Жизнь без Рубашки
Дима Вспомнив о своей школе в Московской области как о месте для отбитых
шалопаев,и людях с быдловатым поведением в котором за восем лет малые дети вырастают в юношей и девушек.
Для меня однако, это место было местом,
где мне выпало множество переживаний, от которых я до сих пор не могу
оправиться.Кроме пения и физкультуры, я успевал еще только по английскому, по всем же остальным предметам я не то что плавал, а
прямо-таки тонул, так как не мог ничего выучить. Все это время я провел под
плотным коконом невежества. Когда меня вызывали к доске, я смущался, краснел
и бормотал то, что подсказывали мне соученики с первых парт, отчего путался
все больше и больше. Поэтому, разозлившись на то, что в школе я ничего не
значу, я решил хоть чем-то отличиться в глазах учителей и одноклассников и
сделать нечто такое, на что не способны остальные. И вот я с полным
самоотвержением вытворял всякие глупости, убежденный в том, что должен
преодолевать себя -- так же, как делали это в американских комедиях Чаплин,
Фриго и Гарольд Ллойд. Эти минуты маленьких бунтов давались мне нелегко. Мне
приходилось набираться смелости, чтобы выкинуть такую штуку, за которую меня
потом заносили в классный журнал и ставили двойку или тройку по поведению.
Но, как ни странно, за этот мой "черный юмор" соученики меня любили, а
некоторые даже восхищались мною. Так своими безобидными шалостями я как бы
уравновешивал их блестящие ответы на вопросы учителей. Наверное,
одноклассники любили меня потому, что я вместо них говорил или вытворял
нечто такое, на что они никогда бы не отважились...
Моя бездарность в учебе, моя неспособность взять в руки учебники и
перелистать их, мой идиотизм, состоявший в неумении слушать объяснения
преподавателей, -- все это, вероятно, коренилось в том, что, как твердила
моя матушка даже через пятьдесят лет, я слишком часто предавался мечтам и
витал мыслями где-то вдалеке. Сегодня мне кажется, что это "витание"
проистекало из того, что школой из школ, университетом из университетов были
для меня пивоварня, и река, и лес, и мои бесконечные прогулки и блуждания.
Припоминаю, что я пребывал мыслями где-то вдалеке не только в школе. Кокон
невежества неизменно сопровождал меня и на улицах города. Когда бы меня кто
ни останавливал, чтобы о чем-то спросить, я краснел и терялся так, что, как
и в школе, нес полную чушь. Мало того, я был страшно неловок, особенно в
обществе девушек. Мне приходилось следить за собой, иначе миловидное личико,
обрамленное локонами и лентами, могло взволновать меня настолько, что я едва
не лишался чувств. А мое поведение с остальными определялось неизменной --
тогда, как и сейчас, -- уверенностью в том, что другие куда умнее и
разбираются во всем лучше, чем я. У меня были и до сих пор остались
комплексы в отношениях с людьми, которые я мальчиком и юношей обыкновенно
лечил в подсобках пивоварни, в солодовнях и бочарнях, где слушал разговоры
солодильщиков и бочаров так, как должен был бы внимать учителям в классе.
Уже школьником я любил уединение, закаты, отражавшиеся в реке, неспешные
лодочные прогулки, любил забираться ночью на плоскую крышу солодильни, где
росли трава и мох, и долго смотреть на звездное небо, колышущееся в водах
текущей Лабы, на мост и огни городка. Когда же я поднимался по ступеням и у меня было
такое ощущение, что я оказался в западне, в туннеле; потому-то долгие годы
пребывания в этом заведении я старался разнообразить маленькими бунтами,
которые кончались для меня занесением в классный журнал и о которых
остальные ученики рассказывали легенды. И никто не знал, как я страдал от
этих своих шалостей, как стыдился их и какими угрызениями совести мучился.
Вот так я переползал из класса в класс, в четвертом был оставлен на
второй год, пока наконец, к своему изумлению, не обнаружил, что мне придется
сдавать экзамен на аттестат зрелости. Между тем я понимал, что плотный кокон
невежества никуда не делся и что мои знания по-прежнему
неудовлетворительные. Моя матушка к экзамену заказала мне у портного
рубашку, и вот наступил день самого большого для меня позора, потому что я
явился в рубашке, единственный из семиклассников, и в этой рубашке
предстал перед комиссией, тогда как одноклассники надели обыкновенные
выходные костюмы. Письменные работы я еще кое-как вытерпел, тогда я сидел,
как и все прочие, за партой, и ответы на вопросы мне продиктовали соседи
сбоку и сзади или же подсунули свои шпаргалки... Но когда я стоял в
рубахе с приоткрытой пугивицей, как юный джентльмен, перед комиссией, с меня лил пот, и от меня
шел пар -- вот как я стеснялся и стыдился того, что я, худший по части
знаний, стою в смокинге, в то время как мои одноклассники были совершенно
спокойны, быть может, потому, что пришли в простых выходных костюмах. В
конце концов я выдавил из себя все ответы, которые мне жестами подсказывали
соученики, и даже довольно связно рассказал таблицу Менделеева. Однако в
течение всего экзамена меня не покидало отчетливое ощущение, что я
провалился -- иначе и быть не может. Потупясь и обливаясь потом, я не поднял
глаз и в тот момент, когда председатель комиссии объявил, что я сдал
выпускной экзамен вполне успешно. Я принимал поздравления с чувством стыда,
будто соболезнования по случаю смерти кого-нибудь из членов семьи. С
аттестатом зрелости в руках я добежал до самого озера, и, сколько ни
вглядывался в строки о том, что я выдержал испытания, я не мог в это
поверить -- даже когда мне опять повторили это родители, даже когда я
просыпался ночью и перечитывал аттестат вновь и вновь...
А потом состоялся выпускной праздник на Острове -- в ярко освещенном
зале и в саду, за столами, накрытыми белыми скатертями, под кронами
деревьев; там были музыка, улыбки, романтические разговоры, смех и веселье.
И опять я был в смокинге, я мало танцевал и много пил, страшно потел и
смущался, ведь на меня смотрело столько людей, и я не сомневался, что все
перешептываются на мой счет, мол, любой другой на моем месте срезался бы на
экзамене, я же сдал его только потому, что мой папаша -- управляющий в
пивоварне, а главное, мол, учителя позволили мне сдать экзамен лишь затем,
дабы от меня избавиться, потому что, когда после четвертого класса меня
собирались исключить и я уже хотел податься в каменщики, папаша в
учительской и в кабинете директора заявил, что я должен получить аттестат
зрелости, даже если мне придется отсиживать в каждом классе по два года. На
этом выпускном празднике у меня пропотела не только рубашка,и ноги.
Я беспрестанно ходил в туалет и пригоршнями лил на
себя воду -- а в зале тем временем гремели музыка и смех. Мне казалось,
будто меня гонят по улице позора. Когда же начало светать, когда
разгоряченные выпускники, их друзья, родственники и родители уже расходились
по домам, я и еще несколько моих одноклассников побежали на улицу праздновать с девочками.
Дима пришол домой лежал на кровате слушая музыку рэп и прислушивался к себе -- вот я потянулся и испустил сладостный вопль,Дима винил себя и поучал какой он ничтожный человек.
Остался в одиночестве я понял, что благодаря этому выпускному балу я
впервые огляделся вокруг себя и постиг, что плотный кокон невежества
останется со мной навсегда и что мне надо отдать себе в этом отчет...
