Предание о Серафиме Саровском
ПО ЛЕСТВИЦЕ КРУТОЙ...
(Эпилог)
Когда-то, отче, с чувством, с толком
Ты говорил ученику,
Что оживёшь не раз на долгом
Своём пророческом веку.
Что это значит, Мотовилов
Тогда тебя не расспросил,
Он посчитал, что, как святые,
Которых Бог благословил,
Ты к нам в своём обычном теле
На землю станешь приходить,
И чудеса, как раньше в келье,
Христовой силою творить.
Но, оказалось, надо шире
Твои прозренья понимать –
Твои деянья в этом мире,
Во всемогущей Божьей силе
И означают – оживать.
Всё началось с чудотворенья
Иконы Курской-Коренной.
Она дала тебе рожденье
Второе на стезе земной.
И с той минуты Пресвятая
Не реже, чем родная мать,
Тебе вымаливала, зная,
Что только это вестник рая, –
Святого Духа благодать.
Сначала я считать стремился
Твои рожденья на земле,
Но вскоре сбился и смирился –
Сноровки не хватило мне.
И лишь Её запомнил слово,
Как будто взмах небесных крыл:
«Сей — рода нашего», – и снова
Ты чудеса свои творил.
Но нет, не только Божья Матерь
Вела твоим рожденьям счёт.
И Сергий Радонежский, кстати.
Мы помним тот далёкий год,
Когда с вершины колокольни
Паденье так святой смягчил,
Что ты испуга, страха, боли
Ни капельки не ощутил.
И, думаю, не только Сергий
Помог за долгий век тебе.
Пророки, вы по высшей мерке
Подчинены одной судьбе.
Как ты когда-то Иоанну
Кронштадтскому явил во сне
России будущую рану,
Кровь в нескончаемой войне,
Так и тебе из старших братий
Понять святые помогли
Путь русских тюрем и распятий,
Позор обманутой земли.
А может, и твои паденья
Предотвратили в грозный час,
И это были оживленья
Твои для родины, для нас.
Какие в них и ум, и сила,
И животворный Дух Святой!..
Вот лишь немногое, что было
На лествице твоей крутой.
* * *
Когда о будущем державы
Ты правду горькую узнал,
Которая страшней отравы,
Неумолимей, чем кинжал, –
Ты сделал, отче, ровно столько,
Чтоб монархическая власть
Смогла пройти Голгофу стойко
И духом в скорби не упасть.
* * *
Твой восприемник Мотовилов
Поведал царственной семье,
Что предстояло не по силам
Перенести родной земле.
А то, что вестник не успеет
Записки книжкой изложить,
Твоею волею сумеет
Писатель Нилус завершить.
Счастливо выведет из комы
Монблан каракулей его,
И с ним Россию познакомит
До прославленья твоего.
* * *
А прославленье – ради славы?
Мол, вот же вам – и я святой?
Тебе подобные забавы
Почти с рожденья трын-травой.
В твоей душе одно стремленье,
Одни и цель и исполать –
С Пречистой и с Христом общенье,
Святого Духа благодать.
И прославление – не что-то,
Не искушенье сатаны,
А старт столетнего отсчёта
До возрождения страны.
И вот в Сарове царь с царицей,
Синод и весь честной народ,
И пятидневный праздник длится,
И всё не кончится, идёт.
* * *
А в нашу красную эпоху,
Когда случился перелом,
Что было сумрачно и плохо,
Несокрушимым стало злом.
И всё-таки святых грядущих
Впустил ипатьевский подвал,
Чтоб души их в небесных кущах
Нашли приют —
их век настал.
И алапаевская шахта,
Не пух, а скорбный дух земной,
В Христово Царство стала шагом
Когорте будущей святой.
И ни стенания, ни стона
Не проронили их уста
Во славу родины и трона,
Во славу Господа Христа.
* * *
Там, в Алапаевске, в гражданской
Кипящей смуте окаянской,
Сквозь дрёму слышит тёзка твой,
Молитвенник, монах простой:
«Встань, Серафим, на подвиг братский,
На подвиг долгий, непростой.
До призрачной земли китайской
Нам трудный путь лежит с тобой.
Недавно в шахте убиенных
Нам предстоит туда везти –
Чтоб святость этих тел нетленных
От поругания спасти».
Не каждый в наши дни поверит,
В невероятный тот поход.
И только Бог один измерит,
Дорогу в календарный год
И трудности невероятной —
В гражданских яростях войны,
Непредсказуемой, превратной,
В жестоких кознях сатаны.
* * *
А неизвестных, безымянных
Какие сонмы в годы те,
Сгорят, как звёзды, в битвах бранных
С насильем бесов окаянных,
Чтоб жизнь закончить во Христе!..
* * *
Весна. Комиссия в Сарове.
Назавтра — вскрытие мощей.
