Окончание иронического романа
ТРЕТЬЕ ДОПОЛНЕНИЕ
К РОМАНУ В СТИХАХ
“ВЛАСТИТЕЛЬ СЛАБЫЙ
И ЛУКАВЫЙ”
I.
Таким сумбуром мне казалось
Начало выхода страны
Из красной эры, что досталась
Нам от уловок сатаны.
А если точно — в наказанье
За глупое существованье,
За наш вольтеровский отход
От Истины, чем жил народ
В те благодатные столетья,
Когда содружество славян
В маразматический изъян
Ещё не рухнуло, и плети
По нашим спинам не прошлись
За исковерканную жизнь.
II.
Увы, исход многострадальный
Из красных сказок и страстей
Нам приготовил идеальный
Коктейль во всей красе своей.
И равнодушие, и чванство,
И наглость вплоть до хулиганства,
Безбожие, гордыня, злость,
И жадность (в каждом горле кость),
И отрицание закона,
И государства вместе с ним,
Признание с душком дурным
Свободы (экая препона
Для всех для нас!) — вот чем исход
Напичкал грубый наш народ.
III.
И потому все три десятка
Обвальных постсоветских лет
Мы жили глупо и не сладко,
А если точно — хуже нет.
Всё было в мороси, в тумане,
В боготворенье «мани-мани»,
В обмане наглом. И когда
На Русь свалился, как беда,
Лубянки юный предводитель
(Я так в то время посчитал),
Он, словно знатный генерал,
Вошёл в кремлёвскую обитель.
И я назвал его — Барклай,
И пожалел наш русский край.
IV.
И пожалел не без причины.
Его правленье с каждым днём
Всё больше духом чертовщины
Пропитывалось. Вот огнём
Кавказ чеченский озарился.
Вот заштормил и разъярился,
И до небес поднялся вал
Гробов из цинка. Вот кагал
Миллиардеров в массе нищей
Непредсказуемо возник.
Вот безземельный наш мужик
Глаза свои залил винищем.
А впрочем, и рабочий класс
Не отставал от сельских масс.
V.
Вот и скажите мне, поэту,
Питомцу неподкупных муз,
Как надо было гадость эту,
Великий, неподъёмный груз,
Изображать в стихах, в поэмах.
На глубину какую лемех
То поднимать, то опускать,
Чтоб на опасный путь не встать.
Ведь не секрет, что правда жизни
Была не очень-то в цене,
А потому подчас и мне
Влетало в матушке отчизне,
Поскольку непослушным был
И зло подшучивать любил.
VI.
Но шутку, юмор и сатиру
Я и на этот раз избрал,
Настроив и нацелив лиру
На перестроечный аврал.
И после этого момента
Мне все деянья президента
Казались розными от тех,
Хвалить которые не грех.
Чего они бы ни касались,
В них прока не было ничуть.
Как неустойчивая ртуть
Они мне всякий раз казались.
За это, милый мой Барклай,
И оплеухи получай!
VII.
И в самом деле, из деяний
Не удавалось распознать,
Куда он правит наши сани,
В какие дали, так сказать.
В демократические? Или
В те, из которых выходили,
Да почему-то не смогли
Поныне выйти. Волокли
Минувшей эры предрассудки,
Причём, они гнилей и злей
В ужасной гнусности своей
Нас донимали, что ни сутки.
Гадала Русь — кто б нам помог:
Барклай, зима иль русский Бог.
VIII.
Ответа верного не зная,
Но, пробираясь сквозь туман,
Я ставку сделал на Барклая,
Чему свидетель — мой роман.
Пусть зубоскально, иронично,
Но моему Барклаю лично
Бразды правленья я отдал.
И нас он сказочно спасал
От всех ненастий и напастей,
Хитросплетений и щелчков.
И стал он именно таков,
Поскольку был в отцовской власти,
Романа нашего герой.
Был мой настрой — его настрой.
IX.
Ах, разве мог я догадаться,
Что та фантазия моя
Способна будет оказаться,
Как животворная струя,
Реальностью российской нашей?
И не пустой, а полной чашей
Спасительных, петровских дел,
Которые я так хотел
В нетерпеливой страсти видеть!
Но я не видел их, и жёг
Действительность крапивой строк,
На власть и в злобе и в обиде.
А между тем Барклай как раз
Их и вершил тайком от нас.
X.
Хоть и казался я всевидцем
Себе любимому тогда,
Мне даже не могла присниться
Послесоветская вражда —
Среди партийцев разномастных,
Среди службистов первоклассных
И лжепророков показных,
И выскочек, и всех других,
К сражению за трон причастных,
И олигархов в том числе,
И засидевшихся в Кремле
Чинуш бессмысленных, но властных.
Их всех Барклаю, стало быть,
И предстояло победить.
XI.
Я иронические стрелы
По сотням строчек рассыпал,
А мой избранник делал дело,
С ордою жадной воевал,
Бесстыдно возжелавшей власти,
Чтоб утолять земные страсти —
Не в лучший мир страну вести,
А больше злата загрести.
И скрытный опыт кэгэбэшный,
Что я великим злом считал,
Барклаю явно помогал
В борьбе продуманно-неспешной.
Но в той драчливой суете
Не виделись успехи те.
XII.
Действительно, в тогдашних сшибках
Представить было мудрено,
Чтоб думал кто-то об ошибках,
О том, что скоро будет дно
Судьбы российской многосложной,
И всё же веровал, что можно,
Держа, как вожжи, власть в гости,
Россию-матушку спасти.
Но знал уже — в стране безбожной,
Без воли царской и святой,
Решить задачу — звук пустой.
А путь другой — такой же ложный,
Как тот, с которого сошли
В грязи дорожной и в пыли.
XIII.
Был этим кем-то неизвестным
Барклай. И должен вам сказать,
По верным признакам извечным,
Вела счастливца благодать.
Нельзя ведь без удачи в жизни
Всех передравшихся в отчизне
Перехитрить, переиграть
И новое дыханье дать
Руси, почти уже пропащей.
А он дыханье это дал,
И сумрачный народ воспрял,
Возжаждав доли настоящей.
И, видя это, вражий сброд
В который раз разинул рот.
XIV.
Во мне сейчас не славословье
И не корысть, читатель мой,
А радость, вздыбленная новью,
Что вправду ожил край родной,
Что от грядущей преисподней
Барклай уводит нас сегодня.
И тем, что крупный недогляд,
Чем едкий мой роман богат,
Вдруг обратился громкой славой.
Что, пращуру Петру под стать,
Смог всё-таки Барклаем стать
Властитель слабый и лукавый.
А стал — завет ему один:
Будь слову-делу господин.
XV.
А это значит — будь послушен
Веленью Божию во всём,
Спасая царственную душу
Священной Истины огнём.
Пока еще в твоих деяньях
Немало сбоев окаянных,
Противных Истине Христа,
В них светской жизни суета.
Разнузданную толерантность
Давно пора, как волчью сыть,
На веру отчую сменить.
Непостоянство и превратность
И в самом деле не к лицу
Идущим к Правде и Творцу.
13.06.21 г.,
Святых отцов Первого
Вселенского Собора;
14.06.21 г.,
Праведного Иоанна
Кронштадтского
