Книга

Фиалка, что ты прячешься от меня под еловым подолом?

Неужели я стал страшной тенью,

что к лицу только могильной статуе?

 

Утро, не улетай обманчивой птицей счастья!

Хоть ты приласкай меня душистой ладонью черёмухи!

Я ведь тоже когда-то был светлым голосом

и не знал, что смеюсь над собою и плачу от радости.

 

Но не я писал книгу своего безумия,

не ко мне как-то ночью прилетела идея,

не я протоптал тропинки сюжета.

Я только персонаж, и притом не главный,

а ушедший в тень и сам становящийся тенью.

Но я благодарен автору этой странной повести.

Перечитывать её с замиранием сердца -

разве это не сладкая иллюзия жизни?

Разве это не горькая правда одиночества?

На измятых страницах моей поблёкшей памяти

столько следов от слёз и улыбающихся поцелуев!

 

Особенно удачны в ней главы о любви.

Я боюсь возвращаться к ним,

и всё же иногда читаю эти шедевры.

Они потемнели от боли,

они похожи на осенние вечера,

шмыгающие дождливым носом.

Каждая их строчка - верёвка,

готовая скрутиться в петлю.

Каждое слово - ладонь,

готовая дать мне пощёчину.

А сколько там многоточий!

Наверняка, их намного больше,

чем плевков на на физиономии войны.

Они завершают неоконченные признания,

они уводят воображение в туманную даль,

как морзянка следов на снегу,

говорящая о том, что герой ещё жив

и что он продолжает идти -

всё дальше и дальше от светлых обещаний пролога...

 

Увы, мой писатель был пессимистом.

Не найти в этом эпосе сцен обезумевшей страсти -

лишь порою мелькнёт пёстрая рыбка надежды

в тёмной реке реализма.

Или вдруг услышишь,

как перекликаются в зимнем лесу

пугливые птички снов.

 

Но и ко мне, в темноту этой книги,

прилетел как-то солнечный зайчик.

Правда, это описано в первой части романа,

которую автор назвал робкою пробой пера.

Тогда он ещё верил в чудо

и доверял улыбкам.

О, как это было давно,

далеко, глубоко, туманно...

 

Чем глубже проникаю я в ночь былого

и чем ближе подкрадываюсь к началу,

тем меньше нахожу там смысла,

зато всё чаще встречаю наивную поэзию.

 

Говорят, начало любой вещи -

крохотный родничок,

порою просто слезинка...

Я и не спорю, но знаю точно,

что и капля может быть бездной

и извергать водопад ярких звёзд.

 

И пусть темны эти воды,

но не в них ли отражается луна,

та же самая, что купалась в тех печальных глазах

с шелковистыми ресницами,

в глазах, которые не забываются,

а значит, даже смерть моя не сможет закрыть их

и спрятать от меня и от вечности.

 

Как подумаю об этом - становится светлее,

а ночь моей тоски сжимается в мушку

над губою того,

первозданного,

ангела.