Анненский

Неутомима смерть — везде находит дело:

декабрь, на лестнице обледенелой

вокзала Царскосельского один

лежит в бобровой шубе господин —

и корчится от резкой боли адской,

держась за сердце. Оказалось — статский

советник... Департамент просвещенья

его за вольнодумство, в виде мщенья,

отправил нынче в полную отставку —

«не по злобе» накинувши удавку...

 

«Новопреставленный, раб Божий Иннокентий»:

славянской вязью — золотом! — на ленте

пурпурно-траурной... И покрывает иней

исполненное благородством линий

его безжизненное бледное чело...

И кто в тот миг мог знать, как повезло

словесности российской — ибо Лета

чиновника с собою унесла, но не поэта.

А смерть в себе таит того рожденье,

кто станет знаменит чрез поколенье...

Но скорбно вниз глядит кариатида

на данника Евтерпы, в Эврипида

уста вложившего весь жар славянской речи.

O, ecce homo! Что за человече...