***
где екэбэшный свет над сыном и отцом,
гори, гопацкий нож, нестрашный и довольный,
и, к небу колыбель повёрнута лицом,
с улыбкою глядит, как бог высоковольтный, –
там всходит белый сон, пусть будет сон глубок,
там плыть недалеко – от дома и от дома,
немного подремли, пусть смотрит детский бог
в непьющие глаза убитого артёма;
крадётся с тишиной, не с бритвою в руке,
в нестрашный вторчермет, сквозь медленную мекку;
поспи, ещё поспи от смерти вдалеке,
от человека спи, проснёмся к человеку;
от женщины поспи, дневных её забот,
в простой зернистый свет, кружащийся над гущей;
где в красном соловье горит замёрзший плод,
где в шумной маме снег, без памяти идущий, –
от лучшего себя поспи, какой ни есть, –
подкожное «умру» – весь, грифельно и точно, –
а поутру лицо, и лесть его, и месть,
и тающий пломбир, и жир, и жар цветочный.
