Аджна
И Вселенная говорит: "Я сожму тебя в кулаке, разотру и выплюну, как пустышку; собирай чемоданы, уматывай налегке, я терпела тебя, но вот это — слишком. Сколько можно канючить и рот кривить, не устал еще плакать да изгаляться? Если рвение к жизни — к свободе нить, то тебе до нее и с попутками не добраться.
Сколько можно из бездны лететь на дно, а со дна опять возвращаться в бездну? Нет, раз тебе понять не дано — хорошо, хорошо, я сама исчезну, и посмотрим, как выживешь без меня — ты, который геройствовал: "Что есть фатум?" Фатум, милый мой мальчик, вообще-то — я, и ума в тебе, видимо, кот наплакал. Сколько можно, скажи мне, ты не устал постоянно пытаться себя унизить? Вот кого ты намыслил — так тем и стал, и не надо теперь тут претензий к жизни. Метафизика, знаешь, крутая вещь: стоит что-то подумать — оно обретает форму, если б правда хотел себя от падения уберечь — не давал бы мне в мыслях приказ исполнить. Впрочем, хватит об этом, что толку тебе кричать, все равно ты не слышишь, все равно не услышишь ни слова: на сознании крепкая, каучУковая печать, и моими стенаниями её ничерта не сломишь.
Безнадёжый мой мальчик, любимый, но глупый сын, что еще мне сказать, чтоб направить тебя к свободе?" — и Вселенная замолкает, и жар остыл, хотя пару секунд назад вся была на взводе, и она раскрывает свой крохотный кулачок, устремив на тебя всю нежность души во взгляде
ты стоишь на ладони её, так придуманно-одинок, размышляя о том,
что сейчас никого нет рядом.
Сколько можно из бездны лететь на дно, а со дна опять возвращаться в бездну? Нет, раз тебе понять не дано — хорошо, хорошо, я сама исчезну, и посмотрим, как выживешь без меня — ты, который геройствовал: "Что есть фатум?" Фатум, милый мой мальчик, вообще-то — я, и ума в тебе, видимо, кот наплакал. Сколько можно, скажи мне, ты не устал постоянно пытаться себя унизить? Вот кого ты намыслил — так тем и стал, и не надо теперь тут претензий к жизни. Метафизика, знаешь, крутая вещь: стоит что-то подумать — оно обретает форму, если б правда хотел себя от падения уберечь — не давал бы мне в мыслях приказ исполнить. Впрочем, хватит об этом, что толку тебе кричать, все равно ты не слышишь, все равно не услышишь ни слова: на сознании крепкая, каучУковая печать, и моими стенаниями её ничерта не сломишь.
Безнадёжый мой мальчик, любимый, но глупый сын, что еще мне сказать, чтоб направить тебя к свободе?" — и Вселенная замолкает, и жар остыл, хотя пару секунд назад вся была на взводе, и она раскрывает свой крохотный кулачок, устремив на тебя всю нежность души во взгляде
ты стоишь на ладони её, так придуманно-одинок, размышляя о том,
что сейчас никого нет рядом.