Воздух чист и прозрачен в лесу...
Воздух чист и прозрачен в лесу - не надышишься сразу.
Дремлют кедры мохнатые, в хвойных тулупах душистых.
Где-то там, наверху слышен щебет синиц-хитроглазок,
Да еще громкий гвалт воробьев – неуёмных хористов.
На пригорке брусничка таращится так удивленно,
Не поймет – почему столько снега зима навалила,
И зачем глупой белке совсем молодой, несмышлёной
Шубку рыжую словно мукой по бокам подбелила?
Был эффектнее прежний наряд модной рыжей красотки,
А теперь незаметен почти на заснеженных ветках.
Вон как дятел-пижон, выбивающий клювом чечетку,
Щеголяет в бардово-веллюровой брендовой кепке!
А сосна-озорница с кокетливо стриженной кроной
В тонких длинных перчатках парчовой коры золотистой,
Улыбается ветру, что гладит ей плечи влюбленно,
Укрывая их бережно снежным тончайшим батистом.
Это мир волшебства полный тайн и загадок, и сказок.
Здесь сердца бьются громче, правдивей становятся лица.
Воздух чист и прозрачен в лесу - не надышишься сразу.
Здесь душа оживает, здесь хочется петь и молиться…
Дремлют кедры мохнатые, в хвойных тулупах душистых.
Где-то там, наверху слышен щебет синиц-хитроглазок,
Да еще громкий гвалт воробьев – неуёмных хористов.
На пригорке брусничка таращится так удивленно,
Не поймет – почему столько снега зима навалила,
И зачем глупой белке совсем молодой, несмышлёной
Шубку рыжую словно мукой по бокам подбелила?
Был эффектнее прежний наряд модной рыжей красотки,
А теперь незаметен почти на заснеженных ветках.
Вон как дятел-пижон, выбивающий клювом чечетку,
Щеголяет в бардово-веллюровой брендовой кепке!
А сосна-озорница с кокетливо стриженной кроной
В тонких длинных перчатках парчовой коры золотистой,
Улыбается ветру, что гладит ей плечи влюбленно,
Укрывая их бережно снежным тончайшим батистом.
Это мир волшебства полный тайн и загадок, и сказок.
Здесь сердца бьются громче, правдивей становятся лица.
Воздух чист и прозрачен в лесу - не надышишься сразу.
Здесь душа оживает, здесь хочется петь и молиться…
