тень отражения к.17 до точки

Танцуй со мной, танцуй.

Заглядывай в глаза.

 

Играй со мной на льду,

Хрустящем от мороза.

 

Безумно хочется,

когда никак нельзя.

 

До чёртиков,

до коликов под кожей.

 

Танцуй со мной, играй,

Обманывай меня.

 

Разламывай на мелкие кусочки.

 

Я - на краю,

 

а хочется - за край.

 

Я - до конца,

 

А хочется - до точки

 

 

 

 

Она потрясла головой изо всех сил, пытаясь стряхнуть воспоминания все до одного. Так промокшие собаки избавляются от дождинок, чтобы те не проникли к их коже, дабы не знобило. Бездумно рванула перепачканный лист, скомкала, бросила. побежала дальше, жадно ища несуществующие ответы на такие же несуществующие вопросы. Но вдруг резко остановилась, захлопнула книгу, а потом осторожно, крадучись, озираясь по сторонам, будто следил за ней кто, медленно начала открывать фолиант на самой последней странице...

 

Самолёт гудел. Пассажиры устраивались в дурацких креслах. пристёгивали не менее дурацкие ремни. Бортпроводницы сновали между рядов, проверяли застёжки на ремнях, предлагали воду, щебетали, как птички райские. Такие милые, безобидные, будто и нет у них повседневностей невыносимых.

 

Прямо перед Ней - огромный экран на толстом штифте свисал с потолка. Кресла по обеим сторонам свободны. Никого там не будет и быть не могло. По салону бегали дети. Радовались, смеялись. Через проход, слева, старуха. На коленях старухи - кот. Серый. Лохматый. Старый. Кот наблюдал за детьми равнодушно и снисходительно. Лететь ему не хотелось. Он прижал уши, сощурил глаза, открывал пасть беззвучно и широко.

 

Она сидела в самом центре салона. Справа и слева - ряды из трёх кресел, со столиками откидными, полками над головой, забитыми всякой такой необходимой ерундой, как плащи, куртки, сумки, шляпы. В иллюминаторы смотреть не было никакого желания. Сидела, не касаясь спинки кресла, с опущенными плечами, почти упавшим на грудь подбородком. Слёзы текли равномерно, спокойно, нудно, словно прохудился кран на кухне и капля за каплей отстукивали им одним понятный ритм. Жильцы к испорченному крану давно привыкли и уже не замечали его жалоб. Так и Она слёз своих не замечала.

 

- Извините. Вы боитесь лететь? Вам страшно? - девчонка в форме стюардессы пыталась заглянуть в глаза.

Он встрепенулась, провела ладонью по лицу сверху вниз, удивлённо взглянула на мокрые руки, повернулась на голос,

- Что? Ах, нет, нет... Всё в порядке. Просто... принесите мне вина.

- На взлёте нельзя. Чуть позже. Хорошо?

- "Чуть позже" мне не надо.

 

Девчонка исчезла также бесшумно, как и появилась. "Как тень",- промелькнуло стороной, само собой.

Открыла маленькую сумочку. Достала фотографию. Смотрела сквозь, в одном ей ведомом направлении. Губы искривила улыбка дикая, горькая. На карие глаза капнула слезинка. Одна, вторая... В ушах звенело: "Железная баба. Ну хоть бы одну слезинку проронила. Стоит, как столб...".

- Вот, возьмите. Вина нет. Шампанское, водка и коньяк, - девчонка смотрела виновато-участливо, отводила глаза, - я шоколад ещё вам принесла. Будите?

- Буду. Спасибо, - опрокинула коричневую жидкость из широкой рюмки, надломила шоколадку, подумав, бросила обломок на столик. Коньяк обжёг, но не согрел.

Девчонка сунула ей втихаря пузатую бутылку, положила на соседнее сидение колючий плед, подмигнула грустно, погладила по руке и ушла.

 

Самолёт, как сорвавшийся цепной пёс, рванул вперёд, оттолкнул от себя ненавистную землю, ввинтился в густой, липкий воздух.