Старик в вечернем саду

Стоны умирающей осени...

Ветер медными граблями сгребает ошмётки тепла.

Его движения размашисты и гневны,

его рыжие волосы путаются в ветвях берёз.

 

Прошу тебя, ветер, остановись!

Не терзай деревья,

не вырывай из их рук лоскутки мёртвой радости!

Лучше прислушайся к старику,

которому сегодня не до смеха и не до гнева.

 

Ответь мне, ветер,

чьё же сердце стучит в моей груди?

Я не узнаю его,

сегодня оно похоже на самозванца,

вторгшегося в чужую боль.

Оно отбивает ритмы половецких плясок,

забыв, что ещё вчера сжималось от страха и восторга

на могучих ладонях Лунной сонаты.

Оно рвётся куда-то вдаль,

где нет ни меня, ни привычной любви.

 

Во что превратилось ты, моё сердце!

Ты треснутый камень,

пообтесавший грани гордости от слишком долгого стука,

не ты ли когда-то блаженствовало в ручейке,

веря в то, что мягче тебя нет ничего среди губ и цветов?

А русло ручья казалось бесконечной змеёй,

чья голова давно позабыла, что есть у неё и хвост,

и не смогла бы ответить на вопрос ребёнка:

«Скажи, змейка, где у тебя начало, а где конец?»

 

Да, дорога казалась мне вечной,

и от этой иллюзии было так легко на душе!

Но сегодня я вышел на прогулку -

и слёзы вырвались из меня на свободу

и обрызгали губы доброй моей Музы,

решившей утешить меня поцелуем:

она так внимательна ко мне, старику...

 

И что же случилось, когда ты вышел из дома?

Да ничего особенного,

просто я увидел,

что от бесконечной дороги

осталась лишь эта тропка в саду.

Кривая и робкая,

она упёрлась в покосившийся забор,

за которым нет ничего,

что принесло бы мне облегчение,

и нет никого,

кто взял бы осколки моей вселенной

и склеил из них вазу

для цветов своей запоздалой любви.

 

Мне не нужно зеркало,

чтобы видеть,

во что способна превратиться красота.

 

Глубь морщин...

Это когтистый век расцарапал ребёнку лицо.

 

Прошли все сроки.

Истёк ультиматум,

объявленный мне богом счастья.

Осталась лишь эта осень,

терзаемая духом тревоги.

 

Я гляжу на свой маленький мир,

который с каждым вечером становится всё меньше,

и молюсь гаснущему небу.

И знаю, что моя молитва скорее превратится в стихи,

чем достигнет сердца небес,

той точки, где зарождается радость.

 

Я не хочу назад и боюсь идти вперёд.

Я вышел из дома надышаться умирающим светом.

А потом я всё же вернусь в темноту...

 

Только старость просит так по-детски

улыбок - у людей,

а у Бога - тишины.