Вадимир Трусов Озираюсь.Помню, где-то родился...

                Озираюсь. Помню - где-то родился.
                Ковылял, придерживаясь традиций,
                То широкой улицей, то задами.
                Синусоида горбилась, оседала,
                Уважая период и амплитуду.
                Что казалось золотом мне оттуда,
                Зеленеет ныне дешевой медью.
                Полагая, что шахматам не сумею
                Научиться, считая немного crazy
                Сам себя, я выбрал футбол и регби,
                Очевидно нуждаясь в игре командной.
                (Но теперь, со временем, понимаю:
                Как бы громко публика ни орала,
                Побуждением к действию интеграла
                Все равно является знак деленья        
                На ничтожно малые доли, клетки,
                При условии скорого приращенья.)…
                Трепыхался в сиропе любви ущербной
                (Поутихли страсти, и бог-то с ними.),
                Наливая тяжестью пневмонии
                Мешковину легких, был горд запасом,
                Как верблюд в пустыне. Хрипел. И спасся
                Лишь запойным чтением Воннегута.
                Но любимых прежних хулить как будто
                Не пристало. Впрочем, и умиляться
                В равной мере пошло. Короста глянца
                Уничтожит славное в целом фото.
                А залысины памяти неохота
                Омолаживать чем попадется в спешке.
                И от "светлой грусти" не затрепещут
                Ни душа, ни сердце, ни то, что ниже...
                Поменяв коротенькие штанишки
                (Находя лет в десять себя мужчиной)
                На футболку и джинсы, искал причины
                Ретирад обидных, и власть, и деньги
                Отодвинув в сторону. Нападенье,
                Оказалось, насилует темперамент.
                Будет правый, следом за левым - крайним
                С точки зрения средних. Необходимо
                Расторопным вычислить середину,
                И желательно, если бы золотую.
                Я пытался честно. (Давались туго
                Мне предметы точные, бог свидетель),
                И усвоил - худшую добродетель
                На сегодня кличут благоразумьем.
                Против воли тихо скрипели зубы,
                Искажая рот, немотой зашитый.
                В паутину сотканные ошибки
                Рыболовного трала надежней, крепче.
                Изменивших глубинам противоречий
                На мели утешают лечебной грязью
                И плацкартой солнечной. Доверяя
                Интуиции более остального,
                (Отдавая должное полиномам,
                Рокировкам, гамбитам, ферзям и дамкам),
                Лабиринтами синтаксиса блуждая,
                (Голова того и гляди распухнет),
                Коротаю ночь на отдельной кухне,
                Соизволив жить в пироге слоеном.
                Атмосфера замкнутого объема                 
                По нутру семейному буквоеду.
                И куда отныне ни перееду,
                (Разве только лежа в фамильном склепе),
                Говорить на кухонном диалекте
                Я продолжу ровно и без акцента.
                Объявить, что лексика - панацея,
                Значит лгать и страждущим и голодным.
                Но вначале действительно было слово,
                И никто из песни его не вычтет.
                А захочет в натуре узнать всевышний,
                Ухмыляясь сверху:"Эй, ты, чудила!
                Справедливость все-таки победила?
                Или как?" Скажу ему напрямую,
                Изучив досконально "Судьбу хромую"
                И т.п.,- На жизнь обижаться тщетно.
                Оттого претензий и нет вообще-то.