В поисках песни

Жил на свете цыган, был певцом он,

да таким, что души рыдали,

израненные его песнями.

 

Однажды арканом голоса

он поймал норовистый ветер

и подарил его,

присмиревшего жеребёнка,

самой печальной на свете

девочке большеглазой,

взял гитару, и тихо ушёл

куда-то в себя, в свою память,

и больше уже не вернулся.

 

(Все песни и все дороги

неизменно приводят к прошлому,

туда, где по-прежнему живы

сорванные цветы

и скомканные улыбки).

 

А девочка большеглазая,

не зная, куда он делся,

певец тот волшебный, что голосом

мог с месяца слизывать свет

и раздавать его щедро

сердцам, чьи костры угасли, -

затосковала, бедняжка,

и, дождавшись безлунной ночи,

оседлала послушный свой ветер,

и пустилась в далёкий путь

искать своего цыгана.

 

Не поэт ли назвал тишиною

песни цветов и мёртвых,

не художник ли ночь написал

задумчивым шёпотом листьев?

 

Не к губам ли певца умолкшего,

как к дверям потайным, прижимается

ухом всеслышащим месяц,

чтоб, как в раковине опустелой,

душу музыки различить?

 

Не таким ли и ты был, мальчик,

чутким и осторожным?

Ты замкнулся в уютном безмолвии,

чтоб своё там учуять сердце,

которое продолжает

биться во мне и - поверишь ли? -

всё ещё переполнено

песнями и любовью.

 

Тише, друзья! Вы слышите?

Летит норовистый ветер

по холмам сердец ваших вешних,

по бескрайним степям ваших душ,

высекая копытами искры

детских воспоминаний.

Несёт на себе он хрупкую

девочку большеглазую.

Спешит она вслед за тоскою

и не может понять, несчастная,

что дорога её бесконечна.

 

- Не видел ли ты цыгана,

чей голос красив, как ангел?

 

- Эх, девчушка с большими глазами,

поскорей уезжай отсюда,

ведь в наших краях улыбки

и песни запрещены.

 

- Не проходил ли цыган здесь,

пронзающий голосом сердце?

 

- О женщина, в чьих глазах -

ничего, кроме слёз отчаянья

(и где-то в их бурных волнах

затерялась лодчонка надежды),

зря вошла ты в страну эту мрачную:

здесь у нас монастырский траур

и молчанье уж тысячу лет.

 

- Не встречался ль цыган тебе грустный,

разбивающий голосом небо

на звезды, что падают в сердце

зёрнами сладкой тоски?

 

- Да, старушка с глазами такими

глубокими, что и небо,

и пейзажи моей ностальгии

не смогут заполнить их, -

я видел того цыгана!

И душу его я помню,

ведь был он мне лучшим другом.

С тех пор даже в полном безмолвии

мне чудятся дивные звуки...

Увы, тот цыган уже умер,

но, клянусь, его голос выбрал

для жизни сердце моё!

Я и сейчас слышу песню

о девочке большеглазой,

что летела верхом на ветре,

о женщине одинокой,

матерью так и не ставшей,

и о старухе, нашедшей

потерянный отзвук любви.