С устатку выпить, что не внове,
Да спать ложиться поскорей.
И видит сон руководитель.
Сквозь кроны сосен свет сквозит.
Встречает новый день обитель.
Гробница перед ним стоит.
Вдруг кости в ней зашевелились,
И телом облеклись былым,
И мигом в рясу обрядились,
И ты, о старче Серафим,
Предстал перед посланцем красным,
Сказал: «А вот и я – живой!»
И пальцами – к щеке, и – разом
Исчез воскресший облик твой.
Тот к зеркалу – свихнулся либо?
Или дурацкий пьяный бред?..
Но видит жуткий свой портрет:
И волоса взметнулись дыбом,
И на щеке от пальцев след.
Такой отчаянной помехи
Партиец в жизни не встречал.
С утра из пустыни уехал
И мощи проверять не стал.
* * *
Сверша обряд перед иконой
Твоей Иконой, Серафим,
Они готовились исконно
Испить чайку — нагрянул к ним
Наряд милиции районной.
«Ну, собирайтесь!» – командир,
Всегда сердитый, обозлённый,
Нарушил их семейный мир.
«А это что у вас, икона?» –
Он подошёл, взглянул, и вот
Стоит и смотрит отрешённо,
И глаз никак не оторвёт.
Молчит минуту, две минуты,
И три, и целых пять минут.
Вдруг вздрогнул, повернулся круто:
«Ну, ладно. Оставайтесь тут». –
«А храм закроете?» – «Пожалуй,
И храм не тронем». – «А когда
Вас снова ждать?». – «Ты, брат, не балуй.
Глядишь, нагрянет череда».
Но так она и не настала.
И наших Нилусов чета
Суровой кары избежала.
Вот так бывало иногда.
* * *
Позднее (шапка не по Сеньке)
Я долго голову ломал,
Как вовремя на Вознесенке
Храм-на-крови поднялся-встал.
И освящение имело,
Как говорится, место быть –
Как раз к столетию расстрела!
А между тем сообразить
Не так, пожалуй, было трудно:
Хоть жили буйно мы и врозь,
Без воли нашей обоюдной,
Воистину не обошлось.
Ты, Серафим, окрепшим в вере
Помог преграды обойти,
И люди на твоём примере
Душой росли, чтоб в бой идти.
Но и противников, наверно,
Ты ярость лютую гасил,
Ведь имя у тебя навечно,
Навечно дар небесных сил.
И в пику скорби, боли, ранам,
На миг растаявшим, как тень,
Не даром облик твой над храмом
Возник в своём сиянье ярком
В назначенный Всевышним день.
* * *
Но был ещё и Храм Московский.
Спасителя святейший Храм,
Восстал, расцвёл и стал таковским,
Каким сперва явился нам.
Стал вместо глупого бассейна,
Позорившего честь Кремля,
Дом Бога со святыми всеми
И Богородицей. –
Земля,
Сто лет назад ещё святая,
Но рухнувшая глубоко,
В тот день от края и до края,
Порядки предков вспоминая,
Вздохнула вольно и легко.
Не то чтоб все шипы безбожья
Отпали разом, – нет и нет!
Но всё же, всё же, всё же, всё же,
Как некогда сказал поэт.
Повеселели наши дали,
Припомнилась былая стать.
Монастыри и храмы стали
Приходам прежним отдавать.
В складчину, как бывало прежде,
Руины взорванных святынь
Народ в проснувшейся надежде
Стал возводить любовно, нежно
И куполами в век наш грешный
Благословлять Христову синь.
* * *
Наверно, перемены эти,
Развеяв грозовое зло,
Крещенское тысячелетье
С собой в Россию принесло.
Оно ничуть не походило
На громкий нынешний парад.
Тогда не до парадов было,
Но отмечал невольно взгляд,
Что потянулись люди к храмам
В уделах сельских, городских
И что начальников и замов
И управленцев разных самых
Немало было среди них.
Шли семьями и в одиночку,
Но не разрозненно, как встарь,
Хоть кто-то походил на бочку,
А кто-то тощ был, как фонарь.
Улыбки чуждый люд роднили,
Да ведь и то — колокола,
Как сумасшедшие звонили,
Такая радость в них была.
И строгий туз, что век кичился
Тем, что в Творца не верит он,
Хоть неумело, но крестился
Под колокольный светлый звон.
* * *
Я помню тот порыв единый,
Да вот ведь рок печальный в чём:
Наш юбилейный легион
На две большие половины
Так и остался разделён.
Одна входила в штат державы,
Была другая вне её —
За предпочтенье веры правой,
За боголюбие своё.
А если вне, то значит где-то,
Вне денег, равенства и прав,
Короче, на другой планете,
Где свой закон и свой устав.
И человек наш православный
Пока лишь получеловек.
И восстановим храм наш главный
Мы ровным счётом через век.
