Москва. Бутырский хутор. Часть третья

Часть третья

 

 

Из школы возвращались небольшими группами. Заканчивались уроки в разное время. По дороге домой развлекались, как могли в силу своих куриных мозгов. Однажды появилась мода подкладывать под поезда на Савеловской жд медные пятаки. Колеса сплющивали так, что не было видно надписи ни на орле, ни на решке. Получался блестящий блин. Потом стали подкладывать свинцовые вентили от «батарей» отопления для игры в «расшибалку», а это уже могло составить опасность для вагона поезда. Машинисты пожаловались и обходчики устроили облаву, а может быть просто случайное совпадение, что они увидели группу подозрительных пацанов, которые копошились на рельсах.

 

Молодой мужик поймал незадачливого самого мелкого Светлого, ребята постарше бегали быстрей. Пацану учинили допрос с пристрастием три здоровенные бабы. Кто? Что? Из какой школы? Из какого класса? Как зовут учительницу? Где живешь? Рассказали в мрачных красках, что недавно сошел с рельсов товарный состав, из-за того, что под него подкладывали монеты. Если не назовешь сообщников, отведем тебя в милицию, твоих родителей оштрафуют, а тебя выгонят из школы. Лёнька сразу понял, куда гнут обходчики. Мужик в допросе не участвовал, сидел на насыпи покуривал и посмеивался, своего пакостное дело он сделал.

- Знаю только двоих пацанов они из соседнего класса, остальные старше и не знаю даже, как их зовут,- канючил Светлый.

-Называй, кого знаешь!

-Это Мешков и Баранов. Они кошмарят всю школу,- выдал без запинки Светлый, зная точно, что эти пацаны живут в противоположной стороне и через «железку» не ходят.

-Ладно, на первый раз прощаем. Ты передай друзьям, что из-за таких опасных развлечений может сойти с рельсов вагон.

 

Куривший мужик, внимательно слушавший допрос хитро улыбался и явно не верил ни одному слову, но помалкивал в тряпочку, оценив находчивость.

Светлого с Богом отпустили, взяв слово, что он больше не будет «партизанить». Светлый слово дал и, кстати, сдержал его. Больше совать для эксперимента под поезд ничего не стал.

Через триста метров в кустах Светлого поджидала «кодла» пацанов. Он подробно в красках рассказал, как геройствовал и ловко обманул глупых баб и никого не выдал. На Хуторе Светлого зауважали. Улица реально уважала рисковых пацанов, не выдающих товарищей.

 

По дороге в школу находилась пивная «Голубой Дунай», в те послевоенные времена все пивные и закусочные называли в Москве «Голубой Дунай». Это единственное заведение, где проводили свой досуг мужики из барачных домов.

Рядом небольшой деревянный домик, в нем керосиновая лавка. Мать посылала туда Светлого за хозяйственным мылом. Почти каждый раз, когда он оказывался рядом с магазинчиком его перехватывал, какой-нибудь местный «ханыга», с просьбой купить бутылку денатурата, жидкость имеющая, почти столько же градусов, что и спирт, но стоящая в несколько раз дешевле водки. Водка «сучок» стоила 21 рубль 20 копеек. Денатурат использовали в домашнем хозяйстве для протирки стекол и полированной мебели.

 

Всех местных «ханыг» продавщица - красномордая баба с грудями огромных размеров, кулаками с футбольный мяч, едва помещавшаяся за прилавком, отлично знала в лицо и по имени. Их жены пригрозили продавщицу поджечь вместе с лавкой, если будет спаивать мужей. Продавщица была солидарна, у самой муж – пьяница. Голь на выдумки – хитра. Тогда местная пьянь стала просить малолеток, чтобы те купили «зелье», якобы для дома, для семьи.

Лёнька никогда не отказывал весёлым и остроумным небритым мужикам в засаленных телогрейках, когда его просили и напропалую врал продавщице, что денатурат позарез нужен матери. Опрятно одетый пацан не вызывал подозрения у бдительной продавщицы с лицом, просящим кирпича, как говорили на Бутырском хуторе. Ленька помнил, что в деревне мужики всегда пили водку в выходной день, когда играли в лото на лужайке и радостно выкрикивали номера бочонков. Пить водку – нормально. "Пить - горе, а не пить - вдвое!" Бабы в деревне так же считали и мужикам не портили выходного дня.

За керосиновой лавкой начинался пустырь до железной дороги и Дмитровского шоссе. Над пустырём низко проходила гудящая высоковольтная линия электропередачи ЛЭП-500. Зимой на этот пустырь из центра Москвы свозили на самосвалах снег, который образовывал огромные горы, через эти горы ребятам приходилось перебираться в школу, которая находилась за Дмитровским шоссе. Матёрым шоферюгам «по барабану», что малолеткам придётся перебираться через рыхлые сугробы, хотя могли бы оставить небольшой проход. У них свой план, давай, хоть удавись!

Зато по весне радостные ребята, вооружившись подсобным материалом, горстями собирали денежную мелочь, рассыпанную беспечными богатыми москвичами, живущими в Центре. Мелочи хватало и на кино, и на мороженное, и на папиросы «Бокс» или «Дели». Это был настоящий Клондайк! Счастливчики находили даже золотые кольца и сережки. Но не каждый пацан, мог решиться в грязной земле, перебирая доской метр за метром прочесывать солидные площади.

За керосиновой лавкой в начале зимы московские власти устраивали ледник площадью с футбольное поле. Слой за слоем из шлангов заливали водопроводную воду. Высотой ледник был не меньше десяти метров. Потом ледник засыпали толстым слоем опилок, а летом из ледника магазины брали куски льда для хранения скоропортящихся продуктов. О холодильниках советский народ ещё понятия не имел. В магазине колбасу и сыр покупали по сто-двести грамм, чтобы съесть за один «присест», как любила говорить Лёнькина мать.

По официальным данным, в годы войны Советской армией было взято в плен почти 2 400 000 германских военнослужащих. В Москве немецкие строители возвели десятки новых домов, в том числе главный корпус МГУ и другие высотки. Репатриация (возвращение на родину) проходила до 1950 года, а осуждённые за военные преступления освободились спустя ещё пять лет. Горожане к пленным относились спокойно, ненависть к Гитлеру и к другим военным преступникам на рядовых немцев не распространялась. Впрочем москвичи с пленными практически и не пересекались, немцы работали на стройках под конвоем военных и милиции.

 

Любопытные местные пацаны ближе других подбирались к фрицам и гансам, как там у Высоцкого: "Вели дела обменные сопливые острожники. На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики. " В этой "Балладе о детстве" поэт вспоминает и криминальные похождения своих ровесников. Для Бутырского Хутора эти куплеты особенно актуальны, рядом тюрьма, рядом воровские "малины" Марьиной Рощи, рядом тёмные узкие переулки между заводами.

В Правом проезде Бутырского Хутора выделялись три ансамбля "немецких" домов. Каждый состоял из нескольких корпусов с внутренним двором. Интерьер подъездов был аскетичен, зато фасады украшались разнообразным изысканным декором. Каждый жилой комплекс был выкрашен в свой цвет - красный, зелёный и жёлтый – за что прозвали "светофор". Остановка троллейбуса номер 23 так и называлась «Зелёный дом».

В отличие от Левого проезда, Правый проезд освещался простенькими фонарями на деревянных столбах, и молодежь с Левого проезда вечерами прогуливалась по Правому проезду, мирно уживаясь - все учились в одной школе и знали друг друга, как облупленных.

После окончания третьего класса Светлого со всей Бутырской школьной братией перевели автоматически в новую школу номер 250, построенную на одной из улиц Бутхута, тогда ещё без названия