Анна Ахматова Реквием

Анна Ахматова

Реквием

 

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, —

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

 

1961

 

 

Вместо предисловия

 

В страшные годы ежовщины я провела

семнадцать месяцев в тюремных очередях

в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня.

Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами,

которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего

имени, очнулась от свойственного нам всем

оцепенения и спросила меня на ухо

(там все говорили шепотом):

— А это вы можете описать?

И я сказала:

— Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому,

что некогда было ее лицом.

 

1 апреля 1957

Ленинград

 

Посвящение

 

Перед этим горем гнутся горы,

Не течет великая река,

Но крепки тюремные затворы,

А за ними «каторжные норы»

И смертельная тоска.

Для кого-то веет ветер свежий,

Для кого-то нежится закат —

Мы не знаем, мы повсюду те же,

Слышим лишь ключей постылый скрежет

Да шаги тяжелые солдат.

Подымались как к обедне ранней,

По столице одичалой шли,

Там встречались, мертвых бездыханней,

Солнце ниже, и Нева туманней,

А надежда все поет вдали.

Приговор… И сразу слезы хлынут,

Ото всех уже отделена,

Словно с болью жизнь из сердца вынут,

Словно грубо навзничь опрокинут,

Но идет… Шатается… Одна.

Где теперь невольные подруги

Двух моих осатанелых лет?

Что им чудится в сибирской вьюге,

Что мерещится им в лунном круге?

Им я шлю прощальный мой привет.

 

Март 1940

 

 

Вступление

 

Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад.

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

И когда, обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки,

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь.

 

I

 

Уводили тебя на рассвете,

За тобой, как на выносе, шла,

В темной горнице плакали дети,

У божницы свеча оплыла.

На губах твоих холод иконки,

Смертный пот на челе… Не забыть!

Буду я, как стрелецкие женки,

Под кремлевскими башнями выть.

 

1935

Москва

 

 

II

 

Тихо льется тихий Дон,

Желтый месяц входит в дом.

 

Входит в шапке набекрень.

Видит желтый месяц тень.

 

Эта женщина больна,

Эта женщина одна.

 

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.

 

1938

 

 

III

 

Нет, это не я, это кто-то другой страдает,

Я бы так не могла, а то, что случилось,

Пусть черные сукна покроют,

И пусть унесут фонари…

Ночь.

 

1939

 

 

IV

 

Показать бы тебе, насмешнице

И любимице всех друзей,

Царскосельской веселой грешнице,

Что случится с жизнью твоей —

Как трехсотая, с передачею,

Под Крестами будешь стоять

И своею слезой горячею

Новогодний лед прожигать.

Там тюремный тополь качается,

И ни звука — а сколько там

Неповинных жизней кончается…

 

1938

 

 

V

 

Семнадцать месяцев кричу,

Зову тебя домой,

Кидалась в ноги палачу,

Ты сын и ужас мой.

Все перепуталось навек,

И мне не разобрать

Теперь, кто зверь, кто человек,

И долго ль казни ждать.

И только пышные цветы,

И звон кадильный, и следы

Куда-то в никуда.

И прямо мне в глаза глядит

И скорой гибелью грозит

Огромная звезда.

 

1939

 

 

VI

 

Легкие летят недели.

Что случилось, не пойму,

Как тебе, сынок, в тюрьму

Ночи белые глядели,

Как они опять глядят

Ястребиным жарким оком,

О твоем кресте высоком

И о смерти говорят.

 

Весна 1939

 

 

VII

 

Приговор

 

И упало каменное слово

На мою еще живую грудь.

Ничего, ведь я была готова,

Справлюсь с этим как-нибудь.

 

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

 

А не то… Горячий шелест лета

Словно праздник за моим окном.

Я давно предчувствовала этот

Светлый день и опустелый дом.

 

1939

Фонтанный Дом

 

 

VIII

 

К смерти

 

Ты все равно придешь — зачем же не теперь?

Я жду тебя — мне очень трудно.

Я потушила свет и отворила дверь

Тебе, такой простой и чудной.

Прими для этого какой угодно вид,

Ворвись отравленным снарядом

Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,

Иль отрави тифозным чадом.

Иль сказочкой, придуманной тобой

И всем до тошноты знакомой, —

Чтоб я увидела верх шапки голубой

И бледного от страха управдома.

Мне все равно теперь. Клубится Енисей,

Звезда Полярная сияет.

И синий блеск возлюбленных очей

Последний ужас застилает.

 

19 августа 1939

Фонтанный Дом

 

 

IX

 

Уже безумие крылом

Души накрыло половину,

И поит огненным вином,

И манит в черную долину.

 

И поняла я, что ему

Должна я уступить победу,

Прислушиваясь к своему

Уже как бы чужому бреду.

 

И не позволит ничего

Оно мне унести с собою

(Как ни упрашивай его

И как ни докучай мольбою):

 

Ни сына страшные глаза —

Окаменелое страданье,

Ни день, когда пришла гроза,

Ни час тюремного свиданья,

 

Ни милую прохладу рук,

Ни лип взволнованные тени,

Ни отдаленный легкий звук —

Слова последних утешений.

 

4 мая 1940

Фонтанный Дом

 

X

 

Распятие

 

«Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи»

 

1

 

Хор ангелов великий час восславил,

И небеса расплавились в огне.

Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»

А Матери: «О, не рыдай Мене…»

 

1938

 

 

2

 

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

 

1940

Фонтанный Дом

 

 

Эпилог

 

1

 

Узнала я, как опадают лица,

Как из-под век выглядывает страх,

Как клинописи жесткие страницы

Страдание выводит на щеках,

Как локоны из пепельных и черных

Серебряными делаются вдруг,

Улыбка вянет на губах покорных,

И в сухоньком смешке дрожит испуг.

И я молюсь не о себе одной,

А обо всех, кто там стоял со мною

И в лютый холод, и в июльский зной

Под красною, ослепшею стеною.

 

 

2

 

Опять поминальный приблизился час.

Я вижу, я слышу, я чувствую вас:

 

И ту, что едва до окна довели,

И ту, что родимой не топчет земли,

 

И ту, что, красивой тряхнув головой,

Сказала: «Сюда прихожу, как домой».

 

Хотелось бы всех поименно назвать,

Да отняли список, и негде узнать.

 

Для них соткала я широкий покров

Из бедных, у них же подслушанных слов.

 

О них вспоминаю всегда и везде,

О них не забуду и в новой беде,

 

И если зажмут мой измученный рот,

Которым кричит стомильонный народ,

 

Пусть так же они поминают меня

В канун моего поминального дня.

 

А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне,

 

Согласье на это даю торжество,

Но только с условьем — не ставить его

 

Ни около моря, где я родилась:

Последняя с морем разорвана связь,

 

Ни в царском саду у заветного пня,

Где тень безутешная ищет меня,

 

А здесь, где стояла я триста часов

И где для меня не открыли засов.

 

Затем, что и в смерти блаженной боюсь

Забыть громыхание черных марусь,

 

Забыть, как постылая хлопала дверь

И выла старуха, как раненый зверь.

 

И пусть с неподвижных и бронзовых век,

Как слезы, струится подтаявший снег,

 

И голубь тюремный пусть гулит вдали,

И тихо идут по Неве корабли.

 

Март 1940

Фонтанный Дом