***

где екэбэшный свет над сыном и отцом,

гори, гопацкий нож, нестрашный и довольный,

и, к небу колыбель повёрнута лицом,

с улыбкою глядит, как бог высоковольтный, –

 

там всходит белый сон, пусть будет сон глубок,

там плыть недалеко – от дома и от дома,

немного подремли, пусть смотрит детский бог

в непьющие глаза убитого артёма;

 

крадётся с тишиной, не с бритвою в руке,

в нестрашный вторчермет, сквозь медленную мекку;

поспи, ещё поспи от смерти вдалеке,

от человека спи, проснёмся к человеку;

 

от женщины поспи, дневных её забот,

в простой зернистый свет, кружащийся над гущей;

где в красном соловье горит замёрзший плод,

где в шумной маме снег, без памяти идущий, –

 

от лучшего себя поспи, какой ни есть, –

подкожное «умру» – весь, грифельно и точно, –

а поутру лицо, и лесть его, и месть,

и тающий пломбир, и жир, и жар цветочный.