах валяться будешь, гнуться льстиво,
Смотри, зазнался писаришка злой»
Вот так она подумала вульгарно,
Но вслух сказала: «Ах ты, мой родной,
Ты вёл себя свежо, неординарно,
Согласна быть навек твоей женой»
Их тут же обвенчали по бесовски,
Используя, как Библию – роман,
А после торжества Мессир Московский
Всем приказал заканчивать шалман.
Сухим щелчком позвал для всех коней,
Подчеркнуто зловещей черной масти,
И поутру, чтоб не дразнить людей,
Подняты в небо дьяволовой властью.
Одновременно в Кащенко в ту ночь,
Случилось то, о чём никто не думал,
Писатель всех послал на… В общем - прочь,
Закрылся у себя и тихо умер.
И Маргарита тоже умерла,
А как иначе попадешь на небо?
Теперь ведет хозяйские дела
Там, где покой, а значит, там, где нЕбыль.
И вот мораль – окститесь, господа
Писатели! Оставьте Богу – богово,
Зачем же Вельзевула звать туда,
Где надо Иисуа слова строгого.
Мессир потешил свой менталитет,
Сжёг в раже нехорошую квартиру,
Но хоть один вопрос решил? Да, нет,
Лишь в душу наплевал другому миру.
Ты наведи порядок в облаках,
И с Господом реши свои проблемы,
А то чудишь с подручными в веках,
Плодя под вид ответов лишь дилеммы.
Я понимаю, мне гореть в огне,
За грубость обращенья со святыней,
Но бес опять нашептывает мне:
«Не дрейфь, огонь когда-нибудь остынет»
Читатель! Не суди за это строго,
Я виноват! И нет на мне креста.
В ухабах от лукавого дорога,
«Вот только жаль распятого Христа!»