Храм-на-Крови – как на ладони.
Екатерины храм – увы!
В каком-то дьявольском загоне.
И вроде вновь мы не правы.
Где был в тридцатом он разрушен
Атеистической ордой,
Там нынче парк, красивый дюже,
И, как пивной буфет уклюжий,
Фонтан здесь тоже мировой.
Они горой за это место,
Горой – за набережный парк.
Везде им с нами как-то тесно.
Ведь мы не те, живём не так.
Но чтобы дружно жить в России,
Жить надо, право, наравне.
Быть надобно не сводным сыном,
Не сводной дочерью — не вне.
И тут одно спасёт-поможет—
Всеобщий храм, а не фонтан.
Ну, а фонтан кого тревожит,
Пускай и он стоит по-Божьи,
И он ведь тоже
Богом дан.
* * *
Уверен, что без Серафима
И в этот раз не обошлось.
Вот гланое. Но мы, весимо,
Опять могли пройти бы мимо.
Да, слава Богу, не пришлось.
Не западный и не восточный,
А собственный нам нужен путь,
С основой православной, прочной,
Славянской – не какой-нибудь.
А в Конституции столетье
Кричала запись: Церковь – вне.
Ну, сколько униженья эти
Терпеть в проснувшейся стране!
И думаю, не без намёка
Великорусского пророка,
Свет-Патриарх поправку внёс
В наш Основной Закон про Бога,
Про то, чем жил веками росс.
И это тот росток волшебный,
Который сквозь стремнину лет
Придаст стране настрой волшебный
Избавиться от страшных бед.
* * *
Ах, родина! Ах, мать моя Россия!
Вся жизнь твоя, что едкий дым.
Да вот ещё и пандемия
К великим болестям твоим.
Лишь атеист один не знает
За что на душу и на плоть
Нам наказанья посылает
Россию любящий Господь.
Всегда у нас одно и то же –
Всю жизнь грешим, грешим, грешим,
А вот раскаяться не можем,
Очистить душу не спешим.
Но есть и те, кого мученья
К восстанью совести ведут,
И вымолить себе прощенье,
Себе и родине — их труд.
Сначала их одна лишь горстка,
Но вот — пригорки и поля,
А вот округло и не плоско
Уже почти что вся земля.
И то, что в бурю пандемии,
Бредя сквозь мировую грязь,
Одна лишь матушка Россия
Христу навстречу поднялась,
Не подтверждает ли всё это,
Что, как гласит Святой Закон.
Антихрист — знаковая мета —
В начале своего рассвета
Ужасный понесёт урон?
Ведь в мире больше нет державы,
Которая в святом бою
Ради Христовой вечной славы
Отдаст до капли жизнь свою.
* * *
Ты этот сон, о Серафиме!
Любил рассказывать друзьям.
Снов было много, но такими
Не часто радовал и Сам
Христос тебя. Вставало утро,
Весь мир расплывчато и смутно
Виднелся сквозь густой туман.
И вдруг ты понял: мир, что рядом, –
Огромный храм, и терпкий ладан
Его заполнил. Здесь и там
Гремят кадила золотые.
И люди, тысячи людей,
И в возрасте, и молодые,
Усердно молятся по всей
России-матушке. И хоры
Святой Божественный мотив
Струят на русские просторы,
На паству, на леса и горы,
Всё вечностью одушевив.
И вот уже востока ярь
Планеты золотит алтарь.
Невиданная литургия.
Новорождённая Россия.
В живом единстве Новь и Старь.
* * *
Друзья! Концовке эпилога
Нам остаётся долг отдать,
И можно будет понемногу
От долгих мыслей остывать.
Пройтись забытою тропинкой
В соседнем парковом леске.
Очистить тонкой хворостинкой
Гриб на пригретом бугорке.
И вдруг в потоке грусти острой
Вернуться к пустыньке моей,
В которой, Серафим Саровский,
Мы провели немало дней.
Но тут моих мечтаний скромных
Нежданно оборвался строй.
Один знакомый мне паломник
Прислал гостинец небольшой.
Заботы мелочные – мимо.
В волненье чувствует рука –
Сухарики от Серафима,
Из именного чугунка.
Так Пушкин, как судьбы помету,
Держал в руке в расцвете лет
Стихи, которые поэту
Послал святитель Филарет.
Он воспалённо сел за столик
И в зимней радостной тиши
Стихами выплеснул о стольких
Переживаниях души.
«Твоим огнём душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе серафима
В священном ужасе поэт».
И я сейчас вот эти строчки
Под городской вечерний шум
На подвернувшемся листочке
В священном ужасе пишу...
15.08.18 г.,
Блаженного Василия,
Христа ради юродивого,
Московского чудотворца.
(20:18)
14.09.18 г.,
Начало новолетия
(7527 год от сотворения мира)
,
