Вера

В Лете летняя тишь, расстилается морем вереск.

Баба Вера когда-то учила стрелять, не целясь,

убивая лишь сердцем, тушить, бинтовать и печь, —

а вторая, помладше, заведовала словами,

сказки с былью сплетала на спицах; песок и камень

превращала в сады, разливаясь, живая речь.

Реки скрылись в гранит.

Жизнь по детству прошлась на танке.

Город тянется к солнцу, и скатертью-самобранкой

расстилает кафе, супермаркеты и ларьки,

горы стразов и вин, бесполезно-прекрасной снеди...

Мне бы скрип хлебовоза, да только он всё не едет,

безнадёжно застрял в пробке имени Ильича —

лучезарных восьмидесятых, потерянных девяностых,

не попав в наш постап, в мясорубку, где каждый остров

без руля и ветрил, и на траверзе ни луча,

ни пера, ни покрышки — всё пусто, черно и сухо.

Заливает июль темноту тополиным пухом,

обратив в серебро замолчавшую гладь строки,

воскрешая истёршийся мир, оживляя тени...

Выходя из воды

в жёлтый дом, божий дом, или дом питейный,

ставлю свечку за здравие или за упокой —

славься, милая тётушка Софья, и обе Веры!

...я, по правде, ни в мудрость, ни в рай, ни в слова не верю,

но живу, потому что они до сих пор со мной.