ЮЖНОБЕРЕЖНЫЙ СЕРПАНТИН

 

 

Петляет шоссе, как питон, и лоснится,

то даль серебрится, то вспрянет гряда, –

ах, море и горы! – всё будто бы снится,

и сон этот не надоест никогда.

Крутой серпантин вниз ли падает, ввысь ли

взлетает, – полно поворотов лихих,

на бешеной скорости быстрые мысли

несутся, – о чём? – да удержишь ли их?

Я только запомнил полёт и паренье,

и в соснах кружащийся скат или склон;

так душу захватывает стихотворенье,

так сердце любовь забирает в полон.

И на виражах наши руки и плечи

друг к другу стремятся в браваде лихой;

весь мир к нам, ликуя, несётся навстречу,

и прочь убегает стремглав за спиной.

Как шов, горизонт ярким солнцем распорот,

где небо, где море – никто не поймёт;

в зелёной долине белеющий город

то выпорхнет слева, то справа мелькнёт.

О вскрики азартные, хохот – игра ведь

вся жизнь! – и стрекозы летят из травы;

что знаки дорожные могут исправить,

когда влюблены так и молоды вы?..

И кто б под мотив залихватский июля

посмел предсказать бы лихую беду,

но шмель в лобовое окно, точно пуля,

вдруг бьется с размаху на полном ходу

Визжат тормоза и нас юзом на выступ

обрыва швыряет! – закончился сон;

как будто над ухом обрушился выстрел –

и всё! – и в ушах только трески и звон.

Лоснится асфальт, как питон, за кустами,

паук в них прядёт вдохновенную нить,

и небо бесстрастными шепчет устами,

что нам ни к чему ещё в небо спешить.

И мы не спешим. Только бухает гулко

в висках, а в глазах – как застыла слюда,

и я навсегда уже нашу прогулку

запомню, и финиш её – навсегда.

Коленки дрожат, побледневшие лица,

мурашки бегут по озябшей спине,

а море внизу – хоть бы что! – серебрится,

а горы молчат – хоть бы что! – в вышине…