Оглохший

Дождусь ли я радостной музыки любимого сердца?

Или так и умру оглохшим,

и только на смертном одре

из ушей моих вытечет ртуть тишины?

 

Не ты ли улыбнулась мне, Радость,

когда я родился впервые?

Не ты ли пела мне первобытные песни,

в которых трепетали радуги стрекоз,

а осенние листья так легко и беспечно

прощались с родными ветвями?

 

Не ты ли, склонившись над моей колыбелью,

шептала мне красивые сказки

о том, что нет в мире невыносимой боли,

а если и приходят к человеку миражи страданий,

они легко смываются слезами?

 

Не ты ли обещала мне игровую площадку вечности,

где так много разноцветных чувств

и столько волшебных книжек,

на страницах которых добро оседлало злого дракона

и улетело на нём в рай,

оставив людей умирать от счастья?

 

Не ты ли перепутала в голове ребёнка

сны - со справедливостью,

свободу - с необходимостью,

желания - с совестью?

 

А потом вдруг умолкла,

отвернулась от меня

и ушла.

И я остался один,

и никто больше не пел мне светлых мечтаний.

 

Вот почему, когда я вырос угрюмым философом,

я взял музыку за шкирку

и бросил её в ящик стола,

туда, где хранится трактат о предательстве.

 

Ушла моя Радость -

и струны лиры стали бельевыми верёвками,

а поющие люди кажутся чудаками,

слишком широко открывающими рот.

 

Где же ты?

Говорят, ты живёшь только в любящем сердце...

Но разве я мало любил?

 

Во что мне верить?

В ночь и безмолвие?

 

Ты пела мне о бесконечном полёте,

ты показывала мне бессмертную птицу:

утро и вечер были её крыльями,

день ты называла её ослепительным глазом,

а ночь была всего лишь её длинным хвостом.

 

Но когда я стал умнее, я понял:

только там, где кончается вечность,

рождается человек.

 

Я хотел, чтобы ты спела мне и об этом,

чтобы ты перевела мои мысли на эсперанто любви,

но ты молчала.

 

Почему ты молчишь до сих пор?

А может быть, ты и есть Бог,

который глядит на глубокую реку страданий

и от слёз не может промолвить ни слова?

 

Если так, то я тебя понимаю.

Что ж, прости меня, моя Радость.

Я буду ждать только тебя

и слушать, как шевелятся слова в моих строчках

и как осень озябшему бродяге

играет на арфе дождя